Мне пришлось убить Доктора. Я не хотел: просто был в отчаянии. А он насмехался над этим. Потом я взялся за страшных гномов, потому что надо было спасать ребят. И тоже убивал. Я надеялся, что с ними покончено, но нет.

Остался один. Экземпляр номер шестнадцать, выращенный из моей крови. Настоящий я. Вот он, на другой стороне листа. С тремя глазами, двумя ртами, сгорбленный, уродливый. И в том, что он такой, моя вина. Если бы я не делал больно маме с папой, если бы не злился, не ненавидел, может, он и не получился бы таким.

Ненависть к себе, замешанная на детском страхе… Так сказал Доктор о шестнадцатом. То есть, обо мне. Я ведь видел его уже. Впервые — в пять лет, в доме у бабушки. Он посмотрел на меня из треснувшего зеркала. Точнее, не он, а настоящий я. И вот недавно мы снова встретились. На этот раз вживую.

Мне кажется, он почувствовал наше родство. Не стал нападать, как другие. Он тянулся ко мне. А когда я не выдержал и побежал, бросился следом. Он долго гнался за мной, почти до самой трассы. Выл, словно просил остановиться. Потом отстал.

А я побежал в город. Сил не было, воздуха не хватало. Но я бежал. И надеялся, что сердце не выдержит. Жаль, что я не умер тогда.

Я выполнил обещание — нарисовал настоящего себя. И теперь надо уходить. Очень жалко маму, но жить, зная, что на самом деле ты страшный гном, невозможно. Поэтому я ухожу.

Но напоследок хочу предупредить: бойтесь детей с розовыми тенями под глазами и полосой на горле. Это страшные гномы, успевшие переселиться до того, как я убил их вожака, владеющего магией. Они полны злобы и пойдут на все, лишь бы причинить страдания. Надеюсь, вы никогда с ними не встретитесь».

Федор Иванович отложил листок. Сердце колотилось, палата расплывалась, руки и ноги дрожали. А перед мысленным взором стояли Егор и пятеро других ребят. Пятна под глазами и на шее делали их похожими, будто братьев и сестер.

Пошел дождь. Капли ударили в стекло, забарабанили по подоконнику.

— Прочитал? — Корольков присел рядом. Помолчал, потер лицо ладонями и заговорил: — Ты ведь знаешь, я материалист. Тут нужно над диагнозом думать, составлять бумажки для полиции и так далее. А я… — он покачал головой. — Не знаю. Понимаю, что нельзя в это верить. Но… Как будто сидит что-то внутри. И заставляет сомневаться.

— Я их видел, — вместо ответа произнес Федор Иванович. Он повернулся, посмотрел на доктора. — Этих ребят. С тенями под глазами и на горле. Один из них — мой сосед Егор. Он тоже отдыхал в «Березках». Уехал туда славным мальчишкой, а вернулся через два дня… таким. Словно бес в него вселился. Или… — Сбитнев вновь взял листок, — страшный гном.

— То есть, ты считаешь, что все это правда?

— Не знаю я, Игорь Витальич, не знаю, — Сбитнев с отчаянием поглядел на психиатра. — Понимаю, что не бывает такого. Умом понимаю, а сердцем… Ты бы видел мальчишку этого. Каждый день мать изводит. Кота убил, мне подложил. А вчера к нему еще пятеро присоединились. Точь-в-точь как он. С тенями под глазами и на горле, злые… Смотрят на тебя так… — он покачал головой. — Знаешь, словно у тебя над головой невидимое ведро с помоями переворачивается. А они глядят на это и ухмыляются. Мол, так и было задумано.

Корольков промолчал. Он ссутулился, провел ладонями по лицу, отчего на пару секунд оттянулись нижние веки, и растерянно уставился в стену.

— Мать Егора уже не знает, что с сыном делать, — продолжал Сбитнев. Только сейчас он понял, сколько страхов накопилось за эти дни. Они росли в душе, будто гнойник, и сейчас прорывались наружу. — Вот-вот с сердцем сляжет. А Егору радостно. Он как будто в энергетического вампира превратился. Я как раз сегодня собирался тебе о нем рассказать. Но, — он глянул на Максима, — ты первый позвонил.

Игорь Витальевич чуть заметно кивнул.

— Скажи, а эти ребята… Которых пятеро… Откуда они взялись? Ты их раньше видел?

— Нет, — Федор Иванович покачал головой. — Вчера впервые увидел. Обступили меня, самый маленький — мальчонка совсем, наверняка еще в школу не ходит — закурить попросил. А другой… Ровесник Максима, как мне кажется, угрожать начал. Дескать, не суй, дед, свой нос в чужие дела.

— А что они вообще хотели?

— Егора ждали. Знаешь, что еще странно… Они его братом называли. Да, — Сбитнев прищурился, кивнул сам себе, — так и сказали: «мы к брату пришли». И к самому мальчишке они обращались не по имени. Носачом звали. Почему — ума не приложу. Нет у Егора такого носа…

— Странные ты мне вещи рассказываешь, — пробормотал доктор. Он встал, подошел к окну. На стекле дрожали десятки капель, а дождь все стучал по подоконнику. — Не знаю… И не верить тебе не могу, и поверить никак не получается.

— Может, посмотришь на Егора? Что-нибудь да поймешь. И матери его совет дашь.

— Хорошо, — Корольков повернулся, присел на подоконник. Посмотрел на Максима и вздохнул. — А теперь… идти надо. Нине Евгеньевне сообщать.

— Надо, — одними губами ответил Федор Иванович.

В душе заворочался страх. Сбитнев поднялся, украдкой глянул на Максима.

«Что ж ты наделал, дурак? — мысленно обратился он к покойнику. — Как мать теперь одна будет?»

Доктор подошел к двери, остановился. Поджал губы и тихо проговорил:

— Виноват я. Очень виноват. Поверил, что Максим на поправку идет, расслабился. Вот и поплатился. Боюсь я Серовой звонить, — доктор посмотрел на Сбитнева. — Бедная женщина и так на взводе. Досталось ей от жизни. Сначала муж, теперь сын. Для кого она жить будет?

— Думаешь?.. — Федор Иванович не договорил. Он знал: Корольков поймет и так.

— Вполне может быть, — серьезно ответил доктор. — Ты же видел, в каком она состоянии.

— Да-а, — протянул Сбитнев. Громыхнуло, и стекло отозвалось дребезжанием. — Одну ее сейчас оставлять не надо. Но ничего, я прослежу, чтобы ничего больше не случилось.

— Проследи. Очень тебя прошу.

— Обещаю, — кивнул Федор Иванович.

Он поднялся, подошел к Королькову, и оба вышли из восьмой палаты.

Через несколько дней после этого.

Андрей открыл глаза, посмотрел в потолок и чуть заметно улыбнулся. Наконец-то удалось провести ночь без кошмаров. Уже почти две недели он засыпал, и разум переносился в лес.

Новожилов то отбивался от страшных гномов вилами. То пытался отвязать Лешку от кушетки, а за спиной ревели уродцы. То сам лежал, а над ним нависал Себастьян. То барахтался в куче тварей, спасаясь от созданного призраками существа из костей. То…

Было еще много страшных снов, после которых Андрей долго приходил в себя. Но этой ночью он не увидел ничего — и очень радовался.

Открылась дверь, в комнату вошел Лешка. Он уперся плечом в косяк, что-то дожевал, проглотил и сказал:

— Спишь что ли еще? Двенадцатый час, между прочим. Давай, подъем. Мама нам бутеры сделала.

Договорив, Лешка повернулся и исчез в коридоре. Несколько секунд Андрей слышал, как тот шаркает по линолеуму босыми пятками.

Откинув одеяло, Новожилов сел и оглядел комнату. За последние две недели она заметно изменилась — по мнению мамы, в лучшую сторону. Со стен исчезли плакаты с чужими, хищниками, зомби и другими тварями, которых Андрей обожал истреблять, сидя перед монитором. Полки освободились от дисков с компьютерными играми и фильмами и фигурок всякой разной нежити. А немногочисленные книжки-ужастики отправились в коробку на антресолях.

«Правильно мама считает, — подумал Андрей, обводя взглядом белые с зеленым обои, компьютерный стол, голубой палас. — Без всей этой фигни лучше».

Он поднялся, влез в шорты и майку и пошел на кухню. В голове было легко, а на душе светло.

«Я прям помолодел», — усмехнулся про себя Новожилов.

Лешка сидел за столом и покачивался на табуретке. Перед ним стояла пустая, если не считать россыпи хлебных крошек, тарелка и кружка с соком.

— Твое в холодильнике, — сказал Лешка, выпрямляясь.

Позавтракав, Андрей убрал посуду в раковину, глянул на часы над входом в кухню. Полдвенадцатого.