Фокусника сопровождала собака; за спиной он нес маленькую лесенку, несколько свернутых веревок и железные обручи разной величины, а на левом плече у него сидела маленькая обезьянка. В таком виде он вступил в Рим через Эсквилинские ворота, выходившие на консульскую Пренестинскую дорогу.

Фокусник был красивый белокурый юноша, статный, гибкий и ловкий, с худощавым бледным лицом, которое озаряли голубые умные глаза, словом, он обладал привлекательной и располагающей к себе наружностью. На нем была меховая пенула, наброшенная на короткую тунику из грубой серой шерсти, а на голове войлочная шляпа.

Этим фокусником был Арторикс.

Когда он вошел в город, улицы, примыкающие к воротам, были безлюдными, пустынными и тихими. Но даже на этой окраине Рима до него доносился какой-то смутный гул, словно жужжал пчелиный рой в огромном улье: то был отголосок бесшабашного веселья, царившего в центре великого города. Постепенно продвигаясь вперед, Арторикс углубился в лабиринт извилистых улиц Эсквилина; здесь отдаленный шум становился все явственнее и отчетливее, а как только он попал в первые переулки Субуры, до него долетел многоголосый крик:

— Io, bona Saturnalia! Io, bona Saturnalia!

Когда же он очутился на улице Карин, перед ним оказалась толпа людей, самых разнообразных по своему облику и положению; впереди нее шли певцы и кифаристы; они плясали, как одержимые, распевая во все горло гимн в честь Сатурна. Пели и танцевали также и в толпе.

Арторикс, знакомый с римским укладом, вскоре начал различать в этой разношерстной толпе отдельные смешавшиеся между собою сословия: рядом с ангустиклавами всадников он видел серые туники, матрона в белоснежной столе шла рядом с бедным рабом в красном кафтане.

Фокусник отступил в сторону и прижался к стене, чтобы пропустить это беспорядочное шествие, которое двигалось с неистовыми криками. Он всячески силился не привлекать к себе внимания, спрятать обезьянку, лестницу и обручи, выдававшие его профессию: у него не было ни малейшего желания показывать свое искусство этим бесноватым и прерывать свой путь.

Желание его, однако, не сбылось; из толпы его заметили и сразу признали в нем фокусника. Послышались громкие требования, чтобы шедшие впереди остановились; приостановились и сами кричавшие, заставив таким образом остановиться и тех, кто шел позади.

— Io, circulator! Io, circulator! (Да здравствует фокусник!) — кричали зеваки и весело хлопали в ладоши.

— Да здравствует, да здравствует фокусник! — закричали все хором.

— Покажи свои фокусы! — вопил один.

— Почти Сатурна! — кричал другой.

— А ну, посмотрим, что умеет делать твоя обезьянка! — воскликнул третий.

— Пускай попрыгает собака!

— Нет, обезьянку, обезьянку!

— Собаку!.. Собаку!

— Шире, шире круг!

— Освободите для него место!

— Становитесь в круг!

— Расступитесь! Расступитесь!

Кругом кричали, требовали, чтобы все расступились и освободили место для фокусника; началась толкотня, давка, каждому хотелось пробраться вперед; Арторикса совсем прижали к стене, так что он не мог не только начать представление, но и сделать хотя бы шаг.

Те, что стояли поближе, принялись уговаривать, улещать фокусника, упрашивать его позабавить всех своими фокусами.

— Не бойся, бедняжка!

— Ты хорошо заработаешь!

— Набросаем тебе полную шапку терунций!

— Угостим тебя самым лучшим массикским.

— Какая славненькая обезьянка!

— А пес! Какой чудесный эпирский пес!

Одни ласкали собаку, другие — обезьянку; кто щупал лесенку, кто трогал веревки и железные обручи, высказывая самые невероятные догадки и предположения. Арториксу, наконец, надоели весь этот шум и толкотня, и он сказал:

— Хорошо, хорошо, я дам для вас представление! Я и мои артисты постараемся достойно почтить Сатурна, а вам доставить удовольствие. Но для этого, уважаемые квириты, дайте мне место.

— Правильно!

— Он верно говорит!

— Правильно, правильно!

— Сделаем пошире круг!

— Отойдите назад!

— Отступите!

Но все только кричали, и никто не двигался.

Вдруг кто-то громко крикнул:

— Пусть идет вместе с нами в Каринскую курию!..

— Да, да, в Каринскую курию, — раздалось сначала десять, потом двадцать, потом сто голосов.

— В Каринскую курию! В Каринскую курию!

Но хотя все выражали горячее желание направиться в курию, никто не двигался с места, пока наконец зрители, стоявшие рядом с фокусником, работая локтями, не повернули вспять — в ту сторону, где была курия, а вслед за ними двинулись туда и все остальные.

От этого передвижения те, что находились в хвосте, теперь оказались во главе колонны, а музыканты и певцы, которые раньше шли впереди, очутились позади всех; это обстоятельство ничуть не помешало им петь и играть гимн в честь Сатурна, а тысячеголосый хор подхватывал припев каждой строфы:

— Io, bona Saturnalia!

Толпа все возрастала, в нее вливались все встречавшиеся по дороге; вскоре шествие достигло открытого места, где возвышалось здание третьей из тридцати курий, на которые делился город, — курия Карин, и толпа растеклась во все стороны, словно бурный поток; она доставила немалое беспокойство тем, кто пришел сюда раньше и уже сидел за столом в наскоро сделанных триклиниях: там всецело были заняты поглощением всевозможных яств и возлияниями, без конца шутили, неистово кричали и хохотали над разными забавными сценками.

Сначала на площади возник беспорядок, слышался смутный гул проклятий, угрозы и брань; но среди этих пререканий раздавались и примиряющие возгласы, увещания, призывы к спокойствию, наконец распространился слух, что здесь, на площади, какой-то фокусник собирается дать представление; все обрадовались, вновь началась давка, зрители проталкивались в первый ряд круга, образовавшегося на середине площади. Любопытные становились на цыпочки, взбирались на скамьи, на столы, на ступеньки, влезали на железные решетки, защищавшие окна в нижних этажах соседних домов. Вскоре наступила полная тишина, все замерли в напряженном ожидании, устремив глаза на Арторикса, который уже готовился к представлению.

Фокусник постоял несколько минут в раздумье, разложив на земле различные предметы своего реквизита, потом подошел к одному из зрителей и, дав ему шарик из слоновой кости, сказал:

— Пусти его вкруговую.

Затем он дал еще один шарик подвыпившему рабу, который стоял в первом ряду круга; лицо его раскраснелось и расплылось в улыбке, у него был вид счастливого человека, ожидающего еще больших радостей. Фокусник сказал ему:

— Пусти шарик по рукам.

Потом молодой галл вышел на середину освобожденного для него пространства и кликнул свою собаку; большой эпирский пес черной масти с белыми подпалинами сидел на задних лапах, устремив на хозяина умные глаза.

— Эндимион!

Собака вскочила, завиляла хвостом и. пристально посмотрела на фокусника, как будто хотела сказать, что готова исполнить все его приказания.

— Ступай и сейчас же найди белый шарик!..

Собака тотчас побежала в ту сторону, где стоявшая в кругу публика передавала друг другу из рук в руки белый шарик.

— Нет, ищи красный, — сказал Арторикс.

Эндимион быстро повернул в ту сторону, где стоял раб, который держал красный шарик, успевший уже побывать в тридцати руках; собака хотела проскользнуть под ногами зрителей и подбежать к тому, у кого в эту минуту находился красный шарик, как вдруг Арторикс крикнул так, словно скомандовал манипулу солдат:

— Стой!

Собака остановилась как вкопанная. Затем, обратившись к толпе, фокусник сказал:

— Те, к кому попали в эту минуту шарики, пусть оставят их у себя и не передают дальше: моя собака подойдет и заберет их.

В толпе пробежал шепот не то любопытства, не то недоверия, и снова настала тишина. Тысячи глаз внимательно следили за собакой.

Арторикс, скрестив на груди руки, приказал:

— Найди и принеси мне белый шарик.