Сознательный опыт есть часть природного мира, и, подобно другим естественным феноменам, он требует объяснения. Здесь можно говорить по меньшей мере о двух главных вещах, которые надо объяснить. Первой и наиболее важной из них является само существование сознания. Почему существует сознательный опыт? Если — что выглядит правдоподобным — он порождается физическими системами, то как это происходит? Это подталкивает к более конкретным вопросам. Является ли само сознание физическим, или же оно попросту сопутствует физическим системам? Насколько распространено сознание? Есть ли сознательный опыт, к примеру, у мышей?
Вторая вещь, нуждающаяся в объяснении, — это специфический характер сознательного опыта. Если допустить существование сознательного опыта, то почему конкретные переживания устроены именно так? Когда я открываю глаза и осматриваю свой кабинет, почему передо мной раскрывается многообразный опыт именно такого рода? Или более фундаментально: почему красное видится так, а не иначе? Кажется представимым, что, глядя на что-то красное, к примеру на розу, можно было бы испытывать то, что фактически испытывается при взгляде на синее. Почему опыт именно таков? И почему, кстати, наше ощущение красновато[3], а не выглядит как-то совершенно иначе, скажем, как звук трубы?
Когда кто-то нажимает среднюю клавишу До на фортепьяно, это дает начало сложной цепи событий. В воздухе возникают звуковые вибрации, и волна попадает в мое ухо. Эта волна обрабатывается, разбивается на частоты в моем ухе, и сигнал отправляется в слуховую кору. Здесь происходит дальнейшая обработка: выделение различных аспектов этого сигнала, категоризация и, в конечном счете, реакция. Все это в принципе несложно понять. Но почему это должно сопровождаться опытом? И почему, в частности, это должно сопровождаться именно таким опытом, с характерным богатым тоном и тембром? Это два центральных вопроса, на которые мы хотели бы получить ответ в теории сознания.
В идеале мы хотели бы, чтобы теория сознания делала по меньшей мере следующее: она должна была бы указывать условия, при которых физические процессы порождают сознание, и по отношению к процессам, порождающим сознание, она должна была бы специфицировать, какой именно тип опыта оказывается связан с ними. И мы хотели бы, чтобы эта теория объясняла, как оно порождается, чтобы возникновение сознания казалось понятным, а не магическим. В итоге мы хотели бы, чтобы она позволила нам увидеть сознание в качестве интегральной части природного мира. Возможно, пока нам трудно уяснить, какого рода была бы эта теория, но без нее нельзя будет сказать, что мы полностью понимаем сознание.
Прежде чем идти дальше, одно терминологическое замечание. Термин «сознание» неоднозначен и отсылает к множеству феноменов. Иногда он используется для обозначения когнитивных способностей, таких как способность интроспекции или способность давать отчет о ментальных состояниях. Иногда он используется как синоним «бодрствования». Иногда он тесно увязывается с нашей способностью фокусировать внимание или произвольно контролировать наше поведение. Иногда «сознание чего-то» отождествляется с «знанием о чем-то». Всё это принятые способы употребления данного термина, но все они говорят о феноменах, отличных от того предмета, о котором я веду речь, и эти феномены гораздо менее трудны для объяснения. Позже я еще вернусь к этим альтернативным понятиям сознания, пока же, говоря о сознании, я имею в виду исключительно субъективное качество опыта: каково это — быть когнитивным агентом.
Множество альтернативных терминов и выражений обозначает примерно тот же класс феноменов, что и «сознание» в его главном смысле. Среди них «опыт», «квалиа», «феноменология», «феноменальный», «субъективный опыт» и «каково это». Помимо грамматических отличий, различия между этими терминами сводятся по большей части к смысловым оттенкам. «Осознавать» в этом смысле — примерно то же самое, что и «обладать квалиа», «иметь субъективный опыт» и т. д. Любые отличия в классе обозначаемых феноменов являются несущественными. Подобно «сознанию», многие из этих терминов несколько неоднозначны, но я никогда не буду использовать их в альтернативных смыслах. Говоря о главном предмете этой книги, я буду использовать все эти выражения, но четче всего к нему отсылают «сознание» и «опыт», и они будут преобладать.
Наблюдение за сознательным опытом может быть увлекательным делом. Опыт исключительно разнообразен, и каждой его разновидности присущ свой собственный характер. В нижеследующем списке, импрессионистичном и не претендующем на теоретичность, представлен далекий от полноты каталог аспектов сознательного опыта. Ничего из этого не надо принимать слишком уж всерьез, как философию, и этот список нужен для того, чтобы помочь сфокусировать внимание на предмете обсуждения.
Визуальный опыт. Среди множества разновидностей визуального опыта ощущения цвета выступают в качестве эталонов сознательного опыта — из-за их чистой и, как кажется, невыразимой квалитативной природы. Некоторые колористические переживания могут казаться особенно поразительными и поэтому могут быть особенно хороши для того, чтобы сфокусировать наше внимание на тайне сознания. Вот кричащий багровый оттенок книги на моей полке, почти сюрреалистичная зелень папоротника на фотографии на стене и мигание множества ярких огоньков, красных, зеленых, оранжевых и голубых, на рождественской елке, которая видна из моего окна. Но изумление может вызвать любой цвет — стоит лишь отметить его и задуматься о его природе. Почему он должен переживаться именно так? Почему он вообще должен переживаться? Как я мог бы передать природу этого колористического опыта тому, кто был бы лишен его?
К другим аспектам визуального опыта относится опыт формы, размера, яркости и затемненности. Особенно утонченным аспектом является опыт глубины. Когда я был маленьким, я замечательно видел одним глазом, а другим — очень плохо. Поскольку один мой глаз был хорошим, мир выглядел четким и резким и, несомненно, трехмерным. Но вот мне дали очки, и разница была очевидна. Мир не стал намного более резким, чем раньше, но неожиданно стал казаться более трехмерным: вещи, имевшие глубину, каким-то образом стали еще более глубокими, и мир выглядел более насыщенным. Если вы прикроете один глаз, а затем раскроете его, вы сможете понять, что я имею в виду. В своем прежнем состоянии я бы сказал, что глубина моего зрения не подлежит улучшению; мир уже казался таким трехмерным, каким он только и мог бы быть. Изменение было тонким, почти невыразимым, но удивительно впечатляющим. Разумеется, можно рационально объяснить, каким образом бинокулярное зрение позволяет объединять информацию от каждого глаза в информацию о расстояниях, позволяя тем самым более эффективно контролировать действия, но этому каузальному объяснению не удается передать то, как переживается этот опыт. Почему то изменение в процессах обработки информации должно сопровождаться подобной перекомпоновкой моего опыта, было тайной для меня в десятилетнем возрасте и до сих пор изумляет меня.
Слуховой опыт. В некоторых отношениях звуки еще более необычны, чем визуальные образы. Структура образов, как правило, напрямую соответствует структуре мира, но звуки могут казаться вполне независимыми. На мой телефон приходит вызов, внутренний механизм вибрирует, в воздухе возникает сложная волна, достигающая в итоге моей барабанной перепонки, — и каким-то образом, почти магическим, я слышу звонок. Кажется, что квалитативность звонка никак напрямую не соответствуют какой-либо структуре в мире, хотя я точно знаю, что он идет от динамика и что он определяется формой волны. Но почему эта форма волны или даже эти нейронные импульсы породили именно такое аудиальное качество?
