Примечание:

Автор осуждает любые виды приёма наркотиков и резко отрицательно относится к наркоторговле. Сегодня мы поговорим о таком явлении, как созависимость. Это явление, при котором родственник или близкий жабки становится эмоционально и психологически вовлечён в проблему этой самой жабки. Созики начинают подстраивать свою жизнь под поведение жабки, что постепенно приводит к тому, что они теряют контроль над своей собственной жизнью, подавляя личные нужды и желания в пользу поддержки жабки, которая вообще никак не будет препятствовать этому процессу, потому что созависимость — это взаимодействие двоих. Впрочем, бывают случаи, когда целая семья впадает в созу к жабке, с тем же результатом — семья поддерживает жабку, морально и материально, а жабка всё глубже и глубже погружается в свою зависимость. Созависимость — это насквозь деструктивная хуйня. У созика, как правило, срабатывает целый комплекс механизмов — от гиперопеки и чувства вины, до синдрома спасателя и болезненной любви покататься на эмоциональных качелях. Из-за родительских, родственных или супружеских чувств созики склонны верить обещаниям ебаного наркомана, поэтому история о «да я уже завтра завяжу, последняя доза» повторяется раз за разом. Верят, прощают, тогда как единственный адекватный вариант — оторвать этот жабий ломоть нахуй и сдать его на реабилитацию. Реально нередкий эпизод созависимости — когда мать держит за руку хапнувшую соли жабу, чтобы она легче переживала мык. И, кстати, чисто для информации. Долгое время статистика реабилитации жаб в людей была очень хуёвой, по причине того, что работа реабилитационного центра проводилась только непосредственно с самой жабой. Но если вокруг жабы успел сформироваться круг созависимых, то возвращение новоиспечённого человека в этот круг вело лишь к тому, что он довольно-таки быстро снова оборачивался в жабу. В общем, созависимость — это самоподдерживающаяся деструктивная форма взаимоотношений, сформировавшаяся для заглубления жабы в её зависимость и когда реабилитированный в неё возвращается, исход может быть только один. Поэтому, когда реабилитационные центры что-то поняли и начали проводить работу с родственниками лечащихся жаб, на группах созависимости, статистика успешных реабилитаций резко пошла вверх. Любопытно, да? Жабы гробят не только себя, но и своих родственников, но и родственники тоже гробят жаб — это называется созависимость. И я тут даже краешка хуя этой хтонической ебени не показал.

*7 сентября 2017 года, г. Санкт-Петербург, квартира Тимура*

— Алло, Бродский? — услышал дико выпучивший глаза Павел голос в динамике.

— Да, алло! — ответил он.

— Ты где пропадаешь? — спросил голос.

— А это кто? — озадачился Павел, пребывающий не совсем в сознании.

— У тебя с головой всё в порядке? — начал раздражаться голос в трубке. — Это Антон Иванович, твой куратор!

— А-а-а, — узнал его Бродский. — А что случилось?

— Что случилось⁈ — возмутился куратор. — Почему на тебя преподаватели жалуются⁈

— Я не знаю, — честно ответил Павел.

— Не знаешь⁈ — впал Антон Иванович в ярость. — Посещаемость упала, а когда ты соизволяешь прийти, то спишь прямо на занятиях! Как ты всё это объяснишь?

— Я болею, — нашёлся Бродский.

— Справку принеси, — потребовал куратор. — Ты открыл больничный?

— Нет ещё… — осторожно ответил Павел. — Последние два дня сильная температура была. Даже встать не мог.

— Сейчас можешь? — с едкой интонацией поинтересовался Антон Иванович.

— Да… — неуверенно ответил Бродский.

— Тогда дуй в поликлинику и срочно открывай там больничный, — велел ему куратор. — Если, конечно, не хочешь вылететь из колледжа на последнем курсе.

— Ладно, хорошо, — ответил Павел.

Куратор положил трубку.

— Что там? — обеспокоенно спросил вышедший из туалета Тимур.

— Куратор звонил, — нервно вздохнул Бродский. — Говорит, что из колледжа могу вылететь. Надо справку замутить как-то.

— Погнали в поликлинику, — усмехнулся Кузьмин. — Только надо поправиться перед выходом.

— Дело, — улыбнулся Павел.

Он быстро зарядил реагенты в пипетку, нагрел её и начал курить.

Примерно через час они, всё-таки, вышли из квартиры и направились к студенческой поликлинике.

По дороге они страстно курили сигареты, чтобы хоть как-то заглушить стойкую потребность покурить соль из пакетика, который, буквально, жёг Павлу карман.

— Бля-я-я… — протянул остановившийся посреди тротуара Кузьмин. — Давай, перед тем, как зайти, поправимся ещё разок?

— А где? — огляделся Бродский. — В подъезде?

— А чем плохо? — усмехнулся Тимур.

— Давай, — кивнул Павел. — Но по-быстрому. Туда-обратно.

— Мазя, — согласился Тимур.

Они свернули во дворы и быстро нашли панельку, где позвонили в случайную квартиру ближайшего подъезда — сказали, что забыли домофонный ключ в квартире.

В подъезде употреблять Павлу было непривычно и, в чём-то, страшно. Даже несмотря на то, что они поднялись на «мёртвый» этаж, то есть, седьмой из девяти, беспокойство не становилось меньше.

Вышли они из подъезда совсем не такими, какими заходили.

Павел чувствовал, как сердце тарабанит ему в грудную клетку — это было знакомое чувство, с помощью которого он научился безошибочно определять начало «прихода».

— Кто крайний? — спросил он, когда они подошли к фильтр-кабинету.

— Я… — повернулась к ним девушка.

— О, Анюта! — заулыбался Тимур. — Как твои дела?

А Павел уже видел, по её лицу, что дела у неё не очень — нос красный и из него течёт, под глазами мешки, а ещё у неё хриплый голос и видно, что она сдерживает позывы к кашлю.

— Не очень… — ответила она. — Кх-кх… Вы как?

— Да тоже что-то не окей всё, — пожаловался Тимур. — Заболели мы с Пашкевичем. Ну, мы за тобой будем.

Анна Краузе лишь кивнула, после чего отвернулась от них и продолжила смотреть что-то в телефоне.

— Же-е-е-сть… — очень тихо протянул повернувшийся к Павлу Тимур.

— Ага… — согласился тот, а затем спросил тихо. — А что, МЫ заболели? Ты тоже справку будешь открывать?

— Ну, конечно, — ответил Кузьмин. — Притворюсь, что мне плохо, пошмыгаю носом — прокатит, думаю.

— Окей, — пожал плечами Павел.

Вперед них было четыре человека, включая Анну, очередь двигалась быстро, поэтому не прошло и пятнадцати минут, как Павел оказался в кабинете терапевта.

— На что жалуешься? — вместо приветствия, спросила терапевт.

— Да заболел, плохо себя чувствую, — ответил ей Павел и сделал жалостливое лицо.

Терапевт внимательно его рассмотрела, после чего дала медицинский термометр.

— Под мышку, — велела она. — Какие именно жалобы?

— Два дня до этого температура высокая была, — начал заливать Павел. — Голова и горло болят до сих пор, общее самочувствие прямо плохое. Позавчера и вчера встать с кровати не мог…

— М-хм… — хмыкнула женщина в белом халате. — Доставай градусник.

Павел вытащил градусник из-под мышки и передал ей.

Она посмотрела на значение температуры и удивлённо приподняла бровь.

— Что там? — обеспокоенно спросил Бродский.

— До сих пор температура держится — 37,4, (1) — ответила терапевт. — Больничный открываем. Ты сядь, сейчас рецепт на лекарства выпишу. И возьми вот это.

Она взяла линейку и оторвала от листа с типовыми инструкциями один экземпляр.

— Пей больше воды, лекарства принимай строго по указанному графику, — дала она рекомендации. — Послезавтра приходи на приём — посмотрим динамику.

— Хорошо, спасибо большое, — ответил Павел и взял протянутые ею бумаги.

Он вышел в коридор, где наткнулся на вопросительный взгляд Тимура. Показав знак «окей», он сел на скамейку и достал телефон.

Кузьмин провёл в кабинете минут пять, после чего вышел, с трудом сдерживая улыбку.