– Не поеду. – Он решительно помотал головой. – Не уговаривайте.

Надежда Васильевна обняла себя, горько подперлась рукой:

– Как вы приехали, у нас начались несчастья… Вы же опытный и зрелый человек, а Оля – совсем молодая и многого не понимает в жизни. К тому же вы женатый, есть семья…

– Это неправда, – проговорил он. – Я один… Я давно один. Рядом никого и за спиной – никого. Хожу и оглядываюсь… Понимаю, я вам не ко двору. Вы боитесь меня, потому что я – Мамонт… Но я не желаю никому здесь зла! Можете в это поверить? Вот Ольга поверила!

– Потому что еще глупая и романтичная, – отпарировала Надежда Васильевна. – Простите, но мне кажется, вы умышленно этим воспользовались, в своих целях. Не знаю, что вы ищете, чего добиваетесь, но обманывать молодую девушку… Впрочем, что вам говорить? Вы уже и так принесли нам много несчастья. И принесете еще… Я вам должна сказать… У Ольги есть жених, суженый ей человек. Они обручены еще в юности… Прошу вас, уезжайте.

В ушах зазвенела пещерная капель. На прямых ногах он неуверенно спустился с крыльца – пес лаял злобно, открытая его пасть была рядом, обдавало руки собачьим дыханием. Он потянулся и погладил овчарку по голове, клацнули зубы возле пальцев – никого нельзя было в этом мире приручить, и сблизиться ни с кем невозможно. Пес огрызался и отторгал всякого, кто тянул к нему руку, и это горько осознавать, однако все было справедливо: мир существовал лишь потому, что умел защищаться…

«Повинуюсь року!»

Русинов долго бродил по песчаной чистой дороге между огородами и лесом, затем ушел на Колву, сел у самой воды, шумящей на перекате, и просидел до захода солнца. Можно было рассчитать и составить карту «перекрестков Путей», проследить полеты птиц, расположение звезд, можно было проникнуть нематериальной, бесплотной мыслью в глубину веков, можно было вырастить в космосе магический кристалл, способный чувствовать магнитное поле Земли, но ни разумом, ни какими иными средствами невозможно было познать стихию человеческого духа, замкнутого и обособленного мира, существующего параллельно земному и привычному. И когда пути их пересекались, возникало обманчивое чувство, что можно из одного перейти в другой, что он, этот иной мир, живет по таким же правилам и законам.

А он был сам по себе и бежал, как река, имея русло, берега, и никогда не смешивался, не растворялся, не уходил в песок.

«Человек бежит, вода бежит, а лодка плывет…»

Тут же на берегу он решил никогда не уезжать отсюда. Ну разве что под конвоем… Он присмотрел себе место за рекой, на самом мысу, и задумал поставить там дом. По своей природе он был вятский мужик и топор умел держать с детства, независимо от того, чем занимался и как прожил жизнь. Оттуда, с горы, он бы смог каждый день видеть этот загадочный параллельный мир и ее в этом мире…

В сумерках Русинов вернулся в свою тюрьму и вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего обеда. Почти ползком, как в детстве, он забрался в чужой огород, надергал мелкой, еще не вызревшей морковки, нащипал перьев лука и сорвал с грядки два больших огурца. Жалко, не было соли, но от нее следовало отвыкать…

Он забрался через пролом внутрь амбара, сложил добычу на кровать и только собрался есть, как услышал за стеной шаги. Забряцал замок на двери, грохнула упавшая накладка, и вместе с этими звуками пропал аппетит. Участковый внимательно осмотрел помещение, вырванный простенок и покачал головой:

– Что же ты не сбежал, гражданин Русинов?

– Сбежал бы, да некуда, – сказал он. – Между прочим, арестованных полагается кормить.

– Ну, ешь, – разрешил участковый. – Морковки наворовал…

– Теперь не хочу…

– Дело твое. – Участковый достал из кармана тугой свиток бинта. – Ты извини, я тебе глаза завяжу. Так надо.

– Завязывай, если надо, – согласился Русинов.

Капитан стал бинтовать ему глаза, стягивал плотно и, чтобы повязка не слетела, несколько раз обмотнул через макушку и подбородок. Завязал концы, расправил бороду…

– Только не сдергивай, – предупредил он. – А то ослепнешь, без глаз останешься.

И повел куда-то, придерживая за рукав.

Потом его везли в коляске мотоцикла, и Русинов отмечал, что ночью с завязанными глазами он совершенно не может ориентироваться. Казалось, будто они кружат, спускаясь с холма на холм, и, судя по скорости, дорога была малонаезженная, в ухабах, с какими-то резкими зигзагами – похоже, объезжали камни. Невозможно было даже определить, в каком направлении они движутся. Через полчаса потерялась всякая мысленная привязка. Сквозь бинт он лишь смутно видел серый свет фары. Его могли сейчас высадить, бросить одного в лесу, и выбирайся потом как хочешь, однако он понимал, что вся эта затея совершается не ради этого. Если хранители решили наказать его, то после Кошгары придумали бы что-то существеннее. Он ничего не спрашивал: нефритовая обезьянка возбудила какое-то действие, началось качественно новое движение, но с совершенно непредсказуемыми последствиями. В каком-то месте мотоцикл на секунду притормозил, и на заднее сиденье подсел молчаливый, невидимый человек, после чего дорога потянула в гору и участковый часто переключал передачи.

Русинов уже потерял и ориентацию во времени, когда мотоцикл остановился и заглох. Тот, подсевший по пути, человек подал ему руку, помог выбраться из коляски и куда-то повел. Чувствовалось, что вокруг лес, под ногами бренчали камни. Участковый остался возле мотоцикла. Оступившись, Русинов машинально схватился за провожатого и наткнулся руками на автомат, висящий у того под мышкой.

– Осторожно, – спокойно проговорил провожатый. – Иди со мной рядом.

Так они прошли километра три, а может, и больше. Чернота перед глазами начала медленно светлеть – наверное, уже было утро. Наконец они перешли небольшой ручей, поднялись в горку и оказались перед какой-то стеной: большие предметы впереди каким-то образом Русинов чувствовал. Бесшумно отворилась дверь, и его впустили в какое-то просторное помещение, где горел свет. Провожатый подвел к стене и усадил на лавку.

– Сидите здесь, – был приказ.

Провожатый куда-то удалился, но в помещении оставался еще один человек, возможно, охранник, – доносилось едва слышимое дыхание. Русинов пошевелился – в ответ раздался тихий рык. Надзирателем оказалась собака, лежащая в метре от ног… Прошло минут пять, прежде чем в помещение кто-то вошел.

– Здравствуйте, Мамонт, – раздался негромкий и очень знакомый голос.

– Здравствуйте, – проронил он и встал: вошедший стоял перед ним.

– Вот ты какой. – Невидимый человек, похоже, рассматривал его. – Жаль, не вижу твоих глаз… Ну, садись.

– Как мне вас называть? – спросил Русинов и сел.

– Авега.

– Авега?! – Он снова вскочил.

– Да, я – Авега, – со знакомой интонацией промолвил человек. – Только не тот, которого ты знал. Садись.

Русинов послушно сел. В помещение вошел кто-то еще и затаился.

– Мы всё о тебе знаем, Мамонт, – проговорил Авега. – И давно наблюдаем за тобой… Когда в твои руки попал Владимир Иванович Соколов, мне очень хотелось, чтобы ты когда-нибудь попал в мои.

– Понимаю вас, – проговорил Русинов.

– Говори мне «ты», – поправил Авега.

– Хорошо…

– Прошло много времени, – продолжал он. – Я не хочу тебе мстить. Это недостойно по отношению к изгою. Но ты обязан искупить свою вину.

– Ты считаешь меня виноватым? – спросил Русинов.

– Да, Мамонт. Ты указал путь на Урал, – отчеканил Авега. – Благодаря тебе изгои всего мира бросились к «Стоящему у солнца».

– Я хотел этого! – Русинов взмахнул руками и услышал предупреждающее рычание. – Хотел, потому что считаю Россию наследницей Третьей, Северной цивилизации. «Сокровища Вар-Вар» – прямое тому доказательство.

– Мне известны все твои умозаключения, – проговорил Авега. – А также теории, твои исследования в области арийского языка и культуры. Мы наблюдали за тобой и некоторые твои действия поощряли, пока ты не занялся своими картами «перекрестков Путей». Ты стал приносить не пользу, а вред. И потому должен быть наказан.