А в его случае и вовсе получился выкидыш на ранней стадии.

После того, как больничный режим был смягчен настолько, что Нвокеди разрешили пользоваться макроинформационными сетями, он сразу же авторизовался в своем личном виртуальном кабинете сотрудника научного центра «Тихая» и попытался систематизировать данные, накопленные в приватном разделе — ничего не вышло. Паго уже знал, что его личный киб-секретарь Маус, согласно предварительному заключению экспертов-интеллектроников СОЗ, не подлежит восстановлению. Обычный инфор никак не мог его заменить, а от нового киб-мастера было бы мало пользы. Но, самое главное, Паго просто не мог заставить себя сосредоточиться. Его мысли по-прежнему вращались вокруг Тихой, но уже, так сказать, по иной орбите. Чисто интуитивно он чувствовал, что шел к разгадке тайн планеты верным путем, только способы выбрал не те. Тут надо иначе…

В то же время Нвокеди с некоторым удивлением обнаружил, что привычные и кажущиеся необходимыми каждому человеку вещи перестают его интересовать; характерные лично для него устремления потеряли былую привлекательность. Не то чтобы они совершенно утратили ценность в его глазах, но как бы сдвинулись с первого плана, отступив назад перед чем-то более важным, чему он пока не мог подыскать названия. Нвокеди вновь смотрел на себя будто со стороны, только теперь — в самом широком смысле, холодно и с приличной долей брезгливости оценивая пройденный жизненный путь.

Вскоре лечащий врач разрешил ему принимать посетителей, но Паго это не порадовало, хотя и означало, что дело явно идет к выписке. Ни в школе, ни в инсттитуте, ни за те годы, что делал карьеру, он так и не удосужился обзавестись хоть одним другом, который мог бы прилететь на другую планету только для того, чтобы его навестить.

Однако один посетитель словно дожидался решения врача. По связи он представился как Маркус Мендель из «Евгеники», опустив прочие подробности, обычно сопровождающие процедуру знакомства. Очевидно, Мендель полагал, что ученому, проводящему несанкционированные эксперименты, его имя должно многое сказать и без дополнительных пояснений. И он был совершенно прав, будучи в научных кругах весьма известным человеком.

Для людей, подобных Нвокеди, Мендель являлся примерно тем же самым, что бог Айту-Хатамган для нарушивших табу аборигенов Тихой. Те могли, предавшись его покровительству, заслужить прощение Айтумайрана и стать хатаму — странствующими шаманами-отшельниками. Что же касается дисквалифицированных ученых, то в лице Менделя и представляемой им организации они обретали надежду на продолжение своих исследований нелегально, причем за хорошую плату. Хлопоты по восстановлению утраченного статуса, обычно многолетние и дорогостоящие, «Евгеника» полностью брала на себя.

Паго считал, что дисквалификация ему не грозит, разве что отстранение от практической деятельности по состоянию здоровья. Тем не менее, он постарался проявить приличествующую случаю вежливость — в конце концов, Мендель проделал длинный путь ради того, чтобы встретиться с ним. Но не нашел в себе сил преодолеть свою отстраненность от происходящего, ставшую уже его обычным состоянием. И еще его настораживала оперативность, с какой Мендель появился в «Гиппократе» — через два часа после очередной диагностики! — словно об открывшейся возможности свиданий с Нвокеди ему сообщили персонально.

Паго не удивился бы, узнав, что так оно и есть на самом деле. И, конечно, Мендель должен был давно прилететь на Ульмо и находиться где-то неподалеку в нужный момент. Если только сам не организовал встречу, оказав давление на лечащего врача.

Свидание прошло в парке, подальше от посторонних глаз, если не считать вездесущие камеры. Однако они служили только для визуального наблюдения за пациентами; прослушивание разговоров исключалось. Маркус оказался прекрасным собеседником, обнаруживая недюжинную эрудицию по любому затрагиваемому вопросу. Туземцы Тихой, их предания, «эффекты городов» и проблемы современной культурологии — во всех поднятых темах он был на высоте, поражая Паго глубиной знаний.

Значит, вы действительно ничего не помните, господин Нвокеди? Какая жалость. И побудительные мотивы, сподвигшие вас на эксперимент, также оказались вычеркнуты из памяти? Прискорбно. Впрочем, это довольно обычное явление… Но нет худа без добра — по крайней мере, уголовного преследования не будет. А вот дисквалификации вряд ли удастся избежать. О, успокойтесь — всего на три года. По сравнению с обычными инквизиторскими карами Академии наук, это можно считать почти поощрением ученому, практикующему нестандартный подход… Нет, знаю совершенно точно. У меня свои каналы получения информации — вполне надежные, смею вас уверить. Не хотите вернуться на Тихую? Отмечено, что людей, попавших там в переделки, подобные вашей, неудержимо тянет туда снова… Мы могли бы попытаться помочь вам. Понятно, что вы не спешили документировать свои идеи, но если вспомните хоть что-нибудь… И даже если не вспомните ничего, знайте: «Евгеника» всегда заинтересована в сотрудничестве со специалистами, умеющими мыслить нестандартно и не желающими ходить по тесным коридорам, оставленным им современным законодательством. Всего вам доброго.

Мендель, вежливо попрощавшись, ушел, ничем не выказав своего разочарования, а Нвокеди так и остался неподвижно сидеть на скамье в парке — еще один человек, которого Тихая изменила навсегда, как и смотрителя заповедника Германа Левицкого.

На четырнадцатые сутки после старта с Безымянной «Артемида» вынырнула в системе Несса, в двух пятых АЕ от Айхамара, описала в пространстве кривую, рассчитанную Дианой и, сбросив скорость, вышла на стационарную орбиту, неподвижно зависнув над интересующим нас районом планеты. Мезоцерапторы на своей новой родине обосновались недавно, повсеместно расселиться не успели и водились далеко не везде, чему немало поспособствовали охотники на крупную дичь.

Научно-исследовательский комплекс «Айхамар-орбита», принадлежавший Всемирному институту экзобиологии, уже три года был законсервирован в связи с недостатком средств на содержание штата, так что заглянуть в гости здесь оказалось не к кому. Диана послала запросы станциям-автоматам относительно возможных изменений в составе атмосферы, погодных условий в районе высадки и прочего, что нам было полезно узнать; загнала всех в медотсек сделать прививки и посоветовала сажать корабль вместе с грузовым отсеком, основным энергетическим блоком и прочими причиндалами, которые обычно оставляют на орбите.

— Условия для посадки идеальные, — сообщила она, — и, надо думать, такими останутся достаточно долго. Добываете, что наметили, сразу загружаемся и взлетаем. Иначе придется сделать шесть рейсов «поверхность-орбита», выигрыш по энергии при этом все равно будет, но потеряем много времени.

— Что скажешь, Пит? — поинтересовалась Кэт. — Ты ведь бывал здесь?

— Да. Первый раз с Лемонье, в самом начале своей охотничьей карьеры. Потом еще два раза, и могу точно сказать, что таких тупых и кровожадных тварей, как местные мезоцерапторы, еще поискать. Приманить их ничего не стоит — вечно голодны, бросаются на все что движется. Не думаю, что отлов шести экземпляров займет у нас больше пяти независимых суток.

— Так мало? — удивился Рик. — Я знаю, конечно, что они неосторожны, но — пять суток?

— Пожалуй, нам даже и пяти много будет, — ответил я. — На Авероне, откуда они родом, полно жратвы, а здесь достойной добычи для таких больших хищников почти нет, по крайней мере на земле. Именно поэтому они и стали меньше — в среднем пять тонн против изначальных семи — восьми. Хотя основную часть своего веса они потеряли от исчезновения слоя подкожного жира — на Айхамаре существенно теплее, чем на Авероне, поэтому жировая прослойка им теперь не нужна.

— Как и их роскошный волосяной покров, — добавил Крейг. — Айхамарские мезоцерапторы мало того, что аллохтоны[21], они ведь от природы — ароморфы[22]. Несут яйца, как рептилии, детенышей вскармливают молоком… Здесь они начисто облысели. Ярчайший пример так называемой «моментальной» приспособляемости к изменениям окружающей среды. Их сюда завезли случайно около двухсот лет назад, и за столь короткое время — такой прогресс!..