Мы поднялись на лифте. Моя дверь была по-прежнему сорвана с петель, но кто-то заботливо приставил ее на место — так, чтобы казалась закрытой. Не знаю, кто это был, но сил ему было явно не занимать. Я отодвинул железную плиту, как кроманьонец — камень в пещеру, и впустил толстушку внутрь. Затем, уже изнутри, придвинул дверь на место — так, чтобы нельзя было заглянуть снаружи, — и для пущего спокойствия накинул цепочку.

В квартире царил идеальный порядок.

На секунду я даже решил, что вчерашний разгром привиделся мне в страшном сне Подземелья. Вся мебель — на прежних местах, продукты с пола убраны, битые бутылки и осколки посуды исчезли. Книги с пластинками — снова на полках. Одежда аккуратно висит в шкафу. В кухне, ванной и спальне все сияет чистотой. На полу ни соринки, ни пятнышка.

И все-таки — последствия деструкции налицо. В телевизоре на месте кинескопа зияет черная дыра, в мертвом холодильнике хоть шаром покати, искромсанная одежда из гардероба исчезла, а что осталось — поместится в дипломате. В посудном шкафу — только пара стаканов и тарелка. Часы стоят, ни один электроприбор не работает. Кто-то тщательно перебрал все вещи в квартире и выбросил то, что, на его взгляд, уже непригодно. В доме стало просторнее — и, в общем, уютнее. Ничего лишнего. Некоторых нужных вещей не хватало, но что мне сейчас могло бы понадобиться, я даже не представлял.

Я сразу же пошел в ванную, проверил газовый обогреватель и включил воду81. Мыло, бритва, зубная щетка, полотенце, шампунь — все на месте. Душ работает. Даже банный халат уцелел. Если чего-то и не хватало, я все равно не понял, чего именно.

Пока ванна наливалась, я вышел в комнату и застал толстушку за чтением «Шуанов» Бальзака.

— Слушай, а разве во Франции тоже были выдры? — спросила она.

— Были, наверное.

— А сейчас есть?

— Не знаю, — ответил я. Еще только выдрами я сегодня не интересовался.

Я присел в кухне на стул и попытался собраться с мыслями. Это что же получается? Кто-то нарочно пришел и вылизал каждый уголок моего жилища? Но кто? Те громилы от кракеров? Или люди Системы? Что ими двигало, о чем они думали, я не имел ни малейшего представления. Но как бы то ни было: к анонимным уборщикам квартиры я, в общем, испытывал благодарность. Что ни говори, а приятно вернуться в чисто прибранный дом.

Я предложил толстушке мыться первой. Она заложила страничку в книге, встала с кровати, прошла в кухню и начала раздеваться. Шурша при этом одеждой настолько естественно и откровенно, что я, сидя в комнате на кровати, немедленно представил ее голой. Ее тело было сразу и взрослым, и детским. Тугая плоть обволакивала ее, как молочное желе, чуть больше, чем обычного человека. И в то же время то была очень правильная полнота: если смотреть в глаза, очень легко забыть о том, что она толстушка. Плечи, бедра, шея, животик — упругие, как у китенка. Грудь небольшая, но так и просится в мужскую ладонь. Попка безупречно подтянута.

— Как тебе мое тело? Неплохо? — донеслось из кухни.

— Неплохо, — ответил я, не поворачиваясь.

— Знаешь, сколько мне стоит форму поддерживать? Постоянно — то мучное, то сладкое...

Я молча кивнул.

Пока она мылась, я снял мокрые штаны, переоделся в остатки одежды и, завалившись на кровать, прикинул, чем бы дальше заняться. Скоро полдень. У меня в запасе — двадцать четыре часа с небольшим. Я должен составить план действий. Последний день жизни негоже проводить как попало.

Дождь за окном продолжается. Мелкий, тихий, почти незаметный. Если бы не капли на стекле — и не скажешь, что дождь. Под окном, разбрызгивая лужи, проезжают машины. Во дворе слышны детские голоса. Толстушка напевает в ванной какую-то песню. Опять, наверное, собственного сочинения.

Я лежу на кровати и чувствую, что начинаю засыпать. Но позволить себе этого не могу. Засну — потеряю несколько часов жизни, так ничего и не сделав.

Однако что именно нужно делать, я представляю смутно.

Я снимаю с ночника у постели крохотный абажур, похожий на маленький зонтик, с минуту верчу на пальце и возвращаю на место. Как бы то ни было, в четырех стенах оставаться нельзя. Видимо, придется выйти из дому. Выберусь наружу — а там и подумаю.

От мысли, что мне осталось жить двадцать четыре часа, я впадаю в странное состояние. Казалось бы, дел должно быть невпроворот, а задумаешься — и провернуть-то особо нечего. Я снова снимаю с ночника абажур, верчу на пальце. И вспоминаю плакат с видом Франкфурта на стене в супермаркете. По городу течет река, через реку переброшен мост, по воде плывут белые птицы. Очень даже неплохой город. Как и мысль провести там последние часы жизни. Однако добраться до Франкфурта за двадцать четыре часа невозможно. Но даже будь такое возможно -перспектива провести десять с лишним часов в самолете с искусственной авиапищей не привлекала меня, хоть убей. К тому же, очень возможно, что на самом деле город окажется не таким замечательным, как на плакате. Меньше всего на свете мне хотелось бы уйти из этой жизни разочарованным. А значит, путешествия исключаются.

Остается один вариант — изысканный ужин с дамой. Больше пожеланий не возникает. Я отыскал в записной книжке номер библиотеки, позвонил и попросил соединить с абонементным отделом.

— Алло!

— Спасибо за консультации по единорогам, — сказал я.

— Тебе спасибо за ужин.

— Если хочешь, можем сегодня опять поужинать.

— Поу-у-ужинать? — повторила она. — У меня сегодня семинар.

— Семина-ар? — повторил за ней я.

— Семинар по проблемам загрязнения водоемов. Ну, знаешь, когда от всяких стиральных порошков рыба дохнет и так далее. Мы это все изучаем, и у меня сегодня доклад.

— Я думаю, это очень актуальная тема, — сказал я убежденно.

— Еще бы! Поэтому, может, перенесем на завтра? Понедельник у меня выходной, провели бы вечер спокойно.

— Завтра вечером меня уже не будет. Я не могу по телефону подробнее, но... Я буду далеко.

— Далеко? Ты уезжаешь?

— В каком-то смысле...

— Подожди секунду!

Она отложила трубку и заговорила с посетителем. Я слушал, что происходит в библиотеке. Капризно кричала девочка, ее успокаивал отец. Чьи-то пальцы стучали по клавиатуре компьютера. Мир по-прежнему вертелся как заведенный. Люди брали в библиотеках книги, контролеры в метро ловили безбилетников, лошади на ипподроме бежали сквозь моросящий дождь.

— Модернизация архитектуры села, — объясняла она кому-то. — Всего три книги. Полка C-5.

Ей в ответ что-то неразборчиво забубнили.

— Прости, пожалуйста, — вернулась она в разговор. — Ну, хорошо. Я пропущу семинар. Все конечно, будут недовольны...

— Извини.

— Да ладно! Все равно вокруг уже ни рыбки не осталось. Сделаю доклад неделей позже — никто не пострадает. Правда же?

— Ну, в общем, да...

— Где будем ужинать? У тебя?

— Нет, у меня не получится. Холодильник сдох, еды почти не осталось. Даже готовить невозможно.

— Я знаю, — сказала она.

— Знаешь? — не понял я.

— Конечно. Зато теперь там порядок, правда?

— Так это ты все убрала?

— Ага. А что, не надо было? Сегодня утром решила принести тебе еще одну книгу. Прихожу — дверь открыта, в квартире бедлам. Ну, я и прибралась немного. Правда, на работу слегка опоздала. Но ты же меня так здорово угостил... Или все-таки зря?

— Что ты, наоборот! — сказал я. — Я тебе очень благодарен.

— Ну тогда забирай меня сегодня отсюда. В воскресенье мы до шести.

— Идет, — сказал я. — Спасибо!

— Не за что, — ответила она и повесила трубку.

Пока я искал, во что облачиться для ужина, толстушка выбралась из ванной. Я протянул ей полотенце и банный халат. Она взяла вещи и, ни слова не говоря, несколько секунд простояла передо мною голой. Из-под мокрых волос выглядывали маленькие розовые уши. С неизменными золотыми сережками.

— Значит, в ду?ше ты сережек не снимаешь?