— Это наши воспитанники, моя милая: Тельсон и Парсон, — сказал директор, обращаясь к жене.

Миссис Патрик окинула мальчиков внимательным взглядом и проговорила, отчеканивая слова, по своему обыкновению:

— В таком множестве детей, которое нас окружает, невозможно запомнить каждое лицо. Который из вас Тельсон?

— Вот Тельсон, — отвечал за своего друга Парсон. — Вы знаете, он в отделении директора и…

— Нет, я этого не знала. Теперь я буду знать.

Тон, каким миссис Патрик произнесла эти слова, смутил бы всякого, но Парсон не смутился и продолжал как ни в чем не бывало:

— Он фаг старшины, впрочем недавно: только с майских бегов, с того дня, как уехал Виндгам.

Видя, что миссис Патрик не спускает с него пристального взгляда, мальчик подумал, что нужно сказать еще что-нибудь, и прибавил:

— Придете вы смотреть наши гонки, сударыня? Миссис Патрик начинала находить, что этот мальчик чересчур развязен для своих лет, и потому ответила сухо:

— Я думаю, вас не может интересовать, приду я смотреть гонки или нет.

Но, заговорив о своем любимом предмете, Парсон уже не мог остановиться.

— Нет, отчего же? Чем больше народу, тем лучше, — отвечал он. — Приходите, стоит посмотреть. Я буду править нашей шлюпкой — шлюпкой Паррета. Все говорят, что мы возьмем приз и…

Тут не вытерпел и Тельсон.

— Ну, это еще неизвестно, — перебил он своего друга. — Теперь, когда Джилькса прогнали с лодки, мы постоим за себя. Ферберн гребет не хуже Блумфильда.

— Зато я легче Ридделя.

Для миссис Патрик все это было тарабарской грамотой: она переводила недоумевающий взгляд с одного мальчика на другого, спрашивая себя, кончат ли они когда-нибудь, но мальчики ничего этого не замечали и болтали между собой, забыв о присутствии третьего лица. Неизвестно, на сколько времени затянулся бы их оживленный диалог и какой степени достигло бы раздражение миссис Патрик, если бы муж не выручил ее, заговорив с мальчиками. Если мистер Патрик и не интересовался, то умел сделать вид, что интересуется маленькими делами школьников. Как только он обратился к ним, мальчики защебетали еще веселее, может быть еще благодаря тому, что миссис Патрик встала и перешла на другое место. Но всякая тема когда-нибудь истощается. Через полчаса Тельсон и Парсон остались опять одни. Броун оказался не особенно любезным хозяином: он или молчал, или говорил с большими; сестры его были совсем маленькие, так что Парсон заметил о них Тельсону с некоторым презрением:

— Удивляюсь, зачем привели из детской этих кукол?

— А что, не удрать ли нам? — сказал Тельсон зевая. — Право, в школе веселее.

— А как же ужин?

Этот довод решил вопрос: мальчики остались. Послонявшись по гостиной, они вышли в коридор «освежиться», как объяснил Парсон шедшему им навстречу Броуну, но в действительности умысел тут был другой: в коридор выходила дверь из столовой, а в столовой шли приготовления к ужину, которыми наши друзья очень интересовались.

Наконец служанка возвестила, что ужин подан, и тут Тельсон и Парсон были вполне вознаграждены за всю скуку этого вечера. Сидя на детском конце стола, куда составлялись все блюда после того, как их обносили вокруг стола, они провели очень деятельные полчаса. Но надо отдать им справедливость, они вели себя очень чинно — ни тот, ни другой не накладывали себе кушаний сами; зато они усердно накладывали друг другу. Как только Тельсон замечал, что у Парсона кончается жаркое, он подавал ему чистую тарелку и подвигал блюдо с клубникой; со своей стороны, и Парсон, видя, что Тельсон кладет в рот последнюю ложку желе, услужливо спрашивал его, не хочет ли он торта. К концу ужина оба пришли к тому заключению, что было бы очень хорошо, если бы Броуны давали свои вечеринки почаще.

После ужина гости стали разъезжаться. Первыми поднялись директор и его дамы. Тельсон чуть не упал в обморок, когда увидел, кто была говорившая с ним незнакомка. Выходя, директор обратился к мальчикам:

— Хотите ехать с нами? У нас найдется место для вас обоих…

— Пойдем пешком, — шепнул Тельсон своему другу, дергая его за рукав.

— Садитесь, господа! — крикнул им директор уже из кареты. — Для одного есть место внутри, а другой может сесть на козлы.

Парсон вскочил на козлы первым. В ужасе от предстоящего ему соседства Тельсон также вскарабкался на козлы и, кое-как умостившись там, ответил директору:

— Мы уже оба сидим на козлах, сударь. Парсон, голубчик, если б ты знал, что я наделал! — воскликнул Тельсон, как только карета тронулась.

— Что такое?

— Эта противная старуха, свояченица Падди, пристала ко мне с расспросами, и я наговорил ей бог знает чего: разбранил в глаза и ее и ее сестру…

— Ха-ха-ха! — расхохотался Парсон, которому это показалось очень забавным. Но вдруг он перестал смеяться. — Что это? Видишь? — шепнул он, схватив Тельсона за руку.

Они проезжали мимо «Аквариума», откуда в эту минуту выходила толпа посетителей.

В этой толпе были три мальчика, которых Тельсон и Парсон сейчас же узнали. Это были Сильк, Джилькс и Виндгам. Увидев карету директора, все трое отвернулись, стараясь скрыть лица. Обернувшись, Тельсон и Парсон видели, как они побежали короткой дорогой к школе.

— А ведь третий-то Виндгам, — заметил Тельсон.

— Знаю. Как ты думаешь, видел их Падди?

— Навряд ли. Хотел бы я знать, успеют ли они прибежать раньше нас.

— Беда, если они попадутся!

По странному стечению обстоятельств, вслед за этим кратким разговором шапка Тельсона упала на дорогу. Ночь была темная, и шапку искали долго. Когда наконец она была найдена и лошади тронулись, беглецы далеко опередили карету и к приезду директора лежали в постелях каждый в своем дортуаре.

Три дня, оставшиеся до среды, на которую были назначены гонки, были тревожными днями для Вильбая. В памяти новейшего поколения вильбайцев не было ни одного года, в который волнение в ожидании наступавшего состязания достигало бы такой напряженности и дух соперничества принимал бы такие резкие формы. Казалось, участь всей школы зависит от результата гонок: он должен был разрешить все вопросы и помирить все партии. Гребцы обеих шлюпок работали, не жалея сил.

Результаты каждой практической гребли аккуратно записывались; мельчайшие различия в способах гребли и управления шлюпочных команд обсуждались до тонкости; вес каждого гребца, так же как и рулевых, стал с точностью известен всей школе. С каждым днем все более и более выяснялось, что силы борцов равные. Не то чтобы парретиты стали слабее, нет, они оставались теми же, чем и были, — самой бравой и дружной командой, какую когда-либо выпускала на реку Вильбайская школа, — но дело в том, что команда директорской шлюпки сделала неимоверные успехи.

Давно прошло то время, когда она была предметом насмешек для всех «мартышек» двух враждебных отделений; теперь ее ловкие, уверенные приемы начинали внушать серьезные опасения парретитам. Ферберн, который, конечно, не мог соперничать с Блумфильдом в физической силе, так настойчиво работал сам и так ловко умел заставить работать свою команду, что не только его отделение, но и вся школа готова была уверовать в него. Будь гонки назначены двумя-тремя неделями позднее, трудно было бы сказать с уверенностью, каков будет их результат; пока мнение большинства было все-таки, что приз достанется парретитам, хотя все понимали, что он достанется им не легко.

Таково было настроение умов в Вильбае во вторник вечером, накануне гонок, когда по окончании практической гребли шлюпки были убраны в сарай и воспитанники вернулись в школу.

Виндгам сидел над своими учебниками, по обыкновению, в комнате Ридделя, но, судя по его лицу, он столько же думал об уроках, сколько мы с вами о китайском императоре. Убедившись, что дальнейшие попытки работать были бы бесполезной тратой сил, он отодвинул от себя книги и повернулся к Ридделю. Риддель по-своему также интересовался гонками, но ему это не мешало работать. Почувствовав, что Виндгам смотрит на него, он поднял глаза от книги.