Близнецы галопом помчались к бару, и мне пришлось отпрянуть. Она подошла к дивану, села и жестом предложила мне сделать то же самое.

– Джим, вы уж извините за бесцеремонность. Я устала с дороги, к тому же думала, действия вы цените выше разговоров о пустяках. Я вам очень сочувствую и надеюсь, что ваша супруга вернется в добром здравии. Я прослушала ее сообщение и твердо верю, что нам удастся ее найти. Но не на Луссуозо.

Будь на ее месте кто-нибудь другой, такие слова вряд ли ободрили бы меня. Но Сивилла, похоже, нисколько не сомневалась, что выполнит свое обещание. Мне очень хотелось ей поверить.

– Прошу. – Мой сын протянул бокал.

Она взяла, пригубила, улыбнулась и блаженно вздохнула.

– Спасибо, Боливар. Как раз то, что надо.

– Вот еще. А то вдруг покажется мало.

– Нет, Джеймс, хватит, благодарю.

– А вы уверены, что не путаете их? – ляпнул я.

– Ну что вы, Джим. Сами прекрасно знаете, это невозможно. Разве не всю жизнь у Джеймса вон тот шрамик на левой мочке?

Я оторопело заморгал. Шрамик? Да его почти невозможно разглядеть.

– С четырех лет, – сказал Джеймс. – Это меня Боливар укусил.

– Теперь я верю, что Инскипп не преувеличил.

Она улыбнулась моим сыновьям, затем повернулась ко мне, и улыбка исчезла.

– Ладно, пошутили, а теперь к делу. Я побывала на мессе Ищущих Путь. Похоже, она мало отличается от службы в Храме Вечной Истины, о которой я узнала на инструктаже. Все громче играет орган, все сильней запах ладана… это чтобы заглушить запах тойлинина. Вы, конечно, знаете, тойлинин – это транквилизатор, не из самых мощных. Здоровью не вредит, помогает расслабиться, облегчает внушение. Впрочем, особой нужды в этом нет, поскольку каждый ждет не дождется, когда его загипнотизируют. Очень вдохновенная проповедь. Было странно слышать ее от врача с такой репутацией, как у Слэйки. Тьма-тьмущая мистицизма и всякой чепухи о загробном мире, праведной жизни и благих делах, которыми выстлана дорога в рай. Потом опять музыка, женщины с большим энтузиазмом поют о предстоящем визите на небеса, после которого они пожертвуют внушительные суммы на нужды Церкви. На мой взгляд, все это очень похоже на рассказ Вивилии фон Брун.

– Значит, новая лавочка, старые жулики? – спросил я.

– Вряд ли здесь годится слово «жулики». Похоже, эти люди искренне верят в то, что проповедуют. Чтобы узнать побольше, я сама должна побывать в раю. Мне удалось приблизить этот день, – конечно, пришлось раскошелиться. Инскипп за голову схватится, когда узнает, сколько я истратила.

– Когда? – спросил Боливар.

– В самое ближайшее время. Не стоит спешить, можно спугнуть Слэйки. Да, кстати, здесь его называют отцом Мараблисом. И вот еще что показалось мне интересным. После мессы я к нему подошла и осыпала комплиментами. Ему это понравилось, и он не обиделся, когда я в порыве восторга схватила его за правую руку и пожала от всей души.

Я взволнованно подался вперед. Но спрашивать не пришлось. Она кивнула.

– Не протез. Теплая человеческая рука.

– Но… – Я запнулся. – Я же своими глазами видел отрубленную руку. И она опознана.

– Я знаю. Правда, интересно? Жду не дождусь, когда мы наконец разгадаем эту загадку.

Мальчики влюбленно смотрели на нее. Наш человек, своя в доску. Если и есть на свете детектив, способный найти Анжелину, то этого детектива зовут Сивилла. В ее сверхспособностях я больше не сомневался.

Через два дня (и два очень щедрых денежных взноса) ей велели приготовиться к «восхождению на небеса».

– Как я выгляжу? – спросила она, медленно поворачиваясь. Если женщина задает этот вопрос, значит, ей уже известен ответ. На ней было нечто черное, облегающее, дорогое и очень подходящее к шляпе. А еще много драгоценностей. – А вдруг все-таки разглядят? – Она коснулась крошечной алмазной брошки на лацкане.

– Только в микроскоп, – сказал я. – И то, если будут знать, что разглядывать. Центральный алмаз – кинокамера. Обычно я ее маскирую под запонку от рубашки. Я расположил вокруг еще несколько камешков, получилась эффектная брошь. Алмазная линза фокусирует изображение на нанометровые записывающие молекулы, а те доставляются под нее броуновским движением. Это движение поддерживается за счет тепла тела, поэтому источник питания обнаружить невозможно. Насчет освещенности не беспокойся, как и человеческий глаз, камера улавливает даже отдельные фотоны. Он разглядит то же, что и ты. И снимет.

– В жизни ничего подобного не видела.

– Как и твой босс Инскипп, – гордо произнес Джеймс. – Папа сам изобрел.

– Как только закончим это дело, я тебе подарю усовершенствованную звукозаписывающую модель, – пообещал я Сивилле.

– Другой такой во всей галактике нет, – уточнил Боливар.

– Я… не знаю, как и благодарить, – с жаром произнесла она. И я был уверен, что этот жар – не притворный. Она быстро вышла из номера. Через несколько минут мы увидели, как она переходит улицу и исчезает под аркой Церкви.

Шел тропический ливень, то и дело полыхали молнии и грохотал гром. Церковь Ищущих Путь превратилась в туманное пятно, ее очертания терялись в сумраке за стеклом, испещренным брызгами дождя. Оптика позволяла видеть ее довольно сносно, но невооруженным глазом я почти ничего не мог разглядеть. Уже почти час Сивилла – в этом здании. У Слэйки. Я задыхался в четырех стенах.

– Пойду подышу свежим воздухом. – Я нахлобучил бейсболку с логотипом «Кокаин-кола» над козырьком.

– Промокнешь, – сказал Боливар.

– Будешь слоняться вокруг Церкви, спугнешь Слэйки, – добавил Джеймс.

Я высокомерно скривил верхнюю губу.

– Спасибо за сыновнюю заботу, но ваш старый папаша еще не в полном маразме. Эта кепочка не только рекламирует дрянной напиток, она в придачу создает водоотталкивающее поле. Вас еще на свете не было, когда я слонялся возле церквей, невидимый и непромокаемый, аки дух святой.

Мое натужное остроумие не заслужило ни одной кривой улыбки. Я понял, что сыновья волнуются ничуть не меньше старого папаши. И все-таки мне было необходимо глотнуть свежего воздуха.

В вестибюле гостиницы – ни единого признака жизни. В смысле, белковой. Робоуправляющий поклонился и помахал мне рукой в перчатке. Робошвейцар распахнул передо мной дверь, и дождь мигом забрызгал его металлическую физиономию.

– Вечерок не то чтобы очень, сэр, – елейно проговорил он. – Но завтра будет солнечный денек, это как пить дать.

– Это что, в программе у тебя? – прорычал я. – Ты всегда эти слова говоришь, когда дождь?

– Да, сэр.

Подумать только, я беседую о погоде с безмозглым роботом! Должно быть, нервы сдают. Я вышел из гостиницы. Дождь лил как из ведра, но я не сомневался, что выйду сухим из воды. Спасибо электростатическому полю, которое отталкивало дождевые капли.

Анжелина… В груди сидела боль. Не метафорическая – самая что ни на есть настоящая. Я гнал мысли о жене, чтобы не мешали действовать, но тоска терзала сердце. Сколько раз Анжелина спасала мне жизнь, сколько раз ей приходилось выхватывать из коляски с близнецами припрятанное оружие! А как ловко мы с ней брали банки, как весело делили на двоих приключения, уже не говоря о деньгах! Как лихо спасали вселенную, отражали орды скользких чудовищ! Воспоминания, воспоминания… Бывали в нашей жизни и тяжелые времена, но в этот вечер мне хотелось стать цифрой на солнечных часах, чтобы замечать только светлые, радостные дни… Я оборвал нить тягостных раздумий. Слезами горю не поможешь. Чтобы вернуть Анжелину, необходимо действовать. Только по этой причине я здесь. И мальчики. И только по этой причине Сивилла сейчас рискует жизнью.

Я шел куда глаза глядят. А они глядели не куда попало, а на кафе, которое стояло напротив Церкви Ищущих Путь, на другой стороне площади. Несколько столиков на тротуаре были защищены от непогоды навесом и водоотталкивающим полем. Когда я вошел под навес, это поле наложилось на мое, и по мне забегали крошечные молнии. Я коснулся выключателя на козырьке бейсболки и расположился за столиком лицом к Церкви.