Кельнер принес пиво. Шиле поднял свою кружку:
— Ваше здоровье! — Он выпил, поставил кружку на стол и вытер рот тыльной стороной ладони. — Ну, Гирт, как дела?
— Хорошо.
— Как поживают жена и дочка?
— Хорошо.
— Вы уже зарезали свинью?
— Да.
— А сегодня холодно. Такого холодного марта не было с двадцать восьмого года, верно?
— Пожалуй.
«Однако, он неразговорчив», — разочарованно подумал Шиле и стал придумывать, как бы ему вызвать собеседника на откровенность. Он должен во что бы то ни стало выпытать у Гирта, где находится знамя. Только после этого он сможет опять жить спокойно. Забыв о сидящем рядом Вальтере, он погрузился в воспоминания.
Когда Гитлер пришел к власти, мир рисовался штейгеру в розовых тонах. Его сразу назначили группенлейтером. Вот это была должность! Наконец-то его оценили. Дома он битых полчаса вертелся перед зеркалом, примеряя новую коричневую форму. Его жена Гертруда стояла сзади, благоговейно сложив руки, и говорила, вздыхая:
«Ах, Оттокархен, как идет тебе эта форма, в ней ты совсем другой человек, такой представительный, такой важный! Наконец-то ты начал делать карьеру. И ты этого вполне заслужил, ведь ты всегда был честным и трудолюбивым. А сколько ты натерпелся от этих рабочих! В мире так много подлости».
Шиле увидел в зеркале, как жена вытерла слезу, и был растроган. Гертруда сквозь слезы улыбнулась:
«Но теперь все пойдет по-другому. Теперь все поймут, что ты за человек. Покажи им, милый, на что ты способен! Слышишь? Только поменьше ложной жалости. Я ведь знаю, какой ты добрый. Но с этим покончено! Понимаешь? Ты этих коммунистов так прижми, чтобы они пикнуть не смели. Начальство это любит. И тогда, может быть, тебя еще повысят в чине. И мы купим трехметровый буфет, знаешь, тот, что выставлен на витрине мебельного магазина в Эйслебене, ладно? А еще я хотела бы купить бронзового ангела, такого, как в доме у горного асессора, и меховую шубу. Ну, пожалуйста, Оттокархен, пожалуйста, хорошо?»
Жена продолжала болтать, а Шиле, выпятив грудь, вертелся перед зеркалом, самодовольно рассматривая себя со всех сторон и одергивая коричневый мундир. Приподняв бровь, он сказал медленно и веско:
«Милая Гертруда, теперь ты получишь все, чего только пожелаешь. Буфет, ангела, шубу. А может быть, — добавил он с таинственным видом, — я даже подарю тебе настоящую русскую шубу».
«Русскую?» — удивленно пропищала Гертруда.
«Ну да, милая, фюрер сделает Германию великой и могучей. Весь мир мы поставим на колени! Но это мужское дело, Гертруда. Твое место — у домашнего очага».
С каким восхищением смотрела на него жена! И сам он казался себе сильным и могущественным.
Но, увы, все это было месяц назад… А сейчас… сейчас Шиле, как бы очнувшись, оглядел шумный прокуренный погребок, молодого горняка со спокойным, честным лицом. Шиле вздохнул. Да, да, месяц назад мир действительно рисовался ему в розовом свете. Он вытер потное лицо и раздраженно посмотрел на непокорный вихор Вальтера. «Ну, подожди, — подумал он, — ты у меня заговоришь».
Сегодня утром Шиле вызвали в Эйслебен. Господин крайслейтер, сидевший у себя в кабинете за огромным письменным столом, спросил его коротко и резко:
«Вы сожгли знамя?»
Шиле, щелкнув каблуками, склонил голову в почтительном поклоне:
«Осмелюсь доложить, нет».
«Почему?»
«Осмелюсь доложить, мы его не нашли».
Крайслейтер почесал затылок. Глаза у него сузились.
«Послушайте, Шиле, если вы в кратчайший срок не покончите со знаменем, я буду вынужден разжаловать вас за неспособность».
Шиле весь съежился от этой угрозы. Он опустил голову еще ниже и пробормотал заикаясь:
«Но его совсем не так легко найти, господин крайслейтер».
«Вы осел! — заревел крайслейтер. — Конечно, это не легко. Вы что думаете, рабочие вам принесут знамя домой на золотом подносе? Тупица! Говорю вам в последний раз, и зарубите себе это на носу: вы должны сжечь знамя публично, и не позднее следующего воскресенья. Понятно?»
Шиле, вытянувшись в струнку, отчеканил:
«Так точно, господин крайслейтер!»
Вспомнив теперь об этом «так точно», Шиле нахмурился и сжал губы.
Вальтер заметил перемену в лице Шиле и, заподозрив что-то недоброе, решил уйти.
— До свиданья, — коротко бросил он и поднялся с места.
Шиле тотчас же очнулся от своих воспоминаний:
— Вы останетесь здесь, понятно?
— С вашего позволения, мне пора домой, — спокойно ответил Вальтер.
Группенлейтер побагровел:
— Вы уйдете, когда я кончу с вами разговаривать, ни на минуту раньше, понятно?
Вальтер насторожился, но виду не подал.
— Разговаривать? Да мы уже минут пять, как молчим, — сказал он.
Шиле постучал толстым золотым перстнем по кружке.
— Ты думаешь, я заказал тебе пива для того, чтобы услышать твои «хорошо», «да», «нет» и «до свиданья»? Нет, милейший, сегодня ты так дешево не отделаешься. Мне нужно у тебя кое-что узнать. Мне нужна небольшая справочка, понятно? — Он схватил Вальтера за руку и понизил голос: — Ты знаешь, что мне от тебя нужно?
Вальтер отрицательно покачал головой.
— Не знаешь? Нет? Тогда я тебе это скажу, товарищ Гирт. Я хочу сегодня же знать, где вы спрятали ваше русское знамя.
«Ага, — подумал Вальтер, — пора уходить». Он вырвал руку и, глядя сверху вниз на разъяренного Шиле, сказал:
— Вашего пива я не пил и где знамя, не знаю, — и повернулся к выходу.
Тогда Шиле вскочил и, размахивая руками, заорал во все горло:
— Это мы еще посмотрим, негодяй, знаешь ты или нет, где знамя! А ну, ребята, хватай эту красную сволочь!
Штурмовики повскакали с мест. Одутловатые, пьяные морды перекосила тупая ненависть. Раздались громкие выкрики:
— Держи его! Он красный!
Вальтер понял, что дело плохо. Не глядя по сторонам, он поспешно шел к двери. Все бросились за ним. Какой-то верзила преградил ему путь:
— Выход запрещен.
— Пусти! — сказал Вальтер, глядя ему в глаза.
Штурмовик размахнулся и ударил Вальтера по лицу. Вальтер, не помня себя, бросился на верзилу и метким ударом свалил его с ног. Одним прыжком он очутился у двери, но в ту же минуту на голову ему обрушился чей-то железный кулак. Он пошатнулся, штурмовики схватили его и потащили к столу, за которым сидел Шиле. Они не прочь были поразвлечься. Вальтер еще не пришел в себя, в глазах у него стоял туман.
Шиле сидел, откинувшись на спинку стула и заложив ногу за ногу. Около него столпились штурмовики.
— Ну, Гирт, в таком большом обществе веселее разговаривать, не правда ли, — усмехнулся группенлейтер. — Теперь выкладывай: где знамя? — Он размеренно покачивал ногой в такт словам.
— Я не знаю, где знамя, — сказал Вальтер.
Штурмовики уже расстегнули пряжки ремней. Они ждали команды. В погребе стало очень тихо.
— Господин группенлейтер, разрешите, мы поможем ему вспомнить.
Шиле кивнул.
Штурмовики схватили Вальтера, стащили с него плащ и куртку и бросили его на стол. Раздался свист ремней.
Голова Вальтера безжизненно свисала со стола.
Наконец штурмовики остановились:
— Теперь ты скажешь, где знамя?
Его подтащили к стулу под портретом Гитлера. У Вальтера ужасно болел бок и кружилась голова. Он хотел сесть, но нацисты только этого и ждали. Один из них ударом ноги опрокинул стул, и Вальтер рухнул на пол. Вся орава весело загоготала. Они никак не могли успокоиться. Как только Вальтер пытался ухватиться за ножки стола, чтобы приподняться, кто-нибудь наступал ему на руку каблуком.
Шиле даже вспотел от смеха. Наконец-то он хоть на несколько минут мог позабыть о своих заботах.
— Ладно, хватит, дайте ему встать, — пропыхтел он.
Штурмовики отошли, и Вальтер встал, тяжело опираясь о стол. Он едва мог собраться с мыслями. «А что толку, если я дам забить себя до смерти? — подумал он. — Нужно что-нибудь придумать».
Словно издалека донесся до него голос Шиле:
— Ну, теперь ты вспомнил, куда вы спрятали знамя?