Риддель не знал уже, что и сказать, чтобы хоть немного утешить бедного малого, и участие его не пропало даром. Джилькс видимо ободрился.

— Знаешь, я пойду к директору сейчас, — сказал он. — Если бы только он позволил мне уехать домой сегодня же: мне не хочется встречаться с товарищами. Я и вещи свои уложил.

— Вероятно, позволит. А если тебе придется остаться до утра, ты можешь переночевать в моей комнате, там тебя никто не увидит, — предложил Риддель.

Джилькс с радостью принял его приглашение и отправился к директору.

Между тем Виндгам разыскивал Ридделя по всей школе. Он спешил поделиться с ним результатом своего объяснения с директором. Результат был сравнительно счастливый: Виндгама не исключили, а только «арестовали» до конца года, как выразился он, передавая об этом Ридделю. Это значило, что до конца учебного года он мог выходить из стен школы только два раза в день на полчаса — после утренних и послеобеденных уроков.

— А ведь вы знаете, что это значит для меня. Прощай теперь мой крикет! — заключил Виндгам свое грустное повествование.

Но Риддель в первый раз слушал своего любимца рассеянно: он был слишком поглощен впечатлением своего разговора с Джильксом, и это впечатление было очень тяжелое. Однако Ридделю не пришлось долго предаваться грустным размышлениям: через четверть часа после ухода Джилькса его тоже потребовали к директору.

У директора он застал только одного Джилькса, Силька не было. Директор сидел с серьезным и строгим лицом, Джилькс стоял перед ним бледный, но спокойный.

— Риддель, — обратился директор к старшине, — Джилькс сделал мне сейчас очень важное признание, о котором я считаю нужным сообщить вам как старшине школы. Джилькс говорит, что это он подрезал рулевой шнурок шлюпки отделения Паррета во время гонок.

— Я знаю, сударь: Джилькс сказал мне об этом полчаса тому назад, — отвечал Риддель.

— Признаюсь, я никогда не думал, что услышу такое признание от воспитанника нашей школы, — продолжал директор. — Я не мог оставить такой проступок без самого строгого наказания. Конечно, сознание несколько смягчает вину, но оно было сделано слишком поздно. Я уже сказал Джильксу, что он должен оставить школу… А теперь, Риддель, приведите Силька: оказывается, что Джилькс был не единственным участником в этом постыдном деле, — по его словам, он был только орудием Силька.

Риддель вышел и через пять минут вернулся в сопровождении Силька. Сильк окинул комнату быстрым взглядом и понял, что все открыто. Он заметно побледнел, хотя и старался казаться спокойным.

— Сильк, — обратился к нему директор, — Джилькс обвиняет вас в том, что вы подали ему мысль подрезать шнурок шлюпки во время гонок.

— Он лжет: я только недавно узнал, что это сделал он, — проговорил Сильк, не глядя на директора.

— Нет, это ты лжешь, а не я, — сказал Джилькс. — Помнишь, как ты рассердился, когда меня исключили из числа команды нашей шлюпки и ты боялся, что мы проиграем пари? После того ты и придумал подрезать шнурок, а я согласился.

— И очень охотно, прибавь, — проговорил Сильк.

— Так, значит, вы действительно ему предлагали? — быстро спросил директор.

Сильк понял свою оплошность и начал было что-то такое путать, но директор остановил его:

— Довольно, Сильк. Прошу вас, не усугубляйте своей вины бесполезной ложью. Завтра вы оставите школу. Я сегодня же протелеграфирую вашему отцу. А теперь можете идти.

Но Сильк не доиграл своей партии. Взглянув искоса на Ридделя, он сказал:

— Прежде чем я оставлю школу, сударь, я считаю долгом довести до вашего сведения, что Виндгам-младший…

— Что еще такое? — перебил его директор с нетерпением.

— Виндгам-младший посещает рестораны: он несколько раз был в «Аквариуме», — продолжал, нисколько не смущаясь, Сильк. — Риддель об этом знает, но так как он, наверное, не сказал бы вам, то я и решился сказать, потому что…

— Старшина уже сказал мне, — произнес директор с нескрываемым презрением. — Можете идти, Сильк.

Таким образом, Сильк был лишен последнего удовольствия насолить Ридделю.

Расходясь в тот вечер по дортуарам, вильбайцы не подозревали о происшедших в школе переменах. Они знали только, что Силька и Джилькса потребовали к директору по поводу драки, слышали также от Виндгама о его «аресте» до конца года, но больше ничего не знали: не знали ни о новой дружбе между Ридделем и Блумфильдом, ни о разъяснении таинственного приключения во время гонок, ни об исключении Силька и Джилькса. Ничего не подозревали они и о разговоре, происходившем вечером в комнате старшины.

Джилькс, как было условлено между ним и Ридделем, ночевал в комнате последнего, где они проговорили далеко за полночь. Мы не станем подробно описывать их разговор. Читатель легко представит себе, что мог сказать такой великодушный и честный юноша, как Риддель, в утешение легкомысленному, не отличавшемуся строгими правилами, но все-таки не совсем испорченному Джильксу.

Не трудно представить также, что говорил своему новому другу Джилькс в последний вечер своего пребывания в старой школе.

Джилькс был счастлив, что нашел наконец человека, перед которым мог излить свое наболевшее сердце.

— И почему я не знал тебя раньше, как знаю теперь! — заключил он свои грустные признания. — Какое бы это было облегчение для меня! Теперь уже поздно быть друзьями…

— Отчего поздно? Мы можем переписываться, — предложил Риддель.

— В самом деле? Ты будешь мне писать? — спросил обрадованный Джилькс.

— Конечно, буду. Только и ты пиши. Я буду сообщать тебе все здешние новости.

Джилькс вздохнул.

— Вряд ли здешние новости будут для меня особенно радостны… Воображаю, как все будут бранить меня, когда узнают…

Он замолчал, но через минуту сказал робко:

— Вот что, Риддель: когда я уеду, ты когда-нибудь, при случае, скажи им всем, что я не такой уж негодяй, какой… каким могу показаться… скажи, что мне было очень стыдно и что… что… одним словом, я еще постараюсь стать честным человеком! — И бедный Джилькс горько расплакался.

Риддель долго утешал его, как маленького. Джилькс успокоился только тогда, когда Риддель обещал, что передаст его слова товарищам и напишет «правду», как они к нему отнесутся. После этого оба заснули с облегченным сердцем. Рано утром на другой день Риддель проводил Джилькса на железнодорожную станцию.

В тот же день уехал и Сильк. Силька никто не провожал, никто даже не видал, как он уезжал, потому что все были в классах.

После обеда воспитанникам было приказано собраться в рекреационном зале. Когда все собрались, вошел директор. Лицо его было серьезно.

— Я должен сообщить вам неприятную новость, — начал он. — Вероятно, вы уже заметили отсутствие между вами двух товарищей — Силька и Джилькса. Оба они исключены. Не стану распространяться об их вине — вы можете узнать о ней от старшины; но пусть пример их послужит предостережением для тех из вас, у кого правила чести недостаточно тверды или понятия о чести настолько смутны, что не всегда позволяют отличить честный поступок от бесчестного. Чтобы быть справедливым, я должен, однако, прибавить, что вина исключенных далеко не одинакова. Джилькс сам сознался в своем проступке и выказал глубокое раскаяние. К сожалению, не могу сказать того же о Сильке. Но вы не должны быть слишком строгими ни к тому, ни к другому и не кичиться своим превосходством.

Слова директора произвели глубокое впечатление на слушателей. Не один между ними сознавал в душе, что, в сущности, разница между ним и исключенными не так уж велика, и для таких предостережение директора не пропало даром.

Весь остальной день в школе царила странная тишина. В воздухе носилась какая-то торжественность. Даже буйные головы, неподатливые вообще на «чувствительности», в этот день притихли, не смея нарушать общее настроение. Но главным чувством школьников было все-таки чувство облегчения, все радовались, что дело с гонками, так долго не дававшее никому покоя, наконец разъяснилось. Не было больше поводов к междоусобицам, которые за последнее время так вредили духу школы. С разъяснением ненавистной тайны Вильбай мог снова стать той дружной семьей, какой он был прежде. Этому должно было также много помочь примирение между двумя старшинами, слухи о котором стали быстро распространяться между школьниками. Сначала к этим слухам относились с сомнением, но скоро должны были убедиться в их достоверности.