Я стал торопливо разгребать ноги. Слава богу, они не сломаны. Но затекли, поднялся я с большим трудом и, неуверенно ковыляя, пошел туда, где стоял мой «верблюд».

Когда лавина обвалившейся земли толкнула скутер вниз, он ударился о небольшое деревце на поляне, помял себе капот и, сильно искорежив один из саркофагов, был отброшен в сторону, на другое дерево. Теперь удар пришелся на другой реаниматор, крышка лопнула, жидкость вытекла наполовину, открыв часть лежащего внутри тела и мешанину шлангов и кабелей. Лицо покрывал толстый слой липкой слизи. Невозможно разобрать, кто это, но лежавшая на груди рука маловата для того, чтобы принадлежать мужчине.

— Кто там? — глухо спросил я, и сразу сообразил сам — саркофаг висел справа, а справа…

— Кэт, — сказала Камилла. — Автоматика функционирует на шестьдесят пять процентов. Требуется срочно заменить реанимационный блок.

— Как она?

— Еще жива.

«Еще жива». Еще жива!!!.. Я заскрипел зубами, рискуя их сломать. Сколько раз мне слышать эту фразу: «Еще жива»? Сколько у меня шансов сделать так, чтобы Кэт просто жила — без «еще»?..

— Что с Крейгом?

— В порядке, — ответил Кальян. — У блока помят только корпус. Аппаратура почти не повреждена, функционирует на девяносто процентов. Но лучше заменить блок.

Я вынул нож, обрезал со стабилизаторов все лишние веревки, приготовленные мной для подъема с помощью дерева, которого теперь не было, и обмотал ими свои ботинки. Чувствовал я себя так, как будто по моему телу проехался каток. Левое колено страшно болело, и я был весь избит камнями. Но времени на отдых не оставалось. В батареях скутера энергии на час с лишним… Сняв с головы обруч коммуникатора, я подсоединил его к машине взамен потерянного шлема. Суслик не мог держать аппарат ровно над землей — он получил серьезные повреждения и качался в воздухе как на качелях, попеременно цепляя землю то носом, то кормой, то всем брюхом. Дождь усилился. Обвал сделал доброе дело — вертикальная стенка обрушилась на большом участке, и склон теперь стал наклонным до самого конца. Ухватившись за поводок обеими руками, я перекинул его через плечо и потащил своего покалеченного «верблюда» наверх.

То, что я пережил, втаскивая скутер по склону в первый раз, было ничем по сравнению со вторым восхождением на него. Через час я почти дошел, но энергия в батареях заканчивалась, и машина тяжело бороздила по грунту днищем, прижимаясь к земле все плотнее. Ботинки, обмотанные веревками, скользили меньше, но на них налипали огромные комья грязи. Последний участок пути… Скорее… Скорей!

Вот заросли редкого кустарника наверху. Ветки сплелись, не желали пропускать, нудно цепляясь за саркофаги и друг за друга. Я зашел сзади и толкал скутер, упершись в корму.

Напрягая все силы, я вытолкнул машину через это сплетение и сам вылез следом, то и дело поскальзываясь и падая на четвереньки, но упорно продолжал двигаться, толкая скутер все дальше, на ровное, открытое место, где смог встать на ноги и оглядеться. Все вокруг закрывала пелена дождя, поливавшего большую поляну — целое поле. А метрах в ста от меня торчала башня наблюдательного пункта, похожая одновременно на крепость, средневековый храм и обсерваторию. От нее к самому краю обрыва тянулся крытый коридор, ведущий к еще одной башенке поменьше. Другой коридор, короче первого, связывал башню с большим, приземистым зданием — очевидно, ангаром. Там было еще что-то, но я не рассмотрел, поскольку мое внимание приковал стоящий возле башни катер «атмосфера-4». Стоял он как то криво, входной люк распахнут, лента трапа безжизненно свисала на землю, словно вывалившийся изо рта язык мертвеца. Почему катер брошен снаружи, ведь он должен стоять в ангаре? Где ребята Шарпа и он сам? На всем пространстве поляны ничего не двигалось, а сам наблюдательный пункт казался мертвым. Он таким и должен быть, он на консервации три года, но где Стив? Неужели они не дошли сюда? Или они пошли вовсе не сюда, мы ошиблись, и они сейчас совсем в другом месте? Но тогда кто вывел из ангара катер? Толкая впереди себя скутер, я начал приближаться к катеру, пока, подойдя поближе, не смог прочитать на борту его название — «Рейнджер».

В проеме шлюза показался Рик и стал спускаться вниз по ступеням, делая столь простую вещь так, будто у него вместо ног росли негнущиеся протезы. Я шагнул к подножию трапа и подхватил его, иначе он упал бы. Лицо Малыша покрывала смертельная бледность, глаза ввалились, подбородок был в засохшей и свежей крови, а искусанные губы превратились в бесформенную массу.

— Смотрю — идешь… — зашептал он и закашлялся. — Я опоздал на поляну, прости… Там, в нашем лагере, такое было… Я стрелял — стрелял всю дорогу сюда, весь боезапас… Как же ты меня не слышал? Думал, ты уже давно здесь. Где Крейг, Кэтти?.. Ты привез их? — Его взгляд уперся в саркофаги. — Привез…— Малыш пошарил рукой по моему плечу, обхватил за шею. Его голова тряслась, как у старика, взгляд блуждал, только в самой глубине глаз все еще горел упрямый огонек несломленной воли. — Я нашел Шарпа. И передатчик. Я уже дал сигнал, вызвал помощь… Где-нибудь, да услышат. За нами прилетят… А если нет, сами улетим, у нас есть «Рейнджер»…

Он еще что-то говорил, скуля, как больной щенок, его ноги подогнулись, я перехватил его покрепче и прижал к себе.

Мы стояли, обнявшись, посреди поля, слева возвышалась башня наблюдательного пункта СОЗ, а сверху на нас низвергались водопады воды. И вдруг пространство зашаталось, гулко вздрогнул воздух и дождь прекратился. То есть, ливень продолжался, поливая джунгли вокруг, но прямо над нами его не было.

Прямо над нами в небе медленно проявилась, протаяла из пустоты пятикилометровая громада крейсера ВКС, снимавшего глухую маскировку. Задрав голову, я смотрел, как его катапульты выплевывают десантные катера типа «Торпеда». Один из них, завершив крутое пике, проехал на брюхе по поляне, поднимая вокруг себя фонтаны воды и грязи; бортовые люки открылись еще на ходу, и оттуда стали выпрыгивать десантники в полной штурмовой экипировке.

Первым, кого я увидел, когда открыл глаза, был мой бывший младший ассистент, врач-биомеханик Леонид Гроссман, которого я в свое время запросто называл Леней. В последний раз я видел его в клинике при лаборатории профессора Вацека в Праге, двенадцать лет назад, и он был в обычном белом унике. Теперь на нем красовался форменный комбинезон с эмблемой военного врача.

— Где я? — Звук собственного голоса мне совсем не понравился: он как будто шел из могилы, причем могилы очень древней и всеми забытой. — А ты что здесь делаешь, разгильдяй?

— Ты в медцентре крейсера ВКС «Тамерлан», — улыбнулся Леня. — А я здесь служу. Уже восьмой год. Жаль было расставаться с нашим душкой-профессором, но что поделать… В армии больше шансов сделать карьеру. И у меня получилось.

— Ты всегда был ужасным проходимцем.

— А ты был и остался ужасным грубияном. Но я тебе искренне благодарен. Ты хорошо меня поднатаскал по нашему делу. Жаль, что ты весь целый, и мне не удастся поработать над тобой. В знак благодарности за науку я бы тебя подлатал по первому разряду.

— Так я тебе и доверился. Что с ребятами?

— С какими именно? Их к нам доставили немало…— Леня наморщил лоб, соображая. — А-а, понял, тот парнишка с бешеными глазами и девушка с мужчиной в саркофагах. Мне сказали, что они были в твоей группе. Какая-то охотничья фирма… Ты что, теперь охотой занимаешься?

— Что с ними?!?..

— Да в порядке они, в порядке, не переживай, — заторопился Леня, увидев выражение моего лица. — Особенно молодой парень радует — он получил мощнейший энергоинформационный удар, но в себя приходит прямо на глазах. Организм у него железный. Все из группы Шарпа, кто подвергся аналогичным ударам, до сих пор лежат в нокауте, за исключением одного, когда придут в себя — неизвестно. Десять человек его команды, работавшие на архипелаге Гринберга, невредимы. Девушка и мужчина — которые в реаниматорах — пострадали серьезно, придется их подштопать.