Если это были люди Тарасова, преследующие Русинова, то их должно быть трое. Где третий?.. Он привстал, осматривая пространство впереди себя, и тут заметил, что Раздрогин поднялся из-под своего камня с пистолетом в руке.
– Кто там? – негромко окликнул он.
Третьего, наверное, не было…
– Мамонт! – не высовываясь, отозвался Русинов.
Раздрогин опустил пистолет, поставил на предохранитель, навалился спиной на камень.
– Иди сюда…
Русинов вышел из укрытия, но тут к нему бросилась овчарка. Еще бы мгновение – вцепилась в горло, но Раздрогин крикнул:
– Фу! Свой!..
Собака следила за каждым движением, хрипло рычала, но голос хозяина был крепче поводка. Русинов приблизился к Раздрогину и вдруг увидел, что изо рта по бороде у него течет кровь.
– Ты почему здесь? – тихо спросил он.
– А ты? – вместо ответа спросил Русинов.
Раздрогин промолчал, кивнув на убитого:
– За тобой шли?
– За мной… Дай перевяжу. У тебя пробито легкое.
Тот закашлялся, отплевал кровь.
– Не нужно… Все внутрь идет… Отек… Автоматы забери, трупы – под камень…
Русинов опрокинул первого убитого – тот самый конвоир, что высадился на свертке ждать «опель»… Сволок его меж глыб, туда же притащил второго, тоже знакомого: во время допроса бил по животу и печени… Забросал камнями. Раздрогин сидел отстраненно, прикладывал снег к груди…
– Их было трое… Где еще один? – спросил Русинов.
– В горах лежит, пошли, – отозвался Раздрогин и поманил рукой собаку.
Русинов забросил автоматы за спину, хотел помочь Виталию, однако тот отстранил его руку, пошел сам. Двигался медленно, от дерева к дереву, сплевывая на снег набегавшую кровь. Овчарка шла впереди – куда-то вела, потому что Раздрогин держался ее следа. Через полкилометра он выдохся, долго стоял, прислонившись к дереву, потом сказал, будто сопротивляясь какой-то внутренней мысли:
– Повинуюсь року…
На подъеме он начал задыхаться, и тогда Русинов подставил ему плечо. Раздрогин обнял его за шею, но повисал еще не сильно – сопротивлялся слабости.
– Сам виноват… Поспешил…
Не договорил, потряс головой. В груди булькало и шипело, будто разорванный кузнечный мех. Живыми на лице оставались лишь глаза… Овчарка между тем тянула в гору, изредка останавливалась, прослушивая пространство впереди. Один раз Виталий вдруг остановился, посмотрел на Русинова так, словно только что обнаружил его рядом с собой.
– У тебя срок вышел! – сказал он. – Тебе же пора уходить! Ты дал слово!..
Потом махнул рукой, прикрыл глаза, переждал боль. Русинов понял, что можно не отвечать…
Овчарка вывела их к трупу третьего преследователя. Ни слова не говоря, Раздрогин прислонился к дереву, опустился по нему на землю. Русинов понял, что нужно делать: через десять минут и этот «афганец» лежал под камнем. Надо же было отвоевать и уцелеть в чужой стране, в чужих горах, чтобы успокоиться в своих…
А собака, будто часовой, сидела возле дерева, склоненного к земле, и ждала. Под этим деревом, прикрытый двумя камнями, оказался лаз в пещеру. И стало понятно, каким образом Раздрогин напоролся на людей Тарасова. Наверное, не выпустил вперед собаку, а вылез сам. И столкнулся с ними в упор…
Километрах в трех ниже еще поднимались от костра клубы пара и дыма, а еще ниже, почти на одной линии, виднелась голова останца со знаком жизни. У Русинова уже не оставалось сомнений, кто был Данилой-мастером, спасшим девочку Ингу. Сказка получала не печальный, а трагический конец. Они забрались в пещеру, Раздрогин велел прикрыть вход камнями, достал откуда-то спрятанный фонарь, осветил низкое, уходящее в темень горы пространство. Собака уже была впереди, поскуливая, звала за собой. Перевел луч на лицо Русинова.
– Давай сядем, поговорим, – предложил он и замолчал.
Свет фонаря бесцельно блуждал по стенам – у Раздрогина слабели руки. Русинов молча ждал.
– Плохи мои дела, – проговорил наконец Виталий. – Жалко… Но это рок. И у тебя тоже… Ты тоже все потерял… Друг твой погиб…
– Какой друг? – холодея, спросил Русинов.
– Афанасьев, Иван Сергеевич…
– Почему? Как? Кто?
– Летел на встречу с тобой, – тяжело дыша, объяснил Раздрогин. – Шведы его раскрыли… Вернули борт, полетели с ним… Тоже рок… Вертолет потерпел катастрофу…
«Откуда тебе известно?! – про себя воскликнул Русинов и промолчал. – Если говорит, значит, знает…»
– Мы схоронили его, ты не волнуйся, – продолжал Виталий. – Достойно… Теперь ты меня схоронишь. Я укажу где…
Успокаивать его, говорить какие-то слова было глупо. Раздрогин понимал, что при таком ранении он долго не протянет. Нужна немедленная операция, а кто ее сделает в горах и чем?.. Часа через три-четыре он просто захлебнется кровью…
– Выполни одну мою просьбу! – вдруг попросил раненый. – Не посчитай за труд…
– Говори, – в темноту обронил Русинов.
– Выбирайся наружу и иди строго на восток… Через три с половиной километра увидишь останец… Высокий, заметный… Под ним – осыпь. И знак увидишь, белой краской… Там должна быть девушка. Инга… – Он помолчал. – Передай ей… Данила-мастер кланяться велел… Провинился, скажи, перед Хозяйкой Медной горы… А она его в Зал Мертвых заключила… На сто лет… Пусть Инга придет ровно через сто… В этот же день… Только ты не смейся, Мамонт. Передай все, как прошу.
– Передам, – проговорил Русинов и полез в дыру.
Выбравшись на поверхность, он заложил камнями вход, на непослушных ногах спустился на восток метров на двести, лег за высокие глыбы и закусил рукав куртки. Он думал, что когда войдет в пещеру за Данилой-мастером – это будет самый счастливый миг в его жизни. Но оказался самый горький час. Больше всего почему-то было жаль себя. В это летописное мгновение он оставался совсем один и завидовал мертвым…
Он не стал выжидать время, за которое бы успел сходить к камню со знаком жизни и вернуться назад; скрывать, обманывать такого сильного человека, как бывший разведчик Раздрогин, не было смысла и выглядело даже кощунственно. Он протиснулся через узкий лаз и ввалился в темноту пещеры. Фонарь не загорался…
– Виталий? – окликнул Русинов, шаря в темноте руками. – Данила?
Вместо него неожиданно тоненько заскулила собака, и Русинов ощутил под руками ее влажную шерсть. Наугад сделал несколько шагов вперед и наткнулся на Раздрогина, нащупал лежащий рядом фонарь, включил его – Виталий был без памяти.
– Данила? Данила?! – потряс за волосы. Тот очнулся, глянул живыми, осмысленными глазами, попытался сесть. В груди его засвистело, забулькало.
– Видел? Она пришла? Она там?
И столько надежды было в его вопросах, столько затаенной, мужской радости, что язык не повернулся сказать правду.
– Пришла…
– Выключи фонарь, – попросил он и долго молчал. Затем тихо спросил: – Какая она?.. Какая она стала?
Русинов описал, какую видел в своем воображении, – стройная, высокая, волосы наотлет…
– Повинуюсь року, – пробормотал Данила. – Ты ей все передал?
– Да… Она придет, ровно через сто лет.
Они долго молчали. В темноте лишь поскуливала овчарка, вылизывая простреленную грудь Данилы.
– Что она еще сказала? – скрывая внутреннюю жажду и нетерпение, спросил он. – О чем вы говорили?
– Она вспоминала, как ты нес ее на плечах, – проговорил Русинов. – Как ты вырастал до неба и перешагивал реки. Ей было чуть-чуть страшно… И как ты кормил ее каким-то вкусным хлебом… А потом подарил ей кусок малахита. Она показала…
– Довольно, – оборвал раненый. – Молчи… Помоги встать, мы должны идти.
Русинов поставил его на ноги. Автоматы остались где-то тут на камнях, и потому идти стало легче. Собака побежала впереди, указывая путь. Дорожка посередине пещеры была очищена от камней, оставались лишь большие глыбы, которые невозможно скатить. Скоро кровля поднялась, стало просторнее, но слабеющий Данила все больше обвисал на плече, становился грузным, медлительным. Иногда он взбадривал себя, выпрямлялся, однако всплеска энергии хватало на несколько десятков метров. Потом начался бесконечный спуск, веревка-поручень резала и обжигала руки. Фонарь болтался на шее, луч рыскал по стенам, а впереди чернела неведомая бездна. Данила обвис на плечах Русинова и, пытаясь помочь ему, тормозил ногами, коленями. Время от времени они делали передышку на площадках, заваленных камнем, а потом снова скользили вниз. Наконец спуск окончился у стены со щелевидным лазом. Русинов увидел знакомые ящики со взрывчаткой. Пещера была заминирована…
