Гадать бессмысленно, если каждый раз упираешься в незримую стену, если истина растворена в воде, как алмазы. Но попробуй найди их, если не можешь пощупать руками!..
И тут на глаза Русинову попала каповая доска с наставлением. Она все время была на виду, и он привык к ней; тут же вчитался в текст, как следует очищать росы-каналы. Спустить воду на нивы, а потом убрать камни и грязь… Он знал почти наизусть, что написано, однако никогда не задумывался серьезно, кем написано! Утомленное, взъерошенное сознание уже повсюду искало символический смысл, а тут на стене висит возможный ключ. Необходимо найти тему разговора с Любовью Николаевной, которая бы не вызвала в ней никакого подозрения.
Дождавшись, когда она заглянет к нему в комнату и позовет на ужин, Русинов показал на доску и спросил, кто автор этого наставления. Варга огладила ладонью выжженный текст, будто читая его пальцами.
– Это букварь, – объяснила она. – Подарили, когда ослепла. Училась читать руками…
На глянцевой, отполированной каповой доске буквы действительно можно было ощущать пальцами. Но уж слишком замысловатым и мудреным был текст!
– Научились?
– Научилась, да читать нечего, – сокрушенно сказала она. – Нет таких книг…
– Откуда же это наставление? – возвращая ее к началу разговора, с настойчивостью спросил Русинов. – На Талмуд не похоже…
– Не знаю, – уклончиво проговорила Любовь Николаевна. – Скорее всего арабский источник… Пойдем ужинать?
«В самом деле, что я пристал к старухе? – усмехнулся он про себя. – Все кругом – пустота… И нечего искать, нечего дергаться. Предупреждала Ольга: „Не задавай вопросов!“
Потом он сам щупал доску руками, пытался «читать» – и прочитывал! Действительно, какой-то букварь…
«Не ищите камней на дне росы и не поднимайте [оных], ибо камни [сии] легки в воде и неподъемны на поверхности [ее], а [следовательно], повлекут [вас] на дно с головой…»
Да это же о нем! Он ищет камни на дне росы! Ныряет в воду и пытается поднять, а камни в воде легки и неподъемны на поверхности. И влекут на дно с головой…
«Не ищите камней на дне росы…»!
«Дабы очистить росы, затворите [их], а воду пустите на нивы. И обнажатся камни и прочие [нечистые] наносы… И будет труд [ваш] тяжел, но благодарен…»
Это звучало как наставление по очистке собственного сознания от «камней» и «нечистых наносов». Очищение духа и разума, избавление от сути изгоя!.. Не может быть, чтобы эту доску умышленно повесили в его комнату. Да и висит тут она давным-давно! Нет, это букварь для очищения, некое постоянное напоминание о чистоте «рос»… Роса – это не оросительный канал! В переводе с древнеарийского – «сияющий, лучезарный»!
Чтобы быть сияющим, носящим свет – спустите накопившуюся в вас грязную воду, и обнажатся камни! Иначе не увидеть этих камней в мутной воде, а нырять и доставать их – напрасный труд…
Пусть обнажатся камни! И тяжелый труд возблагодарится светом.
Если это напоминание для гоев, то нечто подобное этой доске должно быть и в доме Ольги. В тот же вечер он пошел к участковому, однако его, как всегда, встретила мать, Надежда Васильевна, не пустила дальше крыльца и с сожалением, не ожидая вопроса, сказала, что Оля еще не приехала и никаких вестей не присылала…
Пришлось уйти, как всегда, несолоно хлебавши. Он вернулся к Любови Николаевне и вдруг обнаружил, что каповой доски на стене нет. Осталось лишь темное пятно, точно повторяющее конфигурацию…
В эту ночь он первый раз заснул после пещер, но очень чутко, настороженно. И проснулся оттого, что почувствовал: кто-то находится в комнате! Первой мыслью было – Ольга! Но, открыв глаза, увидел склонившегося над ним мужчину.
– Виталий? – спросил он.
– Тихо! – Вошедший приставил пистолет к виску. – Вставай без шума. Одевайся, пошли со мной.
Это был не Раздрогин, а совершенно незнакомый человек. Так еще с Русиновым здесь не обращались…
– Кто ты? – спросил он.
– Все вопросы потом, – прошептал незнакомец, не убирая пистолета. – Собирайся быстро.
Русинов оделся. По крайней мере это уже какое-то событие в том затишье, в той пустоте, вынесенной из пещеры… Хозяйка все время запирала дверь на внутренний замок, однако незваный гость открыл его, вырезав круг стекла в нижнем глазке, – это Русинов отметил на ходу: после посещения Раздрогина все оставалось целым…
На улице незнакомец положил пистолет в карман куртки и, не вынимая руки, приказал идти вперед по огороду. Они перелезли через изгородь, и конвоир указал направление – к лесу в конец поселка. За косогором стоял пустой лесовоз на дороге. Едва они приблизились к нему, как заработал двигатель и открылась дверца. Незнакомец толкнул пистолетом в спину:
– Вперед, Мамонт! В кабину!
Машина тронулась без света, на малых оборотах. В кабине оказалось еще два человека, так что Русинова зажали плотно, с двух сторон. Через километр водитель прибавил скорость и включил свет. Это были исполнители, и заводить с ними разговор не имело смысла. Иначе бы уж что-то спросили. Лесовоз попылил немного по проселку и свернул на один из волоков. Покружив по вырубкам, въехали в сосновый бор. В свете фар откуда-то с обочины выехала «Нива» с багажником на крыше. Лесовоз остановился, Русинова высадили из машины и подвели к «Ниве».
– Садись, – велел один из конвоиров. – Прокатимся с ветерком.
Русинова снова зажали с двух сторон. На коленях человека, сидящего слева, лежал автомат с коротким стволом, так называемая «Ксюша». Судя по всему, это была Служба, но не банда: чувствовалась воинская дисциплина, немногословие, знание своего дела, хотя все это как бы слегка огрубленно, по-милицейски. «Нива» в самом деле полетела с ветерком. Русинова бросало по сторонам, прижимая к рядом сидящим. Водитель умел ездить по местным дорогам на хорошей скорости – значит, не первый день крутил тут баранку. Скорее всего это были люди Савельева. Но почему вдруг такой оборот, если Иван Сергеевич утверждал, что нашел общий язык и теперь вот-вот должен подмять Савельева?.. Не подмяли ли самого Ивана Сергеевича? И сейчас начнут подминать Мамонта…
Отчего они вдруг стали такими резкими?
Машина свернула по направлению к Верхнему Вижаю. Русинов уже хорошо разбирался в здешних дорогах и направлениях. Если там встретит Савельева, значит, Ивана Сергеевича переиграли. Слишком увлекся, слишком расслабился и осмелел «старый чекист», так, что возит за собой барышню, работающую сразу на всех. А кто работает на всех – тот работает только на себя, и ни на кого больше. Это закон.
Савельева в Верхнем Вижае не оказалось. «Нива» остановилась возле какой-то стройки. На улице светало, и Русинов различил два строительных вагончика за штабелями бруса и досок. Его ввели в один из них – Савельева не было. В тесном рабочем помещении с инструментами, спецодеждой и какими-то деревянными деталями находились два человека: приятный седоватый мужчина лет пятидесяти в белой свежей рубашке и джинсовой куртке, другой – помоложе, сухой, подвижный, тренированный, поперек губ – складка – признак скрытой циничности и себялюбия. В любом случае оба не прорабы, не бригадиры на стройке, но большие начальники, привыкшие к кабинетам.
Кроме савельевской Службы, здесь никого не могло быть…
– Рад тебя видеть, Мамонт! – разулыбался седоватый. – Извини, что подняли среди ночи. Ты человек военный, понимаешь: служба есть служба…
– С кем имею честь? – сухо спросил Русинов.
– Мне перед тобой скрывать себя не имеет смысла, – добродушно проговорил он, показав знаком стоящим у дверей «строителям» удалиться. – Я генерал Тарасов, слыхал?
Иван Сергеевич говорил, что Службу у Савельева возглавляет какой-то отставной генерал, но не знал его фамилии.
– Не слышал, – проронил Русинов.
– Ничего, вот и познакомились, – усмехнулся Тарасов. – Поговорить с тобой необходимо, Мамонт… Ничего, что так называю? Знаешь, привык уже к твоему прозвищу.
– Я буду разговаривать только с Савельевым, – заявил Русинов. – Вас я не знаю, вижу первый раз. Так что извините, генерал.
