Далеко еще до раскаивания, и едва ли оно вообще возможно. Камешек ее пальцах требовал своего. Требовал крови. Больше крови.

Сейчас. Сейчас, когда девочка мирно спит и ничего не подозревает — самое время обнажить Рубиновый клинок и пустить его в дело. Скорее всего, дитя даже ничего и не почувствует и не осознает, что та рука, которая только недавно гладила ее мягкие волосы и шептала теплые слова, готовится пронзить ее грудь. Ей всего лишь нужно подойти к ней на цыпочках и дать тугой, горячей струе обжечь ее, и позволить философскому камню наестся до отвала!

Тогда твое испытание наконец подойдет к концу.

Да, это все испытание, нитсири. Ты уж слишком человечна и это не может не беспокоить. Слишком много переживает из-за подохших собак и вшей. А ведь ей предстоит убивать больше. Намного больше, когда она станет абелью.

Она же не может допустить, чтобы камень потух так бездарно! Ради памяти ее брата. Сарет отдал жизнь за него, а значит и за то, чтобы Викта могла обеспечить себе будущее. Неужели она готова бросить его во второй раз?

Не отнекивайся. Предать его один раз, оставить его одного в лесу — что это, если не вероломное предательство? А теперь она снова готова пустить все на самотек? Ради кого? Ради псоглавки?! Ха! И зачем она? Она хочет оставить ее себе и водить на веревочке по улицам Альбии? Вот потеха-то будет!

И что она собралась тащиться с ней через Лес, обратно к брату, который, скорее всего, уже остывает в снегу. А что если он даже и выжил? Путешествие втроем? А припасов хватит для еще одного голодного рта? Камень уж точно так и останется просто глупой безделушкой.

Сколько бы она не поливала его своей кровью, глупая глупышка, ему нужно больше, дуреха! Еще немного и ты сама упадешь в обморок от потери сил. Больше, чем ты способна выжать из своего крохотного запястья. Ему нужно несколько ведер крови, а это что? Смех да и только.

Быстро! Поднялась и перерезала суке глотку! И чтобы не проронила ни единой капли зазря, идиотка!

Замолчи! Замолчи, я сказала!

Викта принялась лихорадочно обвязывать свою дрожащую руку тряпкой. Очень долго не могла остановить кровь и еле поднялась на ноги. Горшок уже изнывал на огне и требовал, чтобы его сняли. От запаха горячего нитсири замутило и она оставила горшочек остывать на лавке, даже не притронувшись к пище. Если она сунет в рот хоть ложку, ее снова вывернет наизнанку.

Почему так болит голова? Сколько там роилось страшного и нелепого. Ей всего лишь нужно поспать. Где кровать, о которой она так долго мечтала? Не найти в темноте. Ну ладно. Вот сюда. В угол, где воняет. Там ей самое место.

* * *

Она пришла в себя глубокой ночью, полная луна наблюдала за ними через широко раскрытую дверь. Как же холодно! — облачко, вырвавшееся изо рта, лизнуло ее в нос; все ее тело ломило — нитсири почти не чувствовала собственных пальцев. Очаг еле теплый — его следовало немедленно разжечь, иначе они обе рискуют замерзнуть. А где Жу? Девочки на месте уже не было.

Над макушками деревьев поднималась голубая горная гряда. К середине следующего дня она съела половину неба. Еще через день они вступили в долину.

Ослик оказался, как нельзя кстати. Крес с удовольствием перебросил на него часть вещей и усадил Аду верхом. Поначалу были опасения, что она рано или поздно грохнется и разобьет себе что-нибудь. Но та получала особое наслаждение от такого способа путешествовать, и главной проблемой оказалось содрать девушку с седалища во время привалов. Ада намертво прирастала к ослиной натруженной спине и ни в какую не соглашалась слезать, чтобы дать животному драгоценное время отдыха.

Право вести ослика они доверили Вассе. Тот не стал спорить, хоть ему явно было не по нраву шагать рядом с Адой и становиться жертвой ее постоянных проказ.

Деревья сильно измельчали и стали расти все реже, залитая солнцем белоснежная местность постепенно открывалась глазу во всем своем ледяном великолепии. Впереди долина сужалась и постепенно уходила в гору, а значит, скоро путникам предстояло поближе познакомиться с суровостью Пылающих гор.

Леший опирался на толстый посох, который он выточил на одном из привалов. Крес все хотел сделать себе такой же, но необходимость присматривать за Адой занимала почти все свободное время, а просить их проводника сделать и ему такой же, было как-то неловко.

— Хочу тебя обрадовать и расстроить, — сказал Леший, когда крутые скалы уже обступали их с обеих сторон. — Что предпочитаешь для начала?

— Порадоваться хочу для начала, — отозвался Крес, вдыхая морозный горный воздух. — Хорошие новости никогда не бывают лишними.

Последние недели пути действовали на него угнетающе. В голову все стучалась мысль, что Леший водит их кругами. Крес ругался и называл себя параноиком, но не мог отделаться от упрямой мысли, что во взгляде Лешего постоянно мелькают нехорошие искорки. Или лишь его расшатанные нервы, которые и так находились не в лучшей форме после того, что произошло в лесу.

— Про кхамеров можно забыть на время, — отозвался его спутник. — В горах эти твари не водятся — слишком много камней. Они об них, наверное, зубы ломают.

— Урааа, — протянул Крес, впрочем, не слишком весело. Одной проблемой меньше, но один облик горной гряды циклопических размеров не обещал ничего хорошего в будущем. Землероек-людоедов, по крайней мере, можно отпугнуть. А как он предлагает пугать Пылающие горы?

— А какая плохая новость?

— Мы очень сильно отклонились на восток, — сказал Леший, не сбавляя своего широкого шага и не оборачиваясь. — На это ушло несколько дней, как ты сам, должно быть, заметил. Но я повел вас другой дорогой не просто так. Если бы мы пошли напрямик, то верно наткнулись бы на горцев — мундра, как они себя называют, или головотяпов, как их называю я. Народ это суровый и малообщительный. Живут здесь с незапамятных времен, еще до того, как в Дикую Тайгу пожаловали рок’хи. Гостей мундра они не жалуют и могут попробовать нас на зубок, если почувствуют слабину. Я как-то общался с парочкой… еле ноги унес.

«Как же, рассказывай», — подумал Крес, поминая резню в Шкурном доме, но вслух ничего не сказал.

— В общем, придется немного попетлять — так меньше вероятности встретить этих милых людей, — продолжал Леший. — Но зарекаться не буду, так что лучше следи за своей девчушкой пристальней. До баб они охочи вне всякой меры.

Ада тем временем развлекалась тем, что дергала осла за уши. Тому это очень не нравилось и он принялся брыкаться.

— Эй, закачивай, дура! — закричал на нее Васса, пытаясь помочь несчастному животному. Ада из вредности не унималась, и, в конце концов, начала дергать за уши уже самого Вассу. Волчонок принялся отбиваться и полоскать девушку последними словами. Аду это только раззадорило и она едва не откусила волчонку палец.

— Когда я проходил здесь в последний раз, здесь не было ни души, — признался Леший, не обращая внимания на галдеж. — И очень надеюсь, не будет и впредь. Здесь много тайных путей и пещер, которые ведут в глубину гор, где можно петлять месяцами. Но мы туда конечно не пойдем: нечего там ноги ломать. Пока что тропа ведет нас без особых приключений.

— Хорошо, — кивнул Крес и обернулся. Ада оглушительно смеялась, глядя на уши волчонка цвета вареной свеклы. Васса не на шутку разозлился, но заметив, что Креса, обиду проглотил и промолчал. Крес же выразительно посмотрел на Аду, и та, как ни удивительно, мигом оставила ослика и мальчонку в покое.

— Не унывай, горемыка, — подбодрил его Леший. — Слышишь? Шумит!

Сначала Крес не понял о чем он: кроме хрустящего снега под стопами эта укромная долина хранила тягостное молчание, но вскоре уши в действительности тронул странный звук. Как будто кипела вода или еще что-то сильно шипело и переливалось.

— Это горная река? — спросил Крес через пару сотен шагов, когда шум возрос. Далеко за деревьями он заметил открытое пространство, завернутое белой пеленой, словно там лежали клочья тумана.