— Да, мы здесь, вроде как лишние, — согласился Аркадий, — но только пока. Чувствую, нам еще предстоит вернуться сюда в недалеком будущем.

— Вряд ли, — усомнился Шентао. — Дальнейшие исследования горилл Фостера не могут представлять интерес для Комиссии по Контактам. Они не разумные существа. Мы внесли полную ясность в этот вопрос месяц назад.

— Что есть разумность? И Комиссия, и мы сами руководствуемся в своих определениях разума чисто субъективными, человеческими критериями. Кроме того, теперь, после выводов, сделанных учеными, наличие разума или его отсутствие у данного вида не играет первостепенной роли. Если ученые правы хотя бы наполовину, то экстраординарные способности этих животных делают их чрезвычайно опасными и превращают всю Тихую в большую бомбу с часовым механизмом. Хуже всего то, что мы не знаем, на какое время установлены часы.

— А также, есть ли часовой механизм, есть ли бомба, и сработает ли она, — скептически заметил Шентао.

— Для выяснения этого и запланированы дальнейшие исследования. Экспедиция будет уже в другом составе, но она будет непременно, помяни мое слово. А нас с тобой обязательно привлекут в качестве консультантов от Комиссии. Поэтому мы и вынуждены торчать на Тихой до конца. Начнем мы отсюда же, вот увидишь, наземная база опять разместится здесь. Удобней места не найти. После проведения лабораторных исследований…

— Для лабораторных исследований необходимы подопытные животные, — прервал коллегу Шентао. — А нам не удалось поймать ни единой особи.

— Что подтверждает необычные способности горилл, — сказал Аркадий. — Задачи по их отлову возложат на плечи профессиональных охотников. Стоило так поступить сразу, а не мучиться самим. Стивен Шарп…

— Я не знал, что уже кого-то утвердили, — недовольно заметил Шентао. — Что у этого Шарпа — звероловная фирма? «Сафари»? Я слабо разбираюсь в их специализации.

— Шарпа пока никто не утверждал, и к нему официально не обращались с предложением произвести отлов. Но обратятся. Из возможных кандидатов лучшими считаются он и Джонатан Берк, но Берк совершенно неуправляем. Ты смотрел его досье. Каков характер, а? На кого бы он не нанялся работать, в конечном счете всегда работает только на себя. Терпеть не может внешнего контроля и необходимости отчитываться в своих действиях. В нашем случае о подобной самостоятельности не может быть и речи — любой шаг должен контролироваться. Стивен Шарп более предсказуем. Бывший военный, дисциплинирован. Для отлова горилл Фостера выберут его.

— Не понимаю твоей логики, — сказал Шентао. — И логики руководства — тоже, хотя относительно Берка полностью согласен. Почему не обратиться к той четверке, что уже получила заказ от Джайпурского института и разрешение на отлов в УОП? Дуглас, Болди, Риера, и — как ее там? — Кэтрин Ле Приер? Профессиональные звероловы высокого класса, и ведь все равно будут ловить тех же самых горилл? Достаточно дать дополнительный заказ на нужное количество особей.

— А ты встречался лично с этой Кэтрин, которую упомянул? — усмехнулся Аркадий. — Нет? Тебе крупно повезло, напарник. Мы, русские, про таких говорим — «соль с перцем». Я встречался, правда, давно. С ней и с Питом Дугласом. Интересная пара. Не то друзья, не то любовники, кто из них верховодит в команде — тоже не понять. Восемьдесят процентов имущества фирмы принадлежит Ле Приер, а старший компаньон почему-то Дуглас. Они терпеть не могут работать по правительственным заказам, особенно — Ле Приер… Их фирма существует всего пять лет, и за это время они успели отклонить три подобных предложения — то есть все, какие поступили. Нет оснований полагать, что на сей раз они согласятся. Но безразлично, возьмутся за работу или откажут — никто не в состоянии заставить их потом хранить молчание и соблюдать секретность, не раскрывая причин таких мер предосторожности, равно как и причин заинтересованности правительства. А любая утечка информации на данном этапе, да и на последующих тоже, крайне нежелательна. С одной стороны, шумиха в средствах массовой информации посеет панику, с другой — привлечет на Тихую сотни авантюристов и просто праздных зевак. Ты знаешь нынешнее положение в Службе охраны заповедников. После таких сокращений штата смотрителей они окажутся не в состоянии преградить доступ на планету толпам любопытных и тысячам контактеров-любителей.

— Тогда стоило бы Дугласа и его команду не пускать сюда совсем, — сказал Шентао. — После того, как на гориллах опробуют излучатели, здесь может стать горячо.

— Согласен, но, ни Комиссия, ни Объединенная Безопасность[24] не хотят поднимать шум раньше времени и вводить запреты, которые лишь привлекут внимание к планете и существам… Дуглас и его компаньоны не похожи на беззащитных ягнят. Надеюсь, с ними ничего не случится. Лучше, если им рекомендуют высадиться на другом континенте. Но, к сожалению, это не от нас с тобой зависит.

— Шарп — или другой выбранный зверолов — будет работать на обоих континентах, — мрачно сказал Шентао. — Где гарантия, что на другом не начнется то же самое, что на этом? А знаешь… — неожиданно улыбнулся он, и с его лица на мгновение слетела маска безразличия. — Жаль, все-таки, что гориллы оказались лишь животными. Открыть параллельную цивилизацию там, где одна давно известна… Ученые мусолят такую гипотезу относительно Тихой почти две сотни лет.

— Тот факт, что гориллы не обладают разумом, делает их еще более опасными и непредсказуемыми, — сказал Бабурин. — Мне хочется верить, что наши научные светила — Анке и Масатоши — ошиблись в своих выводах относительно их способностей…

Маркус Мендель сидел в своем кабинете на последнем этаже здания, в котором вот уже более двух столетий располагались штаб-квартиры научно-исследовательского центра «Евгеника» и одноименного общественно-политического движения. Правда, над ним находилось еще два этажа, занятых исключительно под размещение различных технических систем, призванных обеспечивать жизнеспособность сооружения, к которому, как и к большинству современных строений, более подходило определение «организм» а не «здание». Поэтому последним сто восьмой этаж этого представительного, возвышающегося над огромным парком небоскреба, можно было назвать только условно. Тем не менее, сотрудники обычно именовали сто восьмой именно так, произнося «последний» вполголоса и с ноткой почтительности. Здесь находилась резиденция главы «Евгеники» Герхарда Снельмана, и единственным человеком, который имел сюда постоянный неограниченный доступ, был Маркус Мендель, официально занимающий в сложнейшей иерархии организации всего-навсего должность старшего консультанта по связям с общественностью.

Маркус сидел в небрежно-расслабленной позе человека, обладающего огромной властью и возможностями, к ним давно привыкшего и переставшего думать, насколько велика эта власть и насколько далеко простираются возможности второго, после Снельмана, человека в «Евгенике». Сейчас он работал в паре со своим киб-секретарем, работал сосредоточенно, избегая отдавать голосовые команды, а пользуясь, в основном, обычной клавиатурой. Маркус вообще не любил говорить, он терпеть не мог звуки собственного голоса, который навсегда изувечили неудачные опыты по расширению сознания с неумеренным употреблением активных веществ, входящих в состав гипномина. Он не раз просил Снельмана навсегда освободить его от необходимости выступать публично, предоставив ему возможность быть тем, кем он на самом деле был — но Герхард так и не сделал этого; Маркус подозревал, что дело тут в изощренном садизме, присущем президенту «Евгеники». Пришлось смириться и удовольствоваться тем, что Снельман (неизменно верный своей склонности к мрачному юмору) полгода назад, в качестве подарка ко дню рождения, наконец уволил его со второй занимаемой должности — пресс-секретаря. И на том спасибо.

Мендель только что завершил просмотр отчетов начальников отделов, которые касались официальной, достаточно безобидной деятельности «Евгеники» как общественно-политического и научного объединения, и приступил к главному — анализу информации, поступившей по внутренним и внешним, строго секретным каналам. Организация, подобно айсбергу, имела вторую, скрытую от посторонних глаз часть, и лишь немногие посвященные знали, насколько она велика. Иначе было нельзя, иначе «Евгеника» просто не выжила бы. Идеи, проповедуемые объединением, ставящим перед собой задачу кардинально улучшить весь род человеческий, и так слишком у многих вызывали негативную реакцию. Она находила свое выражение во всем, начиная от глухой неприязни и кончая прямым противодействием. Сколько раз с момента своего создания «Евгеника» находилась под запретом или его угрозой — не сосчитать. Только за последние пятьдесят лет их оппоненты в Парламенте четырежды сумели добиться удаления депутатов подконтрольной «Евгенике» партии со всех заседаний сроком на год, а один раз ее деятельность была полностью запрещена специальным постановлением Конституционного суда; только через восемь лет удалось убедить суд пересмотреть решение. Общественное движение «Человек сверхразумный — 25-й век» находилось вне закона практически с момента создания, еще несколько подобных движений, инициированных и финансируемых «Евгеникой», периодически подвергались гонениям, особенно на Земле и других «старых» планетах. «Союз творческих и научных сил человечества» десятый год не мог получить разрешения ни на одну публичную акцию. Были и успехи, конечно. По крайней мере, за весь двадцать пятый век противникам «Евгеники» так ни разу и не удалось запретить всю организацию целиком. Мендель видел в этом немалую заслугу нынешнего президента общества Герхарда Снельмана и, разумеется, его знаменитого предшественника на этом посту, Владимира Скоропадского; а также и свою собственную.