По лицу негритянки было видно, что она растеряна. "Ну что же ты, скажи им, что я не предатель!" — подумал Краслен. И вдруг понял, в чем дело. Ему выдался шанс проникнуть в стан врага, сделать то, что до сих пор оборачивалось только побоями и досадными поражениями. Скажи Джессика прямо здесь, сейчас, при людях Свинстона, что Кирпичников честный коммунист — и все планы по спасению тела вождя рухнут. Да и как отреагируют гангстеры, узнав, что их заложник теперь никому не нужен? Уж конечно не отпустят на свободу. Быть ему, Краслену, эскалопом, лежать ему на красной доске под зеленым ножом…

— Генри, у нас нет таких денег, — сказала Джессика.

— Что? Как нет?! — заволновались рабочие.

"Папаша", ждавший двадцати или хотя бы восемнадцати, грустно вздохнул и спрятал пилочку в карман.

— Мы не можем себе позволить, — тихо повторила негритянка. — Джонсон распорядился уступить.

— Как так «уступить»?!

— И что будет, когда он окажется у Свинстона!?

— А твой узелок, Джессика?! Что в нем?!

— Джонсон распорядился уступить, — решительно повторила негритянка.

Несколько секунд коммунисты молчали. Потом тот, что пришел первым, повернулся к гангстерскому "папаше" и уныло заговорил:

— Ну, стало быть, мистер…

— Какого черта!? — прервал его истошный вопль несдержанного однопартийца. — Мы же только вчера экспроприировали содержимое банковского автомобиля!!!

— Уймись, Билли! — зашумели на него рабочие. — Приказ есть приказ!

— К чертям ваши приказы! Мне вообще не надо ни приказов, ни денег, чтобы расправиться с этим предателем! — заорал Билли, выхватив маузер.

— Не на кухне, нет! — успел воскликнуть гангстер.

Джессика бросилась к Билли.

Краслен не успел разглядеть, как она сумела толкнуть его под руку. Выстрел оказался ужасно громким: раньше, мечтая о классовых битвах, Кирпичников представлял себе это несколько по-другому. Свиста пули, о котором так часто пишут в книгах о героизме, он не услышал вообще. А вот звук бьющейся посуды над головой и ощущения от сыплющихся на голову осколков оказались невероятно приятными. "Жив!" — понял Краслен, чувствуя, как на него валятся куски фаянса. Последним, что он услышал перед тем, как какая-то тяжелая дрянь грохнулась ему на голову, лишив сознания, был вопль гангстера:

— А-а-а-а! Моя супница!!!

Солнце уже почти спряталось за лесом небоскребов, а фонари и электрические рекламы еще не горели. Небо было серым. К секретному месту капиталистического совещания Краслена подвезли в открытом авто, брезентовая крыша которого была, однако, поднята: сильный ветер, вот-вот обещавший начало дождя, бросал в глаза прохожим уличную пыль и носил туда-сюда разноцветные пустые пакеты из-под жареного картофеля. В такую погоду Манитаун казался особенно мрачным. Пожалуй, он показывал свою истинную сущность.

Мистер Свинстон — два метра на полтора, наглый взгляд, шляпа горчичного цвета и слишком сильный запах одеколона — встал, почти загородив собой большое круглое окно, из которого открывался лучший вид на Манитаун. Тайное совещание капиталистов, как и обычно, происходило на верхнем этаже самого высокого в городе небоскреба.

— Мистер Кирпичников! — важно сказал главный буржуй. — Все мы, скромные слуги демократии, рады приветствовать вас, героического борца с тоталитарным коммунистическим режимом и друга Крылолета Буерова, долгие годы бесстрашно сражавшегося за мир во всем мире и подъем курса шиллинга! Позвольте от имени всех друзей человечества выразить восхищение вашей беспримерной самоотверженностью, проявленной в ходе операции по уничтожению опаснейшего провокатора и врага мирных ангеликанцев Джона Джонсона! К сожалению, в этот раз операция не удалась. Но каждая новая попытка приближает нас к установлению всемирной демократии и полного контроля над источниками нефти! Браво, Кирпичников!

Буржуи захлопали. Рассевшиеся вокруг овального стола, за которым поместился и Краслен, все они были при параде: в черных фраках и цилиндрах, с непременными золотыми цепочками на внушительных животах, надушенные, напомаженные, набриолиненные. Присутствовал на этом синедрионе и Памперс. Краслен сразу заметил его недовольную физиономию, украшенную новым моноклем. Физиономия стала еще недовольнее, когда Свинстон произнес:

— Примите наши извинения мистер Кирпичников, за то, что не все из нас были сразу осведомлены о вашей миссии и не оказали вам нужного приема в соответствующий момент. Просим прощения также за не вполне приятный для вас способ, которым нам пришлось воспользоваться для установления контакта.

Повисла пауза. Кажется, нужно было что-то ответить.

— Ерунда, мелочи, — как можно непринужденнее сказал Краслен. — Какие могут быть обиды между своими людьми…

Свинстон расплылся в улыбке:

— В наш безумный век так мало самоотверженных и бескорыстных служителей демократии, которым чужды личные амбиции, мистер Кирпичников! Как же я рад, что имею возможность познакомиться с таким человеком.

— Хватит рассыпаться в комплиментах, Свинстон, пора перейти к делу! — прервал льстивого оратора один из капиталистов.

— У нас мало времени! — добавил другой.

— У Шпицрутена оживин, шахтеры угрожают стачкой, Колбасье заменен на Мореля, в чертовой Краснострании опять как назло перевыполнен план по свинооткормке, Чортинг что-то корчит от себя, газеты совершенно отбились от рук, а мы тут сидим и рассуждаем! — выпалил еще один — противный, краснолицый и небритый.

Лицо Свинстона стало серьезным.

— Есть какие-нибудь новости от наших агентов в Брюнеции? — сухо спросил он.

— Лиззи застрелилась, Брук не выходит на связь, Вирджиния в больнице с обширными укусами, Мэри не может сидеть после первой разведоперации… И никаких новых сведений.

— А Бриттани? Она не может подвести, она же ветеран Империалистической, еще к Красностранскому царю, помнится, подкладывали…

— Бриттани уходит в монастырь.

— Проклятый Шпицрутен!

— Может быть, отправим к нему мальчика?

"О, нет! — в ужасе подумал Краслен. — Ведь не за этим же меня сюда пригласили!?".

Раздалась спасительная реплика:

— Вы занимаетесь ерундой, мистеры! Действовать надо не таким примитивным способом! И лучше не иметь дела с этим сумасшедшим, у него же каждый день новые фокусы. Необходимо внедрить агентуру в брюннский генералитет и создать там партию войны с С.С.С.М.! Подтолкнем Шпицрутена к мысли о том, чтобы напасть на Красностранию, а сами будем сидеть и наблюдать, как эти тигры пожрут друг друга!

— Вот именно! — раздался другой голос. — Давно пора оставить эту постельную разведку и перейти к решительным действиям! Где это видано — ни одной крупной войны за столько лет!? У меня все склады забиты фугасными бомбами…

— А у меня баллонами с ипритом! — зазвучал третий голос.

— А у меня солдатскими шинелями! — послышался четвертый. — И что прикажете делать? Продаж никаких, платить портнихам нечем, бездельницы только и знают, что устраивать стачки и кричать о равноправии женщин! Пробовал перестроиться, шить дамские пальто, но из-за этого паршивого кризиса ни у кого нет на них денег! Если война не начнется в этом году, господа…

— … Если война не начнется через месяц, мы пойдем по миру! — завершил пятый.

— Дредноуты "Свобода" и "Демократия" уже двадцать лет киснут на приколе, — напомнил шестой капиталист. — Еще немного, и их придется сдать в металлолом. Подумайте, какие убытки!

Буржуи возбужденно загудели.

— Надо принять меры! — доносилось до Краслена.

— Пусть они пожрут друг друга!

— Наведем там демократию!

— Подъем патриотизма, вот что нужно! А то больно распоясались рабочие!

— Иприт гниет на складе!

— Вы болваны, — сказал Памперс.

На секунду все замолкли, пораженные.

— Ха, Рональд, — усмехнулся краснолицый. — Ты боишься, что когда война начнется, перестанут покупать твое мороженое! Ясно! Но, приятель, ведь его и так не покупают!