— Заткнитесь! — огрызнулся Нарек, торопливо карабкаясь по неровному склону.

Позади в земле появилась трещина, и на ретинальных дисплеях вспыхнуло предупреждение об опасном возрастании температуры.

Он побежал еще быстрее.

Справа вырвался фонтан испарений, и ему пришлось свернуть влево, чтобы избежать ливня едкой кислоты. Вонь горящего керамита пробилась сквозь фильтр дыхательной маски. Вспыхнул еще один тревожный сигнал, говорящий о повреждении доспеха.

Нарек продолжал подъём под градом падающих камней уже почти на четвереньках. Налетевшая туча пепла оказалась слишком большой, чтобы от нее увернуться, и он активировал охотничий режим, помогающий ориентироваться в условиях темноты и плохой видимости.

— Жгучий ад! — выругался он, когда мир вокруг превратился в очень тусклую картинку, и горько усмехнулся иронии своих слов.

Впереди в ослепительно–белых вспышках темнел утёс, и Нарек приготовился к очередному восхождению. Он вытащил нож, надеясь, что клинок найдет опору там, где не смогут зацепиться руки. Уже присев перед прыжком, он в последний момент остановился: земля перед ним разошлась, преградив путь изломанной расселиной. Нарек едва не упал от неожиданности и был вынужден встать на одно колено.

Расщелина разошлась еще шире, и в глубине замерцал неровный свет. Сигнал опасности перегрева замерцал интенсивнее, а утес словно отдалился от него.

Трещина в склоне горы находилась сразу за утесом, но она была уже едва видна. Утес казался недосягаемым

Нарек оглянулся и обнаружил окружающий его ручеек лавы. Скала под ногами начала разламываться и спереди, и сзади, пока не остался быстро уменьшающийся островок, в центре которого стоял воин.

Он пришел сюда с целью убить примарха. В Галактике и в войне, которая все быстрее утрачивала смысл, это было единственное, к чему он стремился. Но и эта миссия провалилась, так что ему оставался один выход.

Нарек остановился и выпрямился. Подняв руку, он отстегнул шлем и выпустил его из пальцев, облаченных в бронированную перчатку, как только шлем освободил голову

А потом рассмеялся.

С громким мрачным хохотом он проклинал богинь судьбы, приведших его сюда, и клялся отомстить им, если только месть доступна после смерти. Его бывшие кузены из Восемнадцатого в это верили. Возможно, Нарек зря считал их полными безумцами.

— Иди, огонь! — кричал он, нисколько не сожалея о своих деяниях, мелькающих перед внутренним взором. — Иди, смерть! Иди, ад, посмотри, достоин ли ты Бартузы Нарека!

Он закрыл глаза и успокоился, ожидая конца.

Пока не услышал голос:

— Ёще не время.

Нарек открыл глаза. Буйство вулкана, казалось, затихло, как будто рев бури доносился откуда–то издалека или со дна моря.

Перед ним стоял старик, изможденный, с тонкими, хрупкими руками, в грубой одежде и с узловатым посохом.

— Я считал, что смерть выглядит более внушительно, — искренне удивился Нарек.

— Еще не время, Носитель Слова. Тебе еще рано умирать.

Нарек вдруг осознал, что старик должен был задохнуться от ядовитых испарений либо превратиться в пепел от жара, но, похоже, его нисколько не беспокоило ни то, ни другое. Только из–за одного этого стоило прислушаться к его словам.

«Наверное, я сошел с ума», — решил он.

Старик прищурил глаза, и только тогда Нарек разглядел их форму и цвет.

— Ты не смертный, — сказал он, почти не замечая раскалывающейся вокруг них земли.

Если он всё–таки умер, и это какой–то странный ритуал падения в преисподнюю, пусть все идет своим чередом.

— Я смертен, но не такой, как ты. Впрочем, мое происхождение и судьба значения не имеют. Сейчас для нас важнее всего твоя цель.

— Цель? — Нарек нахмурился. Жжение на коже ослабло. Даже тучи пепла и град падающих с горы осколков замедлили свое движение. — Кто ты? Почему ты не погиб?

Старик усмехнулся, как будто услышал пустяковый вопрос.

—Не бойся, Носитель Слова, — сказал он и, протянув руку, приложил ладонь к груди Нарека, когда–то украшенной символом книги, — с Ноктюрна ведет не один путь.

— Я ничего не боюсь.

— Я тебе верю. И предлагаю закрыть глаза.

— Закрыть…

Время возобновило свой обычный бег, и Нарек закрыл глаза перед пирокластическим облаком, а рев горы стал таким громким, что превратился в тишину.

Всё начинается с темноты.

Темноты наверху, которую с оглушительным грохотом раскалывают трещины из света.

Темноты внизу, более плотной, осязаемой, постоянно меняющейся.

Его броня окрашена в тот же цвет, но темнота внизу почему–то чернее, чем его славный доспех.

Он стоит на четвереньках, пытаясь подняться, но не может. Его настигает новый удар, и появляется боль. Она соперничает с яростью, отвращением, возмущением и скорбью. За круговоротом эмоций трудно уследить, ещё труднее подчинить его холодной логике.

Побеждает гнев, жаркий и желанный. Необходимый. Обязательный для выживания.

Сын Железа, словно жалкая тварь, карабкается, протискивается между наголенниками и сабатонами.

Железные пальцы тянутся вперед, как хищные когти, но их добычей становится лишь горсть пропитанной кровью земли.

Крепкая рука под его локтем обеспечивает необходимую опору, и он поднимается на ноги. Гул цепного топора становится громче. Сострадательный брат принимает удар на себя, и горячая эманация его последнего мгновения бьет в лицо Сына Железа яростным ливнем.

Он отмахивается, поглощенный горем утраты, но тоска заставляет его двигаться дальше. Цель близка. Он видит ее, осталось совсем немного, хотя ему кажется, что ради этого ему пришлось пересечь бездну. К нему подтягиваются другие. Не все они — его родичи, и их боевое искусство отличается от мастерства, усвоенного Сынами Железа.

Он рвется вперед, забыв о воинских навыках, но ярость усиливает его удар и прорывает защиту противника. Его кровь окрашивает черноту доспеха, и этого достаточно. Он продолжает идти вперед, пока не достигает своей цели.

Снова на четвереньках. Приевшийся повтор. Он вытаскивает нож и начинает резать. Кусок отрезан, но бродячий пес, схвативший его, уже сбежал. Древняя пословица помогает превозмочь туман, неохотно расходящийся под натиском разума.

Сухожилия так крепки, что больше похожи на металлические тросы, чем на плоть. Кровь горяча, настолько горяча, что способна оставить шрам. Она прожигает броню, выдерживающую кислоту. Последний взмах ножа, и добыча у него в руке. Она мерцает, холодная на ощупь, но не мертвая. Нет, внутри еще что–то обитает. Сын Железа пытается не поддаться ужасу при виде своего собственного отражения. Его лицо залито кровью, рассечено во многих местах. Лицо призрака, который говорит и ходит как человек.

Он убегает, спотыкаясь и падая, но железные братья окружают его кольцом, защищая от погони голодной стаи.

Он карабкается наверх. Гора мертвых тел расползается под ногами. Она стала выше, намного выше, чем он помнил. Монумент бойне.

Сверху доносится рев, а поток воздуха, гонимого двигателями, приносит резкий запах масла и крови. Открывается проем. Внутри — снова темнота, беспокойная, кричащая, обвиняющая, сулящая возмездие.

Он начинает подниматься со своей тяжкой, но невесомой ношей.

Навстречу тянутся руки. На некоторых недостает пальцев, но их хозяева пытаются помочь тем, что есть.

А потом он падает и погружается в темноту иного рода.

Ayг пришел в себя, слыша рядом ободряющее жужжание когитатора. Он просмотрел результаты диагностики, скользящие в левом глазу. Показатели бионики оптимальны. Давление и пульс немного повышены, но уже начали приходить в норму. Уровень адреналина соответствует состоянию после боя, хотя последние семь часов он был заключен в апотекарионе «Железного сердца». Показания хрона, передаваемые на внутреннюю склеру правого глаза, это подтверждают.