— Да, как вы смеете?! — возмутилась она. — Говорить такое в лицо! Я долго терпела…

— Забавно, — ухмылялся Крес, не обращая внимания на ее злость. — Уже давно ни для кого не секрет, что носморхи нужны абелям только для пропитания и немного для развлечения. А вы тут важные такие ходите: в платьях, украшениях, с книжками, философские диспуты устраиваете — а между тем присматриваете себе карьерку посолиднее. Ведь рано или поздно абелям надоест ваше общество — и она, или он, положат глаз на кого-нибудь помоложе, и без крови, загаженной ртутью. Отметинка на шее, благодарственное письмецо Сияющего Лица — и жизнь удалась. А ты еще смеешь жаловаться, что приходится удовлетворять потребности фосферов? Не ври, что ты до встречи со мной у тебя было что-то иное в голове. По глазам вижу, что есть в тебе определенный опыт. И еще смеешь жаловаться! Я же тебя и пальцем не тронул, девочка.

— Замолчите, господин ром Крес, а то этот клин полетит вам в голову, — мрачно проговорила Наска.

— Я-то замолчу. А вам, носморхам, жить. Стареть… Поверь мне, ты для абелей лишь корм, а когда корма слишком много, его поделят с самыми верными. Мерай сама раздает награды направо и налево — именно она разрешила мне позабавиться с любой носморхой, по моему вкусу. Но, к счастью или несчастью для тебя, мне это не интересно. Вообще всего вашего разросшегося гнезда для них многовато. На одну абель уже давно приходится пара десятков носморх, а то и больше. Рядом с Сияющим Лицом всегда находится двое-трое любимчиков, а остальные достаются фосферам, или вообще оказываются на улице. Вот от этого ты и бесишься, не увиливай. Дадут тебе пинком под зад — вон из Пика за эту книжку и поделом. Ты и так здесь только место занимаешь. За тобой очередь из сотни более привлекательных мордашек с не менее сладкой кровушкой, но с меньшим количеством комплексов.

В ответ Наска только зарычала и еще раз зло треснула по стене каблучком. И тут клетка с визгом рухнула в темноту.

Лицо порывами щекотал ветер. Откуда он мог взяться в этом снежном гробу? Сарет парил в пустоте, и лишь ветер преследовал его и кусал за пятки. Руки и ноги бессильно болтались, он не мог ухватиться хоть за что-то, чтобы прервать свой странный полет. Где он?

Он открыл глаза и сначала не смог понять, что видит перед собой — темная земля, покрытая сотнями длинных игл. Будет очень печально, если он не удержится в воздухе и напорется на них. Нет. Это были далекие деревья. Очень далекие. Он летел по небу, словно птица.

Это какой-то странный сон или именно так выглядит вознесение к небесам? Хотя он никогда не был особенно религиозен и поминал Сеншеса больше по привычке, он точно знал, что по другую сторону должно быть нечто важное.

Куда его несут? И самое главное — кто?

Грудь болела, словно ее сжимали железными тисками, но это его почти не беспокоило. Самое главное, что холод наконец отступил. Остался один ветер, но как тот не старался, ему не удавалось вернуть все на старый лад.

Сарет очень старался, но так и не смог высмотреть своего спасителя. Если, конечно, он таковым являлся.

Однако тот сам откликнулся на его мольбы.

— Спи, бедненький. Спи. Недолго осталось лететь, — проворковали ему в самое ухо.

Сарет опешил — он ожидал услышать все, что угодно: от хриплого бормотания, до зверского рыка, но не такой приятный и неожиданно знакомый голос. Такой голос подошел бы его матери, если бы он знал ее. Они с сестрой часто гадали, когда были поменьше, какой она была, как выглядела и почему бросила их. Ее глаза, волосы, руки и голос. Последний всегда больше волновал Сарета.

— Спи, спи, маленький…

Но Сарету совсем не хотелось спать.

— Кто ты? — сказал он и его слова потонули в реве ветра. Но она услышала.

— Можешь звать меня мамой.

Сарет сглотнул вязкий комок. Только подумал и… Или это чувство он уже испытывал — смесь нарастающего страха и легкого тепла, где-то глубоко в груди? Звезды и кристальная чистая поверхность черного озера, у которого не было дна — этот голос доносился из тех глубин.

— Куда мы летим? — только и смог он вымолвить, сам не свой от потрясения. Боль проходила, оставляя за собой покой. Очень знакомое чувство.

— Мы ищем, — был ласковый ответ, словно мягкая рука коснулась его ушей.

— Чего?

— Викту, кончено, глупенький. Она где-то в этих лесах. Скоро мы ее найдем, не волнуйся.

Сарет дышал словно рыба, выброшенная на берег. Это было так странно — в то, что слышал и видел перед собой, совсем не верилось.

— Откуда ты знаешь ее?

— Как же, Сарет? — удивилась она с легкой обидой в голосе. — Я же должна все знать про своих детишек.

— Откуда ты знаешь меня?.. — его голос дрогнул на последнем слове «меня».

— Сарет…

— Ответь.

— Я твоя мама. Ты забыл меня?

— Нет, — покачал головой Сарет, хотя его и так легонько покачивало из стороны в сторону. — Ты не моя мама. Не лги мне. Кто же ты? И чего ты хочешь от меня с Виктой?

— Я хочу защитить вас от ужасов этого места. Мое материнское чувство вопиет от тех кошмаров, которые вас мучили все это время. Теперь я буду охранять вас и мы, наконец, воссоединимся. Дома.

— Нет, — снова покачал головой Сарет. — У нас нет настоящего дома, и никогда не было. Ты хочешь съесть нас.

— О, Сарет. Нет!

— Да, — кивнул он. — Это место пожирает своих гостей. И ты тоже порождение этого места.

И тут Сарет почувствовал неожиданное облегчение. Его грудь была свободна. Он был свободен, как птица. Ветер взвыл от боли почти по-человечьи. Или это, в самом деле, был ее отчаянный крик? А Сарет не проронил ни звука, пока падал на иглы.

Он почти коснулся их, когда та, что называла себя матерью, подхватила его и снова подняла к небу. Сарет даже не успел испугаться. Ему по-прежнему казалось, что он видит странные грезы.

Снова оказаться в ее лапах было очень больно, и он застонал, когда она начала подниматься выше и выше, прочь от ключей земли. Но напороться на иглы было бы, наверное, больнее. Он чувствовал себя безвольной куклой, с которой никак не могут наиграться. Сначала Лес, а потом вот эта…

— Зачем?.. Зачем ты говорил эти обидные слова?..

Сарет промолчал. Что он мог сказать и откуда мог знать, как она отреагирует на правду?

— Больше никогда, — грозила она. — Больше никогда не повторяй их! Ты убьешь меня, сын.

— Прости, но я не твой сын, — продолжал Сарет раздражать ее, сам не зная зачем. Он говорил правду — мамы всегда заставляют говорить правду. — Я не знаю, кто ты. Я даже не вижу тебя, чтобы признать в тебе свою мать.

— Тебе мало моего голоса? Сам знаешь, что твои уши давно узнали меня. Сарет… Сарет… Знакомый, да? Разве нечто внутри все еще сопротивляется…

— Нет, — упорствовал он. — Это имя дала мне Викта, а я придумал имя для нее. Моя настоящая мать знала мое настоящее имя. Если она успела его придумать.

— Твое имя Сарет. И я принимаю это имя.

— Твое дело, — сдался Сарет. — Долго еще лететь? Я устал.

— Почти на месте. Если ты заснешь, то мы прилетим быстрее. Спи. Хочешь я спою тебе колыбельную?

— Нет, не надо. Я не настроен на то, чтобы спать сейчас. Ты правда хочешь найти Викту?

— Я уже сказала тебе — да, мы ищем Викту. Она где-то неподалеку. Тоже ждет нас.

— Хорошо, если так. А как ты нашла нас?

— Проще — ты нашел меня. А я последовала за тобой сюда, чтобы защищать.

— Как так?

— Ты все забыл? Ты вызволил меня из заточения.

Они начали снижаться. Иглы приближались, и Сарет уже испугался, что он сейчас врежутся в них, но «мама» резко взмахнула крыльями и замерла в воздухе. А потом начала плавно спускаться, умело уворачиваясь от колючих лап рефов. Все ниже, пока снежное покрывало не бросилось точно под его босые ноги. Нет, снова туда, снова к этому страшному холоду! Хотя в парить наверху было не легче.

Она зависла над землей и мягко спустила его на землю. Стопы утопли в сугробе по щиколотку, и Сарет бессильно упал на четвереньки. Снег. Еще не успел соскучиться по его острым зубкам? Вот и я, твой любимец.