Еду принесли быстро: дымящиеся тарелки с мясом и овощами, миска супа с горохом, ломти хлеба и мед. Вместо ложек дали украшенные резьбой деревянные палочки. Я, как русский человек, любил зачерпывать еду большой ложкой, но и палочками пользоваться умел, пусть и не любил.

Я брал понемногу с каждого блюда — кусок буквально застревал в горле от напряжения и странного чувства неловкости. Троица напротив ела молча: старик аккуратно разрезал мясо ножом и ел маленькими кусочками; мордовороты ели быстро и жадно.

— А теперь давай быть честными друг с другом, — вдруг сказал старик, вытерев губы краем скатерти. — Ты разделил со мной еду. Я обещаю, что ничего не сделаю тебе за твое мнение: скажи, почему на самом деле не хочешь в секту.

Я отложил палочки в сторону и посмотрел на старика. Не знаю, честности ли он хочет, но мне бы лучше избавиться от такого внимания со стороны старика. Например, выставить себя простоватым максималистом со взором горящим.

— Я думаю что секты и школы практиков лишают учеников своего мнения и создают из них оружие.

Старик прищурился.

— Не знаю, о чем ты говоришь: у нас вот в секте индивидуальности и свободы куда больше, чем нужно. Но ты продолжай.

— Я тут между делом расспросил людей о том, как обучают в школах и сектах. Вы ломаете людей, дрессируете их. «Делай то, не делай это». «Повинуйся мастеру без вопросов». Для вас люди — ресурс. Вы вот сейчас хозяина харчевни гоняете, хотя он вон при ходьбе хромает, видно, что ему неудобно перемещаться. У меня только один вопрос: зачем?

— Потому что если я сделаю иначе, меня не поймут, — равнодушно сказал старик. — Это дело статуса. Или ты думаешь, мне нравится?

Вместо ответа киваю в сторону мужчин, сидящих по сторонам от мастера и перемалывающих челюстями мясо.

— Эти ребята — лучший пример людей, с которыми я буду находиться через пару лет в секте. С людьми, готовыми выполнить любой приказ.

— Они со мной по своей воле, — возразил старик спокойно. — Ребята, почему вы здесь?

Я ожидал услышать что-то вроде «чтобы служить секте», но первый поднял голову и сказал:

— Мастер Линь платит мне достаточно, чтобы я обеспечил лечение отца.

Второй добавил, не поднимая глаз:

— Я убил человека, и мастер Линь уберёг меня от тюрьмы. В обмен я сопровождаю его. И — да, платит он на самом деле неплохо.

Старик повернулся ко мне:

— Видишь? У каждого свои причины. Но продолжай. Я тебя слушаю.

И я продолжил:

— А вообще — зачем беседа? Почему не спеленать меня и не увезти с собой силой? — подначил я. — Думаю, ваш статус такое вытерпит.

— Мы шли через рынок в поисках харчевни, я почувствовал практика. Достаточно перспективного, чтобы вернуться и поговорить, потратить несколько минут, но недостаточно — чтобы спеленать. А вообще, сам подумай: «спеленать» — это же глупо. Я буду взращивать человека, которого из семьи вырвал. Если с маленьким ребенком это сработает, он меня и папой называть будет, достаточно приложить немного усилий, то забрав тебя силой, я взращу в своей же секте врага. Еще и пилюль этому врагу щедрыми горстями давать буду. Если не согласен, не иди. Но ты удивишься, сколько на самом деле парней, как ты, перспективных, умелых и не осведомленных о своей силе, готовы пойти туда, где их будут кормить трижды в день. У нас есть и другие вещи, которыми можно заинтересовать молодежь: сила, девушки, влияние и значимость, но большинству хватает и еды.

Я кивнул. В принципе, так и думал.

— Есть еще кое-что. Вы воспитываете людей так, чтобы они видели врагов в других сектах, других школах. Даже обычные люди становятся просто ресурсом или препятствием. Вот что меня беспокоит.

Старик поднял бровь.

— Это плохо? Ты выбираешь сторону и отстаиваешь ее до конца жизни. Так делают почти всё.

— О какой стороне речь? Мы сидим в городах, куда нас загнали духовные звери и боимся сунуться далеко за стены. Наша сторона — люди.

Старик вздохнул.

— Какой идеалистичный юноша… Если передумаешь, я живу в харчевне Блума, что в Золотом квартале. И буду жить там ещё три дня. Подумай над этим предложением. Возможно, это шанс всей твоей жизни.

Я поднялся и поклонился старику.

— Благодарю вас за щедрость и еду, мастер Линь.

— Спасибо за беседу. Подумай над предложением и над своим возможным будущим.

Я ничего не ответил, просто развернулся и вышел из харчевни на свежий воздух. В груди стало чуть легче, и с каждым метром давление чужой силы ослабевало. Я шагал быстро, стараясь скорее оказаться как можно дальше от странного деда и его щедрых предложений.

— Держи копьё крепче, — наставлял Гус. В этот раз мечник пришел на тренировку с тренировочным деревянным мечом. — Будешь расслабляться — выбью оружие до того, как успеешь моргнуть.

Ну, это вряд ли. С «твердой хваткой» у меня из рук его теперь сами Ками не вытащат. Копеище куда более толстое, чем боевой шест, удобно лежало в ладонях — спасибо предкам Китта за длинные пальцы.

Я и сам пока ещё до конца не понимал, хватит ли мне сил и выносливости, чтобы продержаться весь спарринг, длительность которого известна лишь одному Гусу. Раньше хватало, но чем сильнее я сближался с Кирой, тем жестче и дольше были спаринги с мечником.

— Громкое заявление, — усмехнулся я. — Деревянным мечом выбить вот эту громадину?

— Именно.

Гус молниеносно метнулся ко мне, прошёл под искепищем, а я лишь успел прочувствовать боль чуть выше локтя. Правая рука онемела — Гус знал, куда бить. Следующим хитрым движением он подцепил мечом древко в месте соединения с наконечником, вывернул его… Точнее, попытался вывернуть — я перекрутил рогатину левой рукой и удержал в ладони. Едва справился, но рогатина, вопреки ожиданиям мечника, не плюхнулась на утоптанную траву.

Краем глаза я заметил, как Кира, наблюдающая за спаррингом с приземистой скамьи, покачала головой.

Гус озадаченно хмыкнул, пока я разминал пострадавшую от тычка руку.

— Молодец, удержал… а вообще, есть множество способов обезоружить противника. Для настоящего мастера не важен выбор оружия, хоть столовая вилка против твоей рогатины.

Сомневаюсь, что есть идиоты, которые выходят на бой с вилкой. Но не сомневаюсь, что тот старик с рынка свернул бы мне голову голыми руками раньше, чем я успел бы спросить: «За что?».

— Но не все эти приёмы честны, — заметил я, потирая локоть. Рука понемногу возвращала чувствительность. — Я думал, мы тренируемся, а не пытаемся калечить друг друга.

— О какой честности мы говорим? — усмехнулся Гус, зрелищно раскручивая меч в правой руке. — В настоящем бою, как правило, нет зрителей, которые тебя осудят, а на кону не благородство, а твоя жизнь. Поднимай это бревно! Время — деньги!

А он в отличной форме для человека, который не так давно вышел из запоя…

Гус стоял напротив меня, держа меч в одной руке. Он как будто только размялся, хотя на самом деле уже успел отработать на мне несколько приёмов. Его осанка безупречна, движения — точны и быстры. Кажется, мечник даже не напрягается, а я уже весь в поту. Мы тренировались всего минут десять, но мечник заставил меня выложиться на полную. Я чувствовал себя как в тот день, когда бежал по горным тропам с группой школы Небесного Гнева.

— Готов? — спросил он.

Я кивнул, и спарринг продолжился.

Гус, как и подобает хорошему мечнику, оказался слишком хорош в работе с мечом. Деревянный меч метался вокруг меня так быстро, что я едва успевал уследить. Эфес и кисти Гуса будто превратились в единый безотказный механизм. А еще у него хватало сил подначивать меня:

— Попробуй выбить этот меч из моих рук! Забудь про честность!

Я пробовал. Задействовал все, чему научился, но ловкость и скорость Гуса, когда он взял в руки меч, возросла на порядок: мои движения и выпады казались нелепыми, гротескными. Я не мог даже коснуться тяжёлым копьём ловкого Гуса. Мои прежние мысли о том, что я могу сравниться в бою с практиками следующего ранга казались смешными и высокомерными.