Я сидел и был по уши в мыслях о бренности сущего, разглядывая скудный обед (кусочек макрели, рис, вездесущий салат и очередной загадочный суп). Впрочем, передо мной выросла Ичика, и я понял, что грустить придется вечером, потому что для меня нашлось какое-то дело.

— Константин-кун, я знаю, что ты очень быстро ешь.

Я начал оперативно заглатывать суп, чтобы услышать дальнейшую мысль. С колобками справлюсь позже, они из сумки пока не сбегают.

— Не хочешь заглянуть в клуб кэндо? У нас сегодня по плану серия коротких спаррингов. Поспорим, ты такого никогда не видел?

Я кивнул.

Ичика была права, такого я не видел. Кэндо не было для меня принципиально новым искусством, я имел представление и о механике боя, и об истории, и о философии. Синай чем-то смахивал на косточку, а одоспешенный воин — на типичного самурая с картинок.

Но здешнее кэндо… На спарринге противники настолько концентрировались, что с них порой слетала визуальная маскировка. Лица удлинялись, призрачные хвосты бодро торчали из-под хакама, когти грозили пропороть перчатки котэ. Многие обращались с двумя синаями так, будто в запасе имели еще несколько пар рук. Молниеносные движения, запах пота и дробленого бамбука. И вертикальные зрачки, посверкивающие из-под защитных сеток.

— Константин-кун, а ты владеешь фехтованием? — невысокий парень снял шлем и оказался Казухиро Куродой, одним из моих одноклассников, торчавшим за задней партой и особо при мне не блиставшим ничем, кроме бледной наружности. Держа шлем под мышкой, он выжидательно и немного задиристо, что ли, смотрел на мою реакцию.

И понесло же меня сюда.

— Да, я владею, Курода-кун. Ты хочешь посмотреть?

— Я бы встал с тобой в спарринг, но для начала тебя бы одеть.

Я согласился, и мне помогли облачиться в тренировочное.

На мой рост достали самый крупный костюм, который повис на мне как на вешалке. Хакама отчетливо поддернулись над щиколотками, а перчатки были неприлично коротки. Ну да ладно. Я оценивал противника. Казухиро выглядит достаточно вертким и опытным кэндоком. Форма на нем как влитая (с детства они ее учатся носить, что ли?). Скорее всего, сшита на заказ. Он уверен в себе, спокоен, в руке один синай. Вряд ли он силен, скорее вынослив и быстр.

Мы встали на площадке. Я выдохнул и, вспоминая философию боевых искусств, начал с главного.

Кэндо начинается «рей» и заканчивается «рей».

Поклон, основа любой тренировки и любого спарринга.

«Рей», первый шаг. Я поклонился противнику, он — мне.

Потом «рей» — это этикет. Практикуя кэндо, каждый должен наизусть знать свод неукоснительно соблюдаемых правил и обычаев.

А главное, «рей» — это благодарность и проявление уважения к тому, с кем ты скрещиваешь клинок. А также к оружию и владению собой как с твоей стороны, так и со стороны противника.

На самом деле всё как у нас.

Казухиро был хорошим партнером для спарринга. Четкость ударов, правильность парирования, гладкие и ровные шаги. Тело расслаблено только там, где это нужно, и движения не напряжены. Дыхание ровное, аура спокойная. Немного азарта разве что.

И я был неплох. Противник не ожидал от меня легких движений и ловкости. Удары разрешенные, без финтов, хорошо отработанные. Парирования и блоки ровно той частью синая, которой это разрешено. Моя европейская стойка оказалась не такой уж неудачной, и скоро оба обменивались ударами, как будто стояли в парной тренировке не впервые.

И мы, как мне казалось, спокойно сражались на равных, пока Казухиро не стал отчетливо быстрее.

Я был уверен в том, что с моей стороны не изменилось ничего. Дыхание не сбилось. Оружие не потяжелело. Хакама не стали менее удобными, а перчатки не начали давить. Но он двигался быстрее, чем раньше, и продолжал ускоряться, осыпая меня градом ударов, которые мне было всё труднее парировать. Я успевал — до определенного момента.

Синай был направлен кончиком в мое горло. Я помнил, что колющие удары кэнсэном разрешены только в шею, причем исключительно когда она закрыта защитой от шлема. Мой противник формально был прав, а я формально проиграл. Поэтому я опустил синай и отошел на изначальную позицию, чтобы поклониться и выйти из спарринга.

Все участники клуба сидели на периферии площадки и беззастенчиво пырились на нас вместо того, чтобы заниматься своими делами. Наверное, со стороны мы выглядели интереснее, чем это казалось из боя.

Я закончил раздеваться, еще раз поклонился и вышел из додзё. Сложно сказать, был я доволен или нет, но в клуб кэндо меня точно не тянуло. А вот за едой — пожалуйста.

Спустя еще пару уроков я и моя сумка, набитая библиотечными книгами из списка и полная оберток от рисовых колобков («онигири», подсказал Изаму), стояли перед школой и ожидали обещанный сюрприз («в четверг после занятий, и ни часом раньше!»).

Томоко и Изаму, хихикая, явно наслаждались, сопровождая меня на

просмотр клуба («того самого клуба, между прочим!»), в котором я, по уверениям,

останусь навеки и буду умолять, чтобы меня там похоронили прямо под столом. Мы

переступили порог. Я отчетливо захотел умереть сию секунду, чтобы обещанные

похороны не задерживались.

— Добро пожаловать в самый востребованный клуб в школе! К нам так редко заходят студенты, приехавшие по обмену! — девица, явно главная здесь, расплылась в кавайнейшей улыбке, и ее примеру последовала большая часть присутствующих. — Сегодня как раз много новеньких, и мы проверяем, кто на что способен, готовя овощные блюда! Я Нагаки-тян, обращайся в случае любых затруднений!

Клуб домоводства. То есть уборка, мелкое шитье и рукоделие, немного фэншуй и создания уюта, может, даже бисероплетение. Стирка. Снова уборка.

ГОТОВКА ЕДЫ.

Учитывая, что один человек готовит не одну порцию, а сколько получится.

Похороните меня прямо здесь под столом, а?

— Привет, я Кощеев Константин, всех очень рад видеть, и мне бы научиться домоводству.

— Привет, Кощеев-кун! — расцвели приветственные девичьи улыбки со всех сторон. С чего бы мне здесь были так рады, по мне же видно, что в готовке ноль?

Горсть овощных очистков все-таки свалилась со стола. Морковка модели «мечта хозяйки» вызывающе демонстрировала слишком зеленый срез, хотя точно была сорта «красная». Греть сковородку я не рискнул и складывал всё пока в холодную.

Через два стола от меня стояла пара девиц, которым явно рановато было подходить к готовке в силу возраста.

— Сотен-сан, кажется, кулинария — не наше.

Рядом с плитой лежали три маленькие раздавленные тыковки, осколки бутылки с уксусом, полпачки рассыпанной соли и ручка сковородки. Черная как нефть масса пузырилась и, кажется, была готова в скором времени протянуть ручки к создательницам.

— Ибараки-тян, зато смотри, мы сегодня такие не одни, — та, которую назвали Сотен, ткнула подружку остреньким локтем под ребра и засмеялась, показывая на меня рукой.

Кажется, я должен был как-то ответить.

— Я-то ладно, я хоть мужик, но взрослый. А что в старшей школе забыли такие малышки?

На меня одновременно воззрились чуть ли не все воюющие с омлетом. Кажись, я пытался сказать «зачем в старшей школе на уроке домоводства детсадовцы», а получилось… что получилось. Обе лоли покатились со смеху, после чего напряженная атмосфера рассосалась. Не хватало мне еще клейма бака-хентай-педофила. Пусть уж лучше выглядит как попытка подката. К тому же, кажется, им нравится.

Как я потом узнал, эти воспитанницы детсада в самом деле были учащимися старшей школы. Ибараки Додзи — класс 1–3, Сотен Додзи с моего потока, но из соседнего класса. Обе приняли решение записаться в клуб домоводства, потому что Сотен удавалось готовить под видом еды исключительно сплошную отраву. Для куратора она была чем-то вроде личного челленджа — или врага, которого надо сокрушить и перевоспитать, не обязательно в таком порядке. Ибараки же в качестве верной последовательницы всюду ходила за Сотен хвостиком. А выглядели они как ловушка для педофила, потому что представляли собой редкую разновидность демонов они, возникших в современное время под влиянием верований людей (если быть совсем уж точным — японского двача). Азиаты те еще извращенцы.