– Ох, мало тебя в детстве драли! Ну, погоди! Дай только во всей этой каше разобраться, всыплю тебе ума ремешком в задние ворота. Мало не покажется!

Пришел в себя Ванюша в полутемном подвале. Он лежал на жестком топчане, связанный по рукам и ногам. По всему телу разливалась дремотная слабость. Попытался напрячь мышцы, чтобы порвать путы, но тело не слушалось. «Ай да старушки, – мелькнуло у него в голове». На этот раз он четко помнил все, что приключилось с ним накануне.

– Васильевна, шевелись, сеанс связи пропускаем!

Иван скосил глаза. Два старушки суетились перед огромным зеркалом у стены, делая в его сторону пассы. Третья старушка зачерпнула кружкой из бурлящего на огне котла ароматного отвара, просеменила к зеркалу и с размаху плеснула зелье на стеклянную поверхность. Зерцало тут же перестало отображать старушек веселушек, по нему побежали голубые волны и вот уже перед изумленным взором Ивана стали проступать очертания тронного зала царя батюшки Владемира, на котором происходило очередное заседание боярской думы. В ней произошли значительные изменения. Нет, состав остался прежний, только ряды оппозиции были увеличены до десяти человек, и возглавлял их уже поднаторевший в этом деле боярин Епишка, которого демократически переизбрали на второй срок. У всех без исключения бояр были всклокоченные бороды, на физиономиях сияли синяки, кое у кого не хватало зубов. Похоже, время для сеанса связи старушки выбрали неудачно. Царю батюшке было не до них, ибо в этот момент выступала оппозиция.

– А теперь, я хочу выставить этот… как его… имбычмент царю батюшке нашему! – Боярин Митрофан покосился на лидера оппозиции. Епишка одобрительно кивнул головой, не рискуя открывать рта, в котором осталось всего три зуба.

– Что!!? – взревел Владемир, и попытался спрыгнуть с трона, но его удержал отец Онуфрий.

– Дай народу спустить пары, – успокаивающе сказал патриарх.

– Но за что импичмент?

Отец Онуфрий, что-то прошептал ему на ухо. Царь батюшка побледнел.

– Так, стрельцов вон!

Стрельцы, застывшие у двери выскочили из тронного зала и торопливо прикрыли за собой двери.

– Ну, если царица матушка про это узнает! – зловеще прошептал Владемир.

– Да откуда, царь батюшка, – загомонил весь состав думы, который был, похоже, в курсе, о чем пойдет речь.

– Оппожичия может продолжать? – прошамкал Епишка.

– Валяйте, – раздраженно махнул рукой Владемир.

Получив разрешение, боярин Митрофан продолжил с еще большим жаром.

– Итак, оппозиция объявляет имбычмент царю батюшке за аморальное поведение. Надысь иду я мимо опочивальни, и слышу как там царь батюшка княжну Худоводворскую…

– Я ее допрашивал! – рявкнул с трона царь.

– …допрашивал, – согласился оппозиционер. – Ой, как он ее допрашива-а-ал…

– Да ты что, совсем ополоумел? – сорвался с места боярин Бореслав, – и за это вот имбычмент? Да ежели наш царь батюшка акромя царицы еще и княгиню может, то значит он кобелина еще тот! Жеребец! Да мы за него все как один горой!

– А вот оппозиция считает…

– А вот мы ей сейчас зубы-то и пересчитаем!

Кто-то вывернул из-под оппозиционеров лавку, и она полетела прямо в сторону зеркала, в которое пялился пораженный Ванюша. Старушки истерично взвизгнули и сделали дружный пасс в сторону связного устройства. Зеркало потухло.

– Ить, чё твориться-то, Васильевна, – всплеснула руками одна старушка, – какими словами царя батюшку поносят! Ымбычмэнт! Будь я на его месте всех бы оттуда поганой метлой! – тут она перевела взгляд на таращащегося на них Ванюшу. – Матрена, наш идиет очнулся.

Матрена, сухонькая, бойкая старушка, которая накануне заманила Иванушку в ловушку, подскочила к нему и дунула в лицо золотой пыльцой с ладошки. Веки Ивана потяжелели, и он вновь погрузился в сон.

Сознание вновь возвращалось к Ивану.

– Матрена! Да разберись ты с ентой малахольной! Опять в дверь долбит.

– Так полдень же. Связь прозеваем.

– Сами справимся. Ты по-быстрому эту дурочку ублажи и выпроводи.

На этот раз он не стал полностью открывать глаза, а лишь слегка приоткрыл их, и сквозь узкую щелочку век начал наблюдать за суетящимися старушками. Матрена прошурушала старческими ножками по лестнице вверх, прикрыла за собой люк погреба, и пошла разбираться за надоедливой клиенткой.

– Федосья, лей!

Иван скосил глаза. Одна из оставшихся старушек плеснула дымящееся зелье на зеркало, и оно пошло голубыми волнами. Пользуясь тем, что на него не обращают внимания, Иван осторожно пошевелил пальцами. Тело слушалось! Юноша начал напрягать мышцы. Первая веревка лопнула. К счастью этот звук совпал с включившимся на прием зеркалом, и за гулом голосов боярской думы старушки его не расслышали.

– Ну, вот, – расстроилась Федосья, – опять заседают. О чем царь батюшка думает? Тут такие дела творятся, а он…

– Ему державному виднее, – одернула товарку Васильевна, – знать поважнее дела решать будут.

– А я ему все ж напоминание пошлю, – Федосья сделала пасс в сторону вошедшего в тронный зал царя батюшки, прикрывавшего рукой правую сторону лица.

Кольцо на безымянном пальце левой руки начало сжиматься. Владемир недоуменно посмотрел на него…

– Провалиться! Связь… позже! – рявкнул он прямо в зеркало, – не до вас!

– Что это с вами, царь батюшка, – всплеснул руками боярин Болеслав, – чтой-то вы ручкой за щечку держитесь? Аль хворь какая приключилась? Зубки болят?

– Я же предупреждал, чтоб о княжне ни кому ни слова!

– А что такое?

– Царица матушка мне вотум недоверия сковородкой высказала, – яростно прошипел Владемир, отрывая руку от лица.

Все ахнули. Левая половина лица державного заплыла огромным синяком с фиолетовыми разводьями.

– Мне то ладно, вы б посмотрели, какой вотум она княжне вынесла! Ни одной волосинки на голове не осталось! Узнать бы какая сволочь царице матушке сковородку принесла. У нее рука тяжелая…

– Так оппозиция не со всеми поставленными вопросами была согласна, – неосторожно вякнул боярин Митрофан.

– Ах, вот в чем дело… – Владемир начал засучивать рукава.

– Царь батюшка, – заволновался отец Онуфрий, – по протоколу вам в дебатах участвовать нельзя. Не демократично это.

– Да задолбал ты меня своей демократией! – рявкнул на него Владемир, перехватил поудобнее державу, и ринулся восстанавливать монархию.

Дрожали не только стекла и стены тронного зала, но и зеркало, честно отображавшее процесс реставрации царской власти. Когда вибрация достигла максимума, оно в целях сохранения отключилось автоматически, и сверху до Ивана донесся еле слышный нежный голосок клиентки, которую Матрена безуспешно пыталась выпроводить на улицу.

– Я понимаю, что вы очень заняты, но мне просто необходимо, чтобы вы погадали на моего суженного из деревни Недалекое.

«Ага, волча работает», – обрадовался Иван, удвоил усилия, и лопнула еще одна веревка. Дуракам действительно везет, ибо в этот момент опять возобновилась связь, и сердитый окрик царя батюшки вновь заглушил все остальные звуки. На лице державного красовался еще один фингал.

– Какого хрена в самое неподходящее время? Видите у меня тут совещание!

– Царь батюшка, – пали ниц перед зеркалом старушки, – все пропало! Агента взяли, явка наша вот-вот накроется!

– Это какая пи-и-и… – в зеркале раздался длинный тональный звонок, и хоть державный и разевал рот, о чем шла речь понять было совершенно невозможно. Наконец Владемир выдохся, почесал затылок, заставив корону съехать на ухо. – А чтой-то там пищит? – спросил он.

– Так царь батюшка, – начала оправдываться Федосья, – зерцало-то венецианское, не все исконно русские слова разбирает.

– Тьфу! Бездари. Нормальному языку стекляшку обучить не могут! Так что там у вас случилось?

– Да вот эта вражина нашего агента уработала! – ткнули старушки в сторону Ванюши, который уже стоял за их спиной. – Ой! На волю вырвался!