– Она к мужику сбежала. А ты бы меня куда? В детдом?

Если говорить, то правду и до конца. Иначе не стоило и начинать этот разговор.

– Я чуть так и не поступил.

Эта фраза ошеломляет Артема:

– Что?

– Это было после того, как твоя мать ушла. Денег не было, бизнес шел ко дну. Требовал много сил и времени. Выручали родители Тимура. Но ночью я всегда возвращался домой. Ты был беспокойным, плохо спал. И я с тобой тоже. Я устал. Собрал твои вещи. Мне осталось забрать тебя и отвезти.

Внимательно смотрю за его реакцией. Вижу, как его переполняет негодование.

– Я не смог. Представил, как это быть среди чужих, которым ты не нужен.

Негодование Артема достигает высшей точки. Он подрывается с места, подходит к окну и, не глядя на меня, говорит:

– Но и тебе я тоже был не нужен. Тебя не было. Работа, работа и еще раз работа. Ничего кроме. И никого.

– Это моя ошибка, Артем. Я тоже неидеален. И понял ее слишком поздно. Тогда мне казалось, что главное – это уровень, который мы займем. Мы, Артем. И ты тоже.

Он поворачивается, и тоска в его глазах режет меня без ножа.

– А мне всего лишь нужно было, чтобы ты со мной просто погулял. Не спихивал нянькам, а сам. Просто поговорил, а не отдавал указания. Просто сказал, что я нужен тебе. Не потому что выиграл какой– то дурацкий кубок, а просто потому что я есть!

Что же я все это время делал с ним?! И не видел...

Поднимаюсь и подхожу к нему, кладу ему руку на плечо.

– Разумеется, ты мне нужен, Артем! Даже не смей думать по– другому!

Ответом мне служит долгий взгляд.

– Но теперь я не уверен, что мне нужен ты...

Он отстраняется.

– Прости, я не настроен на душещипательные беседы.

Он уходит, а я остаюсь с тягостным ощущением, что я все испортил так что не исправишь.

Какое– то время смотрю в окно, за которым темно. А потом достаю телефон и жму "вызов".

Олеся отвечает не сразу. Голос заспанный:

– Алё?

При звуке ее голоса дышать становится легче. Все еще можно исправить.

– Я тебя разбудил? – зачем спрашиваю, не знаю.

Итак понятно, что разбудил. Но оставаться в одиночестве после тяжелого разговора с собственным сыном – невыносимо.

– Ничего, – она зевает, постепенно просыпаясь и начиная волноваться, – Что– то случилось? Матвей?

Чувствую еще один укол. Олесе ее сын таких слов точно не говорил.

– Ничего страшного, не волнуйся. Мне обещали, что найдут его в течение двух дней.

Заминка с ее стороны – секундная.

– Тот, кто обещал...Ему можно верить?

– Да.

Верить этому человеку можно и нужно.

– Как Еся?

– Хорошо. Тоже спит.

– А у тебя все нормально?

– Да.

– Когда вас завтра забирать?

– А я уже подумала, что ты нас здесь решил оставить. Я позвонила Полине. Она собрала вещи на выписку. Выписка в десять. Вещи до выписки надо передать медсестре. Торт, шампанское – надеюсь, ты об этом помнишь.

Тихонько смеюсь. Настроение улучшается.

– Я не совсем безнадежен.

– Правда? – чувствую, что Олеся улыбается.

Но через мгновение становится серьезной:

– Влад, у тебя что– то случилось?

Мне сейчас хочется рассказать ей то, что меня тревожит. Но по сравнению с тем, через что проходит она, мои трудности – пустяк. Мой сын – дома, живой и здоровый.

– Нет, Олесь, устал только.

Слышу тонкий писк, переходящий в протяжное завывание.

– Дочка твоя проснулась. Слышишь?

Не услышать трудно.

– А то. До завтра?

– До завтра, – отвечает моя будущая жена.

Они – мой шанс не ошибиться снова.

Шанс понять, как исправить прошлые ошибки.

Главное, не упустить и его.

Артем Холодов

Возвращаюсь в комнату, едва себя контролируя. Не знаю, почему так вышел из себя. Ничего неожиданного отец мне не сказал. "Я люблю тебя", "Ты мне нужен" – эти слова из его уст для меня пустой звук. Почему я ему не верю? Возможно, потому что привязанность к другому человеку заставляет желать его близости. У меня же все мое детстао было ощущение, что я для него помеха, ненужный элемент в его картине мира. Вот не будет меня и все его сооружение, над которым он столько работал, будет функционировать так, как надо. А со мной... Нет. И теперь, сказав два предложения, он рассчитывает все исправить? Разве так бывает?

Сначала мне хочется схватить стул и расколошматить его об стол в комнате. Потом кажется, что в доме слишком жарко. Так жарко, что нечем дышать. Хватаю куртку и спешу на улицу. Холодный ноябрьский ветер бьет в лицо, остужая бурлящий внутри вулкан. За руль в таком состоянии не полезу, поэтому иду в сад. Света от окон и пары уличных фонарей хватает, чтобы скудно осветить темные стволы деревьев, переплетенные кустарники. Вдыхаю леденящий воздух, иду вглубь сада, шурша опавшей листвой. Почему– то это успокаивает. Чем дальше углубляюсь в пространство между деревьями, тем отчетливей становится навязчивый, мерный скрип.

Делаю еще несколько шагов и вижу девичью фигурку, раскачивающуюся на качелях. Без шапки и в расстегнутой куртке. Сашка. Хочу повернуть обратно, но быстро меняю решение и подхожу ближе. Полоска света падает ей на лицо, позволяя рассмотреть его во всех подробностях.

– Нос уже красный, – говорю и сам удивляюсь, как резко звучит голос, – Шапка где? И куртка почему расстегнута?

Она прекращает раскачиваться:

– А тебя разве это касается?

Хмыкаю:

– Заболеешь, еще и с тобой нянчиться.

– Не надо со мной нянчиться. Я не просила.

– Так и меня никто не спросит.

Пауза. Она ощупывает мое лицо серьезным взглядом.

– Артем, почему ты такой?

– Какой?

– Невыносимый!

– А сама какая?

Она спрыгивает с качелей, приближается и заглядывает мне в лицо.

– Какая же?

– Невыносимая. Тоже.

Теперь хмыкает Сашка.

– Я – нормальная. А ты ведешь себя, как вечно обиженный мальчик. Подумаешь, мама его бросила и папа не любил. Трагедия...

Против воли мои руки ложатся ей на плечи и встряхивают ее. Слегка.

– Подслушивала?

Гнев, улегшийся только что, разгорается с новой силой. Я встряхиваю ее еше раз. Сильнее.

– Нет! Слышала случайно... И...

Не знаю, что там она собирается сказать, но я сжимаю руки сильнее, кажется до боли, потому что она морщится.

– Случайно?! Что ты лезешь везде случайно? Кто тебе дал такое право?

Трепыхается, пытаясь вырваться. Конечно, у нее ни одного шанса. Но самоутверждаться за ее счет? Маленькая ведь...

– Пусти! Мне больно!

Разжимаю руки. Она потирает плечи ладошками.

Глаза горят, дышит тяжело.

– Я все равно скажу. Я действительно услышала случайно. И да, твой отец не подарок. Но он не бросил тебя! И пусть не умеет любить так, как тебе этого хочется. Но любит так, как умеет. А ты... Ты же уже не ребенок! И любишь ли своего отца хоть чуть– чуть? Или думаешь, что это только он должен тебе? А потом лучше уж поздно услышать, что тебя любят и ты нужен. Чем не услышать никогда. И никто не придет и не скажет этого. Просто некому.

Гнев проходит. Неожиданно. Словно его, как воздушный шарик, проткнули иголкой. И он сдулся, оставив после себя жалкий, помятый лоскут.

– Высказалась, борец за справедливость? – мой голос звучит на удивление ровно.

Девочка вдруг отводит взгляд в сторону. Как будто ей неловко.

– Извини. Не надо было лезть. Ты прав.

– Домой иди. Замерзла вся.

Она разворачивается и бредет по тропинке, зацепляя специально опавшую листву.

Потом останавливается и зовет меня:

– Пойдем вместе. Холодно.

Странная девочка.

– Ступай, Саш. Я подышу чуть и приду.

Оставшись один, смотрю в небо, где в разрывах между облаками видны звезды. Мысли текут лениво. Кто мы? И зачем мы здесь?

Когда окончательно замерзаю, иду обратно в дом. Там уже тихо. На кухне завариваю горячий чай, пью его, глядя то в окно, то на обстановку кухни. Уютно. До последней салфетки подобрано тем, кто умеет любить. И дарить свою любовь окружающим. Может, и мы с отцом сможем научиться?