Ботинки, оставляя капли грязи, барабанили по красным половицам, пальцы впивались в деревянные подлокотники. Больше всего Максу хотелось забраться в кресло с ногами и съежиться. А еще лучше — стать невидимым. Уже много лет детский страх не напоминал о себе так ярко.

Макс снова был пятилетним Максимкой, гостившим в деревне у бабушки. Лето выдалось щедрым на грозы. Небо почти каждый день заволакивало черными тучами, сквозь которые одна за другой прорывались вспышки молний. Потом отзывался гром.

Максимке казалось, что с неба катятся огромные невидимые валуны, и всякий раз, когда громыхало, он вжимал голову в плечи. Вдруг одна из глыб снесет домик, а его раздавит? Бабушка в такие минуты посмеивалась над Максимкой и гладила по коротко стриженой голове.

Но в тот день она поехала в город, и мальчик развлекал сам себя. Сначала поиграл с машинками и солдатиками, поскакал по сеням с пистолетом. Потом пододвинул сундучок со старой одеждой к зеркалу на стене и забрался на крышку.

Стекла уже дребезжали под напором ветра, в воздухе за окном кружилась пыль. Тучи скрадывали дневной свет, отчего казалось, что близится ночь. Вдалеке ворчал гром, но Максимка бесстрашно ждал бурю. Бабушка ведь сказала, что он остается за старшего. Значит, он уже совсем-совсем большой, и гроза ему нипочем!

Максим подпрыгивал, отчего крышка тихонько скрипела, и смотрел, как скачет вверх-вниз лицо в зеркале.

Сверкнула молния. Через несколько секунд ответил гром. Домик вздрогнул, но Максим не обращал внимания на грозу. Он продолжал кривляться, со смехом глядя на отражение. Мотал головой, щурился и таращил глаза. Морщил нос, втягивал щеки, высовывал свернутый трубочкой язык.

С неба скатился очередной валун, дом задрожал сильнее. Зеркало заскрипело, и на гладкой поверхности появился узор трещины.

Максим замер, изумленно заглядывая в овальный кусок стекла.

Что там за страшилище?

Чьи эти три глаза, два рта, несколько ноздрей и угловатое, словно собранное из кусков лицо?

Всхлипнув, Максим отступил, забыв, что под ногой не окажется опоры. Он грохнулся, ударился головой, перевернулся и пополз на четвереньках, скуля по-щенячьи. Забившись в угол, он не отрывал от зеркала глаз и тихо плакал.

Потом, казалось, через много дней, вернулась бабушка. Причитая, она подняла Максимку, отнесла в комнату, усадила на диван, и тот шепотом, чтобы не услышало чудище, рассказал, что случилось.

Бабушка улыбнулась и, поглаживая внука по голове, стала успокаивать. Когда Максим перестал дрожать, она отвела его в сени и сказала, что на стене теперь вместо одного большого зеркала несколько маленьких. Вот и получается много отражений. Она поставила внука на сундук, а сама приблизилась к зеркалу. Максим заглянул в него и с воплем выбежал из сеней. Ворвался в комнату и нырнул под кровать. Прижимаясь к стене, он понял, что разгадал тайну.

Бабушка не такая, какой он ее видит. Нет ни круглого улыбчивого лица, ни седых кудряшек. Только нечто с тремя глазами и двумя ртами, страшное, слепленное из кусков. И сам Максим выглядит по-другому. И все остальные тоже. Вокруг только чудовища. А зеркала врут, показывая человеческие лица.

Долгое время Макс верил в это. Уже школьником он часто смотрел на отражение, пытаясь разглядеть жуткие черты. Где это трехглазое, иссеченное, кривое?

«Внутри», — мысленно отвечал себе Макс, отворачиваясь от зеркала.

Он взрослел, и страх уходил. Но Серову по-прежнему казалось, что он выглядит иначе. Густые волосы и брови, прямой широкий нос, серые глаза и прямоугольный подбородок… Все это обман.

Макс нравился девчонкам и знал это. В старших классах и в институте место рядом с ним никогда не пустовало. Но что бы сказали хохотушки, увидев настоящего Макса? Которого способно показать только треснувшее зеркало в бабушкином доме?

Макс сидел в кресле, оглядывая стенку с несколькими рядами книг за стеклянной дверцей, телевизор, журнальный столик, окно с отдернутыми занавесками… Совсем не обязательно идти к зеркалу. Отражение можно увидеть на любой гладкой поверхности.

В куртке и шапке становилось жарко. Запястье саднило. Сквозь уличный шум Макс расслышал бой курантов. Полшестого — скоро вернется мама.

«Надо убрать полотенце с зеркала. Не хватало еще ее пугать», — подумал он, поднимаясь.

Сняв в коридоре куртку и разувшись, Макс медленно направился в ванную. Сдернул полотенце, быстро отвернулся и затолкал его в корзину. По квартире разнеслась трель звонка, Макс метнулся в коридор и открыл дверь.

— Привет, Максюша, — выдохнула мама, едва переступив порог.

Макс наклонился, чмокнул бледную, покрытую мелкими морщинами щеку. Взял сумку с продуктами и прошел на кухню, слушая, как мама рассказывает, что было сегодня в институте — она преподавала литературу в его вузе.

— Видела Дарью Сергеевну, — она появилась в дверях, снимая старенькое серое пальто с выпуклыми пуговицами. — Передавала тебе привет, пожелала, чтобы ты появился как можно скорее.

Макс усмехнулся, представив, как госпожа Бужинская передает привет и улыбается. Бульдог в хорошем расположении духа… Хороший натюрморт может получиться.

Мама, наконец, выпуталась из пальто и стянула пушистый сиреневый берет. Часть тусклых светло-русых волос как обычно выбивалась из узла на затылке. В такие минуты мама напоминала божий одуванчик. Маленькая, бледная, рано постаревшая, с большими, всегда чуть испуганными глазами и тонкими бескровными губами.

Нахмурившись, Макс отвернулся к окну и стал освобождать сумку.

«Вареники, хлеб, две банки сгущенки…» — мысленно перечислял он, раскладывая продукты на подоконнике.

— Есть еще одна замечательная новость, — продолжила мама, повесив пальто и берет. — Я договорилась, чтобы ты летом поработал вожатым в «Березках». Что думаешь, Максюш?

— Супер! — тут же воскликнул Макс. Он бросил пустую сумку на табуретку, подскочил к матери, обнял и закружил, отчего та испуганно вскрикнула.

«Вот это действительно классно!» — думал Макс, не отпуская маму.

Наконец-то выдалась возможность помочь ей. Максу было уже девятнадцать, и он все чаще чувствовал себя балластом. От редких подработок становилось тошно, серьезно работать не позволяла учеба. К тому же, он не хотел бросать живопись — дома едва ли не на каждой стене висели два-три пейзажа. Макс часто видел, с каким восхищением мама смотрит на его работы, но чувствовал только злость и обиду напополам с бессилием.

«Кому, кроме нее, нужна эта мазня?! — думал он. И каждый раз стискивал зубы и сжимал кулаки. — Да никому!»

Но летом все обязательно изменится! Еще три месяца — и он докажет, что не тюфяк с красками и кисточками, а взрослый, серьезный и ответственный человек, на которого можно положиться!

— Максюш, ну отпусти! Задушишь ведь! — слабо сопротивлялась мама. Макс, наконец, освободил ее от объятий и еще раз чмокнул в щеку. — Я рада, что ты согласен. В общем, сдаешь сессию, немного отдыхаешь и едешь.

Улыбнувшись, Макс закивал и уставился на прикрепленный магнитами к дверце холодильника календарь с драконом. Теперь он будет считать дни до начала смены.

Старенькая «Нива» с красным крестом скрылась за углом. Сбитнев выдохнул, покачал головой и, наконец, позволил себе опуститься на прохладные ступени крыльца. В ушах шумело, руки дрожали, сердце и не думало утихомириваться.

— Вот тебе и пошел на поправку, — сморщившись от сухости в горле, пробормотал Федор Иванович.

Два часа назад он уже готов был поверить, что с Максимом все в порядке. Но сейчас…

Сбитнев только начал подметать, когда на втором этаже открылось окно и показалась Нина Евгеньевна. Выглядела она гораздо лучше, чем вчера. Дворник улыбнулся, поздоровался. Серова в ответ кивнула и рассказала, что Максим недавно проснулся, неплохо поел и сейчас пойдет мыться. А она пока проветрит квартиру.

«Вот и славно», — подумал Федор Иванович, возвращаясь к работе.