— Они-то смогут, — сказала Люси. — Но, боюсь, у меня не хватит… Разве только, с помощью Эрла. Сейчас все узнаю.

Вначале ничего не происходило, потом я почувствовал, как голову обхватили многочисленные лапки встроенного в кровать бытового медкомплекса, а какое-то гибкое щупальце попыталось проникнуть в ухо.

— Осторожнее, Люси, — предупредил я. — Мне все еще нужна моя голова, даже если она битком набита имплантатами.

Кровать сердито заурчала, все тело накрыла сияющая полупрозрачная крышка сканера, и на меня накатила волна полного безразличия. Это продолжалось с минуту, затем сканер исчез, втянувшись в блокбокс в изголовье кровати.

— Глубокое зондирование не требуется, — с явным облегчением сказала Люси, — да это и невозможно для меня даже с помощью Эрла. Только на их оборудовании, в медцентре. Ну как, хочешь пообщаться с ними, или мне самой рассказать?

— Ну их к черту. Что-то они быстро управились, ты не находишь?

— Это обошлось тебе в четыреста пятьдесят монет. Ну, слушай. Это не «пуля» гипновыстрела, ее твоей психике не удалось бы просто так взять и закапсулировать, к тому же у тебя в голове защитный экран военного образца.

— Ну да, еще с армии. А ты что, не знала?

— Предполагала, что есть, раз ты служил, но он так хитро поставлен, что я его не вижу. Армейские штучки — создать иллюзию беззащитности. Усиленный вариант, для спецподразделений. Там десятки защитных слоев — это только то, что умники из медцентра смогли засечь, и наверняка есть резервный контур, а может, несколько. В такой паутине увязнет что угодно, ее не пробьет даже настоящий боевой суггестор. Слои активируются автоматически по мере…

— Пропусти. Давай по делу.

— А по делу — если тебе твой имплантат не помещали насильственно, значит, ты сам его в себя втянул. Ты ведь пользуешься программами для гиперзапоминания отчетов и прочего, что тебе требуется для работы и для жизни, экран на них не реагирует. Другими словами, тебе предложили некую информацию, и ты взял. Не спрашивай, кто предложил, что это за информация и откуда — я не знаю, и в медцентре не знают тоже. Медики признались, что никогда не видели ничего подобного. Как иероглифы. Они видят их, но прочесть не могут. И не могут сказать, где ты это подцепил.

— Вы все мне так помогли, — буркнул я.

— Остается надеяться, что ты поможешь себе сам, — сказала Люси. — Ты, по крайней мере, понимаешь хотя бы отдельные знаки. Об этом свидетельствует твой странный сон.

Агизекар Тау проснулся незадолго до рассвета и легко, одним неуловимым движением поднялся на ноги. Как будто и не спал. Протянув в темноту правую руку, он снял с деревянного костыля, вбитого в одну из опор, поддерживающих кровлю его хижины, сумку с припасами. Закинув ее за спину, закрепил ремешком за пояс, чтобы не болталась. Попрыгал на месте, резко повернулся из стороны в сторону, проверяя, не мешает ли что, и удовлетворенно вздохнул. Впрочем сумка, собранная им еще с вечера, была почти пуста: кое-какая охотничья одежонка, кожаный мешочек с вяленым мясом; такой же мешочек поменьше с сушеными корнями травы фарку, из которых готовят вкусный, придающий силы и бодрость духа напиток, да пара лепешек из тех, что испекла вчера его сестра Капили. Она его никогда не забывала, даже после того, как по достижении возраста мужества он выстроил себе собственную хижину и стал жить отдельно. Правда, он хотел бы, чтоб лепешки испекла Флиенти. Но красавица Флиенти пока что не отдавала предпочтения ни ему, ни одному другому молодому охотнику племени, продолжая готовить лепешки лишь для своих братьев, и о столь явных знаках внимания с ее стороны Агизекару приходилось только мечтать.

Наклонившись, он пошарил рукой между стенкой хижины и толстой подстилкой из сухой травы, служившей ему постелью. Вот и копье. Если охота окажется удачной, его заплечная сумка на обратном пути будет куда тяжелей, чем сейчас. И, возможно, у него найдется время завернуть в Змеиную долину — поискать в Голубом ручье разноцветные раковины для сестры… и для Флиенти.

Агизекар откинул рукой полог, закрывающий вход, и выскользнул в предрассветный мрак, покрывающий поселок Акимики-теру — лесных людей. Ему следовало идти направо, туда, где в четырех десятках шагов от его хижины сплошной стеной стояли заросли Вечного Леса, но кто же, собравшись на охоту, минует Место собраний? Можно обидеть духов, покровительствующих племени, и лишиться их защиты. А кто тогда поможет выслеживать зверей, кто укажет богатые дичью места и отгонит прочь халу — злых духов тьмы и болезней, кто будет ходатайствовать за бедного лесного жителя перед айту — богами леса, и самим Айтумайраном — Великим Богом? И Агизекар решительно повернул в другую сторону. Пройдя между рядами молчаливых, еле различимых в темноте хижин, он вышел на просторную площадку в центре поселка, где трава была почти начисто вытоптана сотнями ног во время веселых вечерних плясок и праздников очищения. В центре, в наваленных большой грудой диких камнях, был укреплен корявый сучковатый ствол высотой в два человеческих роста. На нем висел череп хасаха — могучего, мудрого животного, которое сильнее всех в Вечном Лесу, но не нападает ни на кого, а питается травой и съедобными кореньями… Агизекар простерся на земле, испрашивая у духов разрешения выйти в путь, а поднявшись, увидел не далее чем в пяти шагах от себя высокую фигуру в белом — шаман! Когда он подошел? Агизекар мог бы поклясться, что к его приходу на Место собраний там никого не было. И как он всегда появляется столь бесшумно?

— Приветствую тебя, Агизекар Тау, — тихо прозвучал в темноте надтреснутый старческий голос. — Да будет благосклонен к тебе Айтумайран, и да содействуют боги айту в совершении задуманного.

Охотник замер, не отвечая: отчасти из чувства почтения — не полагается говорить, пока шаман сам не задаст вопрос, отчасти для того, чтобы запомнить каждое слово Мудрейшего. Ведь шаман знает прошлое и видит будущее, в его речах скрыты сила и разум, понять и воспользоваться которыми сумеет лишь достойный. Но Тот-кто-разговаривает-с-духами не торопился с вопросами. Он не спеша обошел вокруг Агизекара и остановился у него за спиной.

— Отправляясь на охоту никогда нельзя знать, вернешься ли с добычей, — медленно проговорил старец. — И нельзя угадать, какова будет эта добыча. Маленький мальчик бродил по лесу, собирая птичьи яйца, а нашел Копье Бога. Иди с миром, Аги, и пусть удача тебе сопутствует.

Агизекар еще минуту стоял в ожидании, потом осторожно повернулся. Сзади никого не было. Он быстро прошел через поселок и, вступив на знакомую тропу, углубился в лес. Интересно, каков скрытый смысл слов старца? Как и все в племени, Аги знал, что тот ничего не говорит и не делает зря, служа для людей воплощением Великого Бога Айтумайрана. И его способность появляться и исчезать абсолютно бесшумно, так, что даже чуткий слух опытнейших лесных охотников, слышащих падение сухого листа с дерева как удар грома, не мог уловить ни звука — она, эта способность, от Него… Агизекар вспомнил, как часто шаман приходил в хижину его отца, когда сам он был еще маленьким. Бывало, старик подзывал Аги и, усадив его к себе на колени, молча гладил по голове. Ни один очаг племени не мог похвастать таким вниманием, какое оказывал Мудрейший семейному очагу рода Тау, но до сих пор он никогда еще так долго не говорил с Агизекаром. Пара слов, ласковая улыбка, короткий ответ на заданный вопрос — и все. А сегодня… Это неспроста.

Несмотря на кромешную тьму, Аги шел быстро и уверенно, поигрывая копьем. Легкий шум, который он производил при этом, изредка задевая древком о ветки кустарника или свисающие с деревьев лианы, не особенно его заботил. Все равно закон запрещает бить зверей ближе, чем в четверти дневного перехода от поселка. Вот когда он отойдет достаточно далеко, тогда будет осторожнее, чтоб не спугнуть дичь.

На старом месте, там, где племя обитало прежде, приходилось удаляться на три перехода для охоты на крупных животных и на один полный переход для охоты вообще на кого угодно, даже на самых мелких птиц. Шаман раз за разом все ужесточал запреты, а потом Чекеф, младший брат отца красавицы Флиенти, отправился в лес и не вернулся. Охотник, который ходил вместе с ним, возвратился в поселок лишь много дней спустя. Он был страшно истощен, весь покрыт ранами и никого не узнавал. Шаман приказал построить на Месте собраний маленькую хижину и не выходил оттуда семь дней и семь ночей, разговаривая с духами. Люди напряженно ждали, стал ощущаться недостаток пищи — Мудрейший запретил охотиться, и даже женщины не могли собирать в лесу плоды и съедобные травы. Старики говорили, что обязательно последует или война, или переселение на новое место, а так как все охотничьи угодья вокруг были заняты, сходились на том, что будет война. Дакапо, вождь воинов, ходил на Место собраний и издали спросил об этом сидевшего в хижине шамана, но Мудрейший не ответил. Наконец, на утро восьмого дня, Тот-кто-разговаривает-с-духами вышел из своего убежища. Он сильно толкнул обеими руками стоящий посреди Места собраний Священный столб, и сухой череп хасаха, сорвавшись вниз, гулко ударился о землю. Женщины закричали и заплакали, мужчины угрюмо молчали. А шаман, надев череп себе на голову и глядя сквозь пустые глазницы, ни слова не говоря направился в лес. Дакапо взмахнул могучей рукой с зажатым в ней копьем, и первым двинулся за ним, а следом потянулись остальные, бросая в мертвом теперь поселке все, что не могли унести на себе.