Идея о том, что существует функциональное понятие сознания, которое может быть эксплицировано в терминах доступа, была сформулирована Блоком (Block 1995), рассуждавшим о различении «феноменального сознания» и «сознания доступа». Блоковское понятие сознания доступа почти в точности соответствует описанному мной понятию осведомленности (подробнее я обсуждаю отношение между ними в главе 6). Детальное различие между «осведомленностью» и «сознанием» в сходном ключе проводит и Ньюэлл (Newell 1992). Он характеризует осведомленность как «способность субъекта обуславливать свое поведение неким знанием» и проговаривает различие между этим понятием и сознанием, которое, по его мнению, является нефункциональным феноменом. Похожие дистинкции проводились и другими философами и когнитивными учеными[15].
Подобно другим психологическим свойствам, осведомленность не порождает многих метафизических проблем. Проблемы, связанные с психологическими разновидностями сознания, не более трудны, чем те, что связаны с памятью, обучением и убеждением. Понятие осведомленности, разумеется, не является совершенно прозрачным, и для его прояснения может потребоваться серьезный философский анализ. Кроме того, здесь предстоит еще очень много сделать когнитивной науке, изучающей то, каким образом естественные и искусственные когнитивные системы могли бы функционировать таким образом, чтобы они оказывались в состоянии осведомленности. Но контуры этих исследовательских программ вполне ясны. И едва ли можно сомневаться в том, что эти задачи будут в конце концов решены в ходе естественного развития когнитивной науки, опирающейся на надлежащего рода философский анализ.
В той мере, в какой сознание является действительно трудной проблемой для науки о ментальном, речь идет прежде всего о феноменальном сознании. С ним связаны проблемы совсем другого порядка. Даже после того как мы объяснили физическое и вычислительное функционирование сознательной системы, нам все еще предстоит объяснить, почему эта система обладает сознательным опытом. Конечно, некоторые оспаривают этот тезис, и вскоре я обсужу его подробнее. Пока же можно просто обратить внимание на prima facie различие проблем, связанных с феноменальной и психологической разновидностями сознания. Именно феноменальное сознание заставляет беспокоиться о проблеме сознания.
Если психологическое и феноменальное понятия сознания различны, то, к сожалению, они нередко смешиваются в литературе. В повседневной речи это смешение не столь значимо, поскольку осведомленность и феноменальное сознание обычно сопутствуют друг другу. Но когда речь идет об объяснении, это концептуальное различие становится решающим. И если посмотреть на хотя бы отчасти убедительные объяснения «сознания», мы увидим, что обычно объясняется именно психологический аспект. Феноменальный аспект, как правило, остается без рассмотрения.
Многие недавние попытки философского анализа сознания были связаны главным образом с его нефеноменальными аспектами. Розенталь (Rosenthal 1996) доказывает, что ментальное состояние оказывается сознательным только при наличии высокоуровневой мысли об этом ментальном состоянии. Этот анализ мог бы быть полезным для интроспективного сознания, а возможно, и для других аспектов осведомленности, но он, похоже, не объясняет феноменальный опыт[16]. Аналогичным образом Деннет (Dennett 1991) посвящает большую часть своей книги очерчиванию детальной когнитивной модели, которую он преподносит как объяснение сознания. Представляется, однако, что эта модель является прежде всего моделью способности субъекта давать вербальный отчет о ментальных состояниях. Поэтому она могла бы служить для объяснения способности давать отчет, интроспективного сознания, а быть может, и других аспектов осведомленности. Однако она не дает никакого объяснения феноменального сознания (хотя Деннет и не согласился бы с такой оценкой).
Армстронг (Armstrong 1968), наталкиваясь на сознание как на препятствие на пути построения его функционалистской теории ментального, анализирует это понятие в терминах устройства, сканирующего самого себя. Эти шаги могли бы быть полезными для объяснения самосознания и интроспективного сознания, но они оставляют в стороне проблему феноменального опыта. В другой работе Армстронг говорит как о перцептивном сознании, так и об интроспективном сознании (Armstrong 1981), но они интересуют его лишь в качестве разновидностей осведомленности, и он не обсуждает проблемы, связанные с феноменальными качествами опыта. Поэтому он обходит стороной тот смысл сознания, который действительно является проблематичным для его функционалистской теории, и это оказывается возможным благодаря неоднозначности понятия сознания.
Другие авторы, пишущие на тему «сознания», занимались главным образом самосознанием или интроспективным сознанием. Ван Гулик (van Gulick 1988), указывая, что сознание должно быть определено как обладание «рефлексивной метапсихологической информацией», в лучшем случае может претендовать на анализ этих психологических понятий и в действительности сам признает, что феноменальные аспекты могут остаться за его бортом. Сходным образом, детальная теория сознания Джейнис (Jaynes 1976) имеет дело только с нашей осведомленностью о наших мыслях. Она не касается феноменов, связанных с восприятием, и поэтому не может рассматриваться как теория осведомленности вообще, не говоря уже о теории феноменального сознания. Хофштадтер (Hofstadter 1979) высказывает ряд интересных наблюдений о сознании, но его больше интересует интроспекция, свободная воля и осмысление нашей самости, чем опыт per se.
Если говорить об обсуждении сознания психологами, то можно отметить, что их редко заботило тщательное разведение феноменальных и психологических понятий. Психологические исследования, как правило, посвящены какому-то из аспектов осведомленности, таких как интроспекция, внимание или самосознание. Даже психологические аспекты сознания имели дурную репутацию в психологии, по крайней мере до недавнего времени. Возможно, это связано с некоторой неясностью этих понятий, а также с трудностями, сопряженными с такими высокоуровневыми феноменами, как интроспекция. Можно предположить, что во многом эта дурная репутация была обязана самому термину «сознание», обозначающему также и феноменальное сознание. Использование этого общего имени создавало ощущение некоего соучастия в преступлении.
Иногда можно услышать, что в последние годы психологи в своих исследованиях «вновь обратились к сознанию». Реальная картина, как представляется, состоит в том, что предметом активных исследований стали психологические аспекты сознания и что исследователи перестали бояться использовать термин «сознание» для обозначения этих явлений. Однако феноменальное сознание по большей части остается в стороне. И это можно понять. Хотя очевидно, что методы экспериментальной психологии могли бы способствовать пониманию различных видов осведомленности, сложно понять, как они могли бы объяснить феноменальный опыт[17].
Когнитивные модели хорошо приспособлены для объяснения психологических аспектов сознания. В идее того, что физическая система должна быть способна к интроспективному постижению своих внутренних состояний или к рациональной обработке информации, идущей из ее окружения, или что она должна быть способна фокусировать свое внимание сначала на каком-то одном месте, а затем на другом, не заключается никакой великой метафизической проблемы. Вполне очевидно, что надлежащая функциональная теория сможет объяснить эти способности, даже если на отыскание подобной теории уйдут десятилетия или столетия. Действительно сложной проблемой является проблема феноменального сознания, но она-то и оставлялась без рассмотрения в тех объяснениях психологического сознания, которые выдвигались до настоящего времени.
