– Ну, пойдем, Мамонт. – Он осветил его лицо. – А ты же еще совсем молодой… И глаза еще зеленые…

Он убрал луч и тихо прошагал вперед. Его темнеющая на световом поле фигура была угловата и по-стариковски костлява. Скоро он вывел на тротуарчик, сбитый из двух струганых и старых досок, и зашаркал по ним мягкими, поношенными валенками. За поворотом, в небольшом зальчике, оказалась еще одна избушка, только повыше и попросторней, а над плоской крышей торчала высокая, сложенная из дикого камня печная труба.

А еще Русинов заметил вдоль одной стены зальчика высокий штабель ящиков – знакомых, окрашенных в защитный цвет с металлическими застежками крышек: обычно в таких ящиках хранилась взрывчатка. От каждого шел тонкий кабель, которые внизу собирались в один пучок. Казалось, ящики опутаны тенетами… Луч света лишь на секунду выхватил их из темноты, и Русинов догадался, что это такое, много позже: запечатленные зрением ящики долго стояли в глазах…

Старик достал с крыши длинный предмет, похожий на трубу с двумя приваренными железными ручками, и, опираясь на него, как на посох, повел Русинова по низкому ходу. Метров через сто в луче фонаря показалась деревянная, с коваными железными полосами дверь.

– Ну вот, Мамонт, сейчас и увидишь сокровища, – как-то обыденно проговорил старик, вставил трубу в невидимое отверстие и покрутил за ручки. – Я тебе свет включу, а сам не пойду. Иди один. Да смотри, далеко не уходи. Чего доброго, заблудишься…

Он отворил дверь, пригнувшись, протянул руку и повернул выключатель – впереди забрезжил тускловатый свет невидимых лампочек.

Еще не перешагнув порога, Русинов ощутил гулкое биение сердца и жар крови, сначала опаливший лицо, затем остывший и собравшийся холодным комком в солнечном сплетении…

22

Скрыть обстрел вертолета, как ни старались и как того ни хотели, не удалось. Техники получили хорошие деньги в марках и за одну ночь заклепали, закрасили все пулевые пробоины, однако к обеду следующего дня в Красновишерск свалилась с неба специальная комиссия, а затем приземлились три военных вертолета – пятнистые, как жирафы. На сей раз ОМОНа уже не было: из вертолетов высыпал десант – здоровые парни в камуфляжных одеждах, в бронежилетах и касках, напоминающих скафандры, и обвешанные оружием с ног до головы. Всех, кто оказался в обстрелянном вертолете, тщательно допросили, и скоро в район Кошгары отправились два военных вертолета. Третий остался в качестве резерва.

Иван же Сергеевич проводил свое следствие. Через Августу он условился с Савельевым о встрече и скоро по пути с аэродрома посадил его в свою машину. Савельев сразу поклялся, что обстреляли вертолет не его люди и что пока у него нет никаких сведений о лесных стрелках. Он был напуган поворотом событий, ибо оказалось, что не такой уж мощный у него контроль в регионе, если средь бела дня некие злоумышленники палят по низко летящим вертолетам и бесследно растворяются в тайге. Однако ответственность автоматически ложится на его, Савельева, людей, и, возможно, всю Службу уже объявили вне закона. Он был еще уверен, что профессиональные разведчики минуют все засады и посты, расставленные десантом, и сумеют сохранить себя, отсидеться и отлежаться, однако опасался за какие-то свои тайники с запасами продовольствия и средства связи, которые можно легко засечь и обнаружить. Прежний гонор с Савельева слетел в один миг, и Иван Сергеевич уловил знакомые нотки в его голосе, когда ученик был учеником и подчиненным. Правда, он хорохорился и обещал в суточный срок отыскать стрелков и поставить их под автоматы десанта.

Это был очень удобный момент, чтобы сломать Савельева, заставить его подчиняться, согласовывать все действия с Иваном Сергеевичем, а самое главное, вынудить, выкрутить у него из рук прямую связь с руководителем Службы. Савельев не хотел отдавать свои полномочия, ему нравилось оставаться «батькой Махно» и вести свою игру, но уже не прямую, а самую действенную – что-то вроде молчаливого шведа. Похоже, он умнел на глазах и теперь наверняка замышлял использовать обстрел вертолета в своих интересах. Например, выявить стрелков и сдать их шведам, таким образом вновь обретя их доверие и расположение. А потом, в самый решительный момент, вообще отстранить их от дела.

Во всяком случае, события развивались для Ивана Сергеевича весьма благополучно. Пулевые пробоины еще раз доказали состоятельность доводов и аргументов: в России не работали ни принципы, ни законы, пригодные для «цивилизованного» Запада. Помимо того, Иван Сергеевич получал относительную свободу действий. Референт, скрывая удовольствие, согласился, чтобы поиск Мамонта Иван Сергеевич вел один и по своему усмотрению. Можно было не брать с собой даже секретаршу. Пули, выпущенные по вертолету с Кошгары, неожиданно выбили искры даже у молчаливого шведа. Он официально заявил, что если Мамонт согласится сотрудничать с фирмой «Валькирия», то может ставить любые условия и рассчитывать на неограниченное материальное вознаграждение. Слово «да» мгновенно делало из Мамонта собственника старого, рыцарского замка в Швеции стоимостью в три миллиона долларов, открывало счет в банке на такую же сумму и, разумеется, давало право шведского гражданства. Ни одного русского специалиста в разоренной России не покупали с такой щедростью. Правда, молчаливый Джонован Фрич тут же поправился и сообщил, что Ивана Сергеевича ожидает вознаграждение ничуть не меньшее.

Пока в горах рыскали десантники, ни о каких полетах и поисках Мамонта нечего было и думать. В первый день военные вертолеты вернулись на ночевку в Красновишерск. На следующий день пришло сообщение, что утром на засаду в районе Кошгары вышел какой-то неизвестный с автоматом, при задержании оказал сопротивление и был убит. В перестрелке был тяжело ранен один десантник, а другой во время схватки сломал ключицу. Старики начали стаскивать доски, пустые ящики и городить себе за аэродромной оградой нечто похожее на шалаш.

К обеду с Кошгары доставили раненых десантников и убитого бандита. Им оказался человек лет сорока пяти, бородатый, почти беззубый и, как определил врач-эксперт, глухонемой при жизни. Труп дактилоскопировали и уже вечером установили личность – некто Филиппов, судимый десять лет назад за распространение порнографии, освободившийся из лагерей Ивделя, но так и не доехавший до своего постоянного места жительства, где обязан был стать на учет и под административный надзор. Стрелял по совершенно неясным мотивам, скорее всего из хулиганских побуждений либо невероятной глупости – если есть автомат в руках, почему бы не попробовать: попаду – не попаду? Эксперты по оружию установили, что автомат «чистый», не украден, не захвачен, а изготовлен на Тульском заводе как левый товар – без номеров и клейм.

Десантники обложили весь район, перерезали все мало-мальски проезжие дороги и на пятый день выловили еще одного, правда, не вооруженного, но очень интересного с криминальной точки зрения человека по фамилии Лобанов. Четырежды судимый, но имеющий вид на жительство, лесной скиталец занимался химподсечкой. Специальная группа следователей военной прокуратуры, находящаяся в Красновишерске, «крутила» его несколько дней, но никаких улик против него не было. Лобанов опознал убитого Филиппова, да и запираться не имело смысла: бандит и мертвый источал запах живицы, и борода его, давно не мытая керосином, склеилась и свалялась от сосновой смолы. Серогон рассказал, что эксплуатировал Филиппова как раба, когда тот приходил к нему в барак голодный и холодный. Работал за кормежку и чай, немного отъедался и снова куда-то убегал на несколько месяцев. Автомат Филиппов украл из какой-то машины не нашего производства еще в прошлом году, чтобы бить лосей. Одним словом, держать и «колоть» Лобанова было бесполезно, и его отпустили. Но он начал возмущаться и требовать, чтобы его отправили на вертолете назад, в свой барак, что он терпит убытки, потому что его раба убили, а сам он теперь не успеет снять живицу с подсеченных сосен. В качестве компенсации он начал требовать центнер чая, и его действительно пришлось забрасывать обратно в лес вместе с десантниками.