— Да пошел ты, — выпалил Сарет, сжимая кулаки. Невольно попытался пробудить Талант, чтобы показать этой наглой сволочи, чего он стоит, но напоролся только на свою больную дыру. Словно машинально сунул руку в пустое ведро.

— Я бы с удовольствием сделал это сам, — пригрозил ему Занд. — Ведь я могу, рок’хи. Только еще раз открой свой зубастый рот и скажи хоть что-нибудь, что мне не понравится. Бедняжку еще я могу принять за альбийку — она слишком красивая для рок’хи. И в ней явно кроется нечто, и оно сильное, — опаленный стол и сгоревшие брови моего ученика вопиют об этом. Я еще не позвал сюда стражу и не приказал им содрать с тебя кожу живьем только из-за нее. И только из-за нее ты все еще сидишь в моем доме и смеешь оскорблять меня, собака. Не заставляй меня снова доставать скальпель и делать поспешные выводы.

— Я правду говорю, — ответил Сарет, опуская глаза. Какое унижение, но он был сейчас полностью во власти этого человека. Стоит Занду только захотеть, и Сарет тут же окажется в тюрьме, как лазутчик. Война! Война на дворе, Сарет, а ты в таком виде! Как он мог не подумать?..

— Снова врешь?

— Нет!

— Меч-то наверное принадлежит ей, я правильно понял? Или ты украл его у кого-то еще?! Или же снял с трупа…

— Нет, это мой меч, а я… — Сарет осекся, но все же выдавил это слово. — Я нитсири.

И снова покраснел. Теперь он, наверное, горел как свечка.

— Тогда почему ты все еще не заставил меня вопить от боли, всемогущий нитсири?

Сарет скрипел зубами и не знал, что ответить — он сам себе казался лжецом, который не смеет и пальцем прикасаться к собственному мечу. Признаться, что он Опустошенный? Нет! Лучше уж он наизнанку вывернется, чем будет оправдываться перед этой мразью. Неужели Сарет настолько плохо выглядит и еле ворочает языком, что этот фосфер действительно принял его за псоглавца?!

— Я еще такого не умею, — смущенно проговорил Сарет. Что, ради Сеншеса, он несет?! А этот все сверлит и сверлит его своими глазами, сволочь!

— Врать зато ты отлично умеешь, — устало проговорил алхимик и поднялся. — Ну, хорошо. Не хочешь по-хорошему…

— Нет, стой, — поднял руки Сарет, но было слишком поздно. Алхимик рванул его за шкирку и легко поднял с места. Сарет забился, но хватка фосфера была твердой, как сталь. Философская ртуть не только существенно замедляет старение, но и делает человека страшно сильным и свирепым. Не таким как абель, конечно, но мало кто из простых людей, даже очень подготовленный, может сравниться с фосфером, который десятилетиями принимает Нектар.

Какая мерзкая ситуация, Сеншес! Он дома, в Альбии, за которую был готов пойти на смерть, и вынужден доказывать первому встречному фосферу, что он не один из мерзостных рок’хи. Ох, не так представлялось ему возвращение на родину…

— Меня зовут Сарет… — взвизгнул он очень по-девичьи, беспомощно семеня ногами в воздухе. Если бы сейчас земля разошлась бы в стороны, и оттуда показались бы лапы подземных монстров — он бы даже обрадовался.

— Я делаю выводы: ко мне в разгар войны приходит один из моих врагов и требует от меня услуг, — цедил сквозь зубы мастер Занд. — Денег у тебя нет, я правильно понял? Или ты предлагаешь мне принять тот бесценный меч, который ты снял с чьего-то трупа? Думал, принесешь сюда эту бедную девочку, которую задрал один из ваших и все тебе сойдет с рук? Станешь героем, да, мразь?! Ха, один такой герой у нас уже есть. Ты, брат, чуть припоздал. Но и на тебя кол найдется.

— Послушай, послушай! Я правду говорю! Я хочу поговорить с абелью. Что это за город?..

Сеншес, он даже не узнал названия города, когда говорил со стражником. Так сильно волновался…

— Ты и названия города не знаешь, и еще хочешь поговорить… с кем? Тебе с крысами впору общаться, шваль!

И Занд с омерзением отбросил его от себя, как старый мешок с гнилыми овощами. Сарет ухнул на пол и сильно ударился челюстью. Хотел было встать, но только бессильно распластался на досках. Вот сейчас он всеми костьми осознал, насколько сильно извела его Дикая Тайга. Внезапно захотелось уснуть и забыть обо всем, как о ночном кошм…

Но вместо одеяла и подушки он получил сапогом в зубы. И еще по ребрам пару раз.

— Шенек, подойди, — донеслось сквозь звон в ушах. — Кликни сюда стражу. Пусть отведут лазутчика куда надо. Мне уже неинтересно его общество… Тиша, растопи баню, душенька. Мне надо помыться после всего этого дерьма.

* * *

Он спал. За последние несколько месяцев — не хотел и думать, что ему не удавалось спокойно поспать годы, еще с Барандаруда, — Сарет действительно спал. Пусть под ним не было шелковых простыней и подушек, о которых ему мечталось, а только гнилая солома, дырявая сермяга и земляной пол, но зато здесь не так дули таежные ветра. И не было чудищ, которые каждое мгновение грозят вылезти из темных зарослей, чтобы полакомиться его мясом. И не было проклятого неба с золотым звездами, которые по-волчьи ощупывают его, раздумывая с какого места ухватить этого напуганного зайца. Была только темнота, темнота и темнота, к которой он так привык и которую втайне так любил. Темнота почти не опасна, в темноте можно жить.

Яма. В яме ужасно воняло мочой, но было так спокойно. Вокруг вповалку лежали люди. Страшно драли горло, приговаривались глухими голосами и то и дело зыркали на новенького. «Выродок», «собакоголовый», — доносилось до него из самых темных углов, но Сарету было наплевать. Прежде чем оставить его с новыми друзьями в темноте, стражники еще немного помяли ему бока и ушли.

Теперь он мог наконец отдохнуть.

Два беспризорника показывали дорогу, и вместе с ними Крес миновал арку и побежал по улочке, купаясь в изумрудном сиянии фонарей. Подойдя к повороту, они остановились и аккуратно заглянули за угол. Тревожный сон Изумрудного города разбивали взволнованные голоса, хлопали двери, громыхало железо, грозя с каждым ударом сердца нагрянуть и по их душу. Крес уже ожидал целую роту гвардейцев, которые ждут своего беглого зайчика, который бежит прямо в заботливо поставленные силки. Но улица, освещенная бледно-зеленым дрожащим светом, оказалась пуста. Только чумазые мордашки мелькали тут и там, прокладывая босоногую дорожку к лестнице — и прямо к реке.

Компания скатилась по ступенькам и, минуя тяжелую решетчатую дверь, окунулись в черный проход, пропахший сыростью и испражнениями.

Здесь внизу не было видно ни зги. Крес нашарил в кармане спичку — чирк! — желтое пламя осветило настороженные мордочки — уже три штуки.

— Ну, как?

Новенький поднял с пола тяжелую сумку и грубо встряхнул. Уши заполнил жалобный кошачий вой, пацан плотоядно ухмыльнулся от уха до уха.

— Прекрасно, — кивнул Крес, бросая огонек во тьму.

Кошки взорвались еще одним концертом негодования, когда сумка оказалась на его плечах. Елозить внутри и щекотать ему спину им придется очень долго…

Крес выругался и встряхнул свою ношу, когда один из кошаков таки дотянулся до него своими когтями.

— А сразу утопить было нельзя?!

Ответа можно было даже не ждать. Мальчишки уже шлепали дальше по темному коридору — туда, где шумела вода. Свет им только мешал — ориентировались малышня в канализации словно крысы. Но Крес в тут был нечастым гостем, так что, зажегши еще одну спичку, он припустил вслед троице. Вой несчастных кошек «украшал» ему дорогу, отскакивая от гулкого туннеля, то затихая, то снова взрываясь отчаянием. Животных сложно было в чем-то винить — участь их ожидала самая жуткая.

Миновав пару протяженных тоннелей, они оказались у новой двери, глухой и изъеденной густым слоем ржавчины. Рядом на факельной скобе замерла та, кого Крес здесь точно не ожидал увидеть, — серая, большеголовая сова, — и глядела на него высокомерным и несколько удивленным взглядом огромных желтых глаз.

— Знакомая?

«Уху!» — жутковато ухнула птица на десятки голосов и сделала полный оборот головой. Крес сглотнул, а дверь уже скрежетала, отворялась, словно повинуясь велению птицы. Дрожащий свет полоснул высокие истертые ступени, уводящие их еще ниже, в кромешный мрак, заполненный отдаленным гулом воды и запахом гнили.