– Понимаешь, нас всего двое и одежда у нас одна и та же – оправдывался Стас, – А мы его уже шестой день водим.

Он был прав на все сто. И у меня язык бы не повернулся, чтобы упрекнуть оперов. Они и так сделали невозможное. Полторы недели по очереди пасли по городу жуликов, это раз. И не спалились перед своим начальством, выполняя всю свою текущую работу в ОУР, это два. То, что Кладов, Вирясов и Дима Гущин жулики, я не сомневался. Слишком много косвенных и, опять же, Галя! Вернее, девица, похожая на нее своими выдающимися спереди и сзади достоинствами.

А потому, не мудрствуя лукаво, я без колебаний выписал гражданину Вирясову рубль двадцать две. Говоря процессуальным языком, я задержал его в порядке статьи 122 УПК РСФСР на трое суток.

Во время допроса задержанный не наглел, но вел себя уверенно и отрицал любую свою причастность к кражам.

Такое его поведение было вполне предсказуемым, ибо рассчитывать на быстрое признание дважды сиженного крадуна было бы наивно.

Однако у меня уже были кое-какие мысли на этот счет. Но для их реализации мне был необходим еще и младший Гущин.

В прошлой моей оперской жизни было много всякого. И вот теперь я ворошил память, пытаясь найти, пусть сомнительные, но эффективные методы против своего Кольки Сапрыкина. Вернее, двух Колек.

Задуманное мной авантюрно-оперативное мероприятие было из прошлого-будущего арсенала креативного сыщика. Меня, то есть. С помощью которого, тогда, в 90-е, я со товарищи с переменным успехом громил оргпреступность нашего областного центра. Вот и теперь, чтобы осуществить очередное беззаконие во благо советского общества, мне была необходима небольшая модернизация кабинета.

Надо было усилить конструкцию двух встроенных шкафов. Они и без того, собранные из доски сороковки, выглядели монументально. Десятки слоев краски придавали шкафам вид неприступных монолитных сооружений. Шпингалеты тоже внушали уважение своей массивностью. Не двери, а ворота монастыря.

Все-таки умели раньше крепко строить. Без затей, но на века. И стройматериалов на госучреждения не жалели. Не устраивало меня только то, что двери шкафов были двухстворчатые и распашные. Как ни крути, а решеток на окнах кабинета не было.

Мне опять требовалась консультация и помощь специалиста. Нужен был плотник со стороны, так как я подозревал, что старшина РОВД моих новаций относительно вверенного ему казенного имущества, скорее всего, не одобрит.

По пути домой я зашел в свой ЖЭК, он как раз располагался на первом этаже соседнего дома. Нашел там мастера и он отвел меня в подвал к мужичку в телогрейке, с огрызком карандаша за ухом. Как я и предполагал, от левака мастеровой не отказался и пообещал завтра ближе к обеду зайти в РОВД, чтобы оценить фронт работ и потребность в материалах.

Плотник оказался деловым человеком и на следующий день, сняв складным метром со шкафов все нужные размеры, предложил свой вариант дополнительной технической укрепленности обоих сооружений. За пятнадцать рублей он был готов приладить на двери чуланов поперечные металлические перекладины с проушинами для замков.

Предложенная конструкция никак не претендовала на изящность, но радовала абсолютной надежностью. Я дал согласие, после чего раскрыл перед специалистом каретниковские закрома. Мастер уважительно окинул взглядом уходящий под потолок штабель из ровных рядов порожних водочных бутылок. Мне даже показалось, что, как профессионал, я несколько вырос в его глазах.

Вспомнив про бартерную экономику, я предложил плотнику в счет оплаты его труда всю наличную стеклотару. По его глазам я понял, что сделал ему очень выгодное предложение. Деревянных дел мастер даже пообещал мне в виде бонуса два навесных замка и выразил надежду на дальнейшее сотрудничество. К концу рабочего дня все было закончено и даже каретниковское наследство в полном объеме покинуло стены РОВД. Мой кабинет к борьбе с преступностью был готов в полной мере.

За два дня до этого я поставил Гриненко задачу всеми правдами и неправдами определить Диму Гущина под административный арест минимум на пять суток. Например, за нецензурную брань в общественном месте. Все равно он когда-нибудь заматерится на улице или в автобусе. Благо, Митенька пьет не просыхая. А на ближайшую неделю он гарантировано должен был быть у меня под рукой в нужный момент.

Стас просто привез пьяного Гущина от его подъезда и составил на него протокол за мелкое хулиганство. После чего через дежурного судью определил Дмитрия на пять суток в спецприемник.

Утром, после совещания у Данилина, в своем кабинете я диктовал двум барышням жалобу. Вернее, две жалобы. В прокуратуру города, да еще на себя любимого. К процессу я подошел творчески и ни букв, ни креатива не жалел. Омрачало это действо лишь одно – упорное нежелание Зинаиды и Евдокии выполнять мои рекомендации. Добрые ко мне душой девицы поначалу наотрез отказались проявить принципиальную позицию в отношении следователя-коррупционера. То есть, меня. Но, где кнутом, а где и пряником, но мне все же удалось убедить Дусю и Зину в необходимости такой каверзы.

Примерно через час я держал в руках два облыжных навета. Написаны они были в разных стилях, но суть в них была одна. Такая, как я и диктовал. И эта суть клеймила следователя Октябрьского РОВД лейтенанта Корнеева со всей комсомольской беспощадностью. В жалобах гражданок Печенкиной и Котенёвой черным по белому излагалось, как вышепоименованный следователь, исходя из корыстных побуждений, разваливает уголовное дело в отношении злостного хулигана Вязовкина. Который, будучи пьяным и находясь в общежитии завода «Прогресс», мешал ночному отдыху советских трудящихся. Мешал злостно и с особой циничностью. С применением удушливых газов, испускание которых хулиган Вязовкин сопровождал грубой нецензурной бранью. Так же громко и не обращая внимания на замечания граждан.

Дело было сделано, но еще минут двадцать я был вынужден убить на повторное убеждение жалобщиц в необходимости данных обращений. Девушки все-равно ничего не поняли, но все же клятвенно меня заверили, что будут действовать, не выходя за рамки моих указаний. То есть, получив повестки из прокуратуры, придут сначала ко мне за инструкциями и только после этого проследуют в надзирающий орган. На том я с ними и распрощался.

После чего начал выносить постановление о заключении гражданина Вязовкина под стражу. Ни секунды при этом не сомневаясь, что районный прокурор в санкции мне откажет. Ну да и бог с ним! Не в Алёше дело, а в товарище Мухортове. В том самом, который пообещался меня с говном смешать. Н-да…

Отстучав постановление, я вложил его в корки уголовного дела и занялся действием, не терпящим отлагательства. Занялся я раскрытием краж и разбоев.

Подготовив на сегодня процедуру опознания и отправив повестки всем участникам на 15–00, я заказал доставку Вирясова из ИВС на 13–30.

Жестко заинструктированный мной опер Станислав с самого утра мониторил по телефону конвойную роту. Каждые полчаса он напоминал им, чтобы Вирясов был доставлен к следователю Корнееву не позднее указанного времени. В результате нудных камланий Гриненко, в час пятнадцать двое конвойных и Вирясов в наручниках, уже топтались в моем тупичке под дверью кабинета.

Привезенный Борисом из спецприемника младший Гущин, под его присмотром находился неподалеку в коридоре, бросая на Вирясова тревожные взгляды. Он тоже был в браслетах, что было в общем-то незаконно. Пригласив в кабинет старшего конвоя, я начал его обработку. Нужно было склонить его к должностному проступку. Минимально объяснив ему свой замысел и показав, насколько все продумано и технически подготовлено, я уговорил старшину помочь правосудию, немного нарушив при этом инструкцию. Две бутылки водки и палка полукопченой колбасы, помогли мне быть убедительным.

В 13–35, запустив в кабинет фигурантов и двоих конвойных, мы начали спектакль. Я раздраженно выговаривал операм за плохую организацию доставки опознавателей и понятых. Опера вяло оправдывались. Старшина из конвоя вполне достоверно канючил, выговаривая, что теперь они опоздают на обед и, что проблемы следствия, это вовсе даже не проблемы конвоя. И что они сейчас увезут Вирясова назад в ИВС, а мне следует подавать новую заявку, но уже на другой день.