Тогда чудаковатое заявление Чернышевский пропустил мимо ушей. Без того хватало, о чем думать и переживать, чтобы еще вникать в смысл каждой услышанной фразы.

Тогда сошла на нет не только драка, но и очередная придирка Волка. Олег точно не знал, что произошло, но поговаривали, будто у Туза с Волком случился серьезный разговор, после которого последний поумерил пыл.

Что это? Долгожданное и столь желанное спокойствие? О, нет. Чернышевский не надеялся. Не после судьбоносного разговора с Тузом. Не бывает, чтобы человек столь отчаянно желающий твоей смерти, вмиг из-за единой случайности успокоился и стал на путь к перемирию. Даже если ему как-то пригрозил сам авторитет.

Для такого как Волк Туз вряд ли серьезная преграда. Особенно если учесть, что метил на козырное место положенца. Он просто выжидал нужного момента, Олег чувствовал.

Ожидание затягивалось. Обстановка накалялась покруче, чем ранее, перед дракой. Спокойствие, которого так жаждал, с каждым днем больше превращалось в пытку, разъедая и разрушая изнутри душу. День за днем. Неделя за неделей. Месяц за месяцем…

Время тянулось, как размякшая резина — вязко и медленно, затягивая на самое дно необратимой воронки. Олег не жил, выживал, заставляя себя каждое утро сползать со шконки и что-то делать. Каждый вечер, перед сном, словно молитву вторя одну-единственную фразу: «Нужно выдержать, ради Ритки». Чертовы мысли о том, что могли сделать с его маленькой девочкой в том страшном месте, вынуждали кровь стынуть в венах.

Но мысль о Рите заставляла двигаться дальше. Если ранее было желание как-то очиститься от грязи, доказать всем ради деда, что внук чист перед законом, что никого не убивал, что не стоит теперь ставить крест на их семье и клеймить фамилию… То ныне, после его смерти, всё разом, кроме Маргариты, стало безразличным.

Любые доказательства ничего не стоят и никому не нужны. Люди давно сделали выводы и вряд ли изменят им. Отныне оставалось одно желание — отомстить. За себя, за близких, за Ритку. Спасти её. Спасти единственного живого человечка, который держал его на этом свете.

Чернышевский превратился в полноправного одиночку. Никто не желал общаться с человеком, негласно объявленным врагом. И если бы не поддержка положенца, в большей степени выражаемая появлением Тузика в нужный момент, стену неприкосновенности давно разрушили.

Последующие месяцы шли за годы. Годы за десятилетия. Бесконечные и невыносимые. За это время Олег вырос. Не физически, психологично. Морально. Каждый новый день не просто приближал к заветному, но столь далекому дню освобождения, но делал мужчину крепче, сильнее. Давно не боялся отражать нападки окружающих. Он стал черствее, в чем-то хладнокровнее.

Тюрьма меняла всех. Кого-то ломала, кого-то прогибала. Чернышевского ожесточила. Оно и понятно — когда жизнь ставит перед распутьем — либо ты, либо тебя, выбор очевиден. Во всяком случае, для Олега.

Равнодушие и бесчувственность стали его извечными спутниками. Везде и во всем. Оставалось одно единственное слабое место, которое предпочитал скрывать абсолютно ото всех. Ритка. На зоне о ней не должен был знать никто. Никто и не знал. Кроме Туза. Откровенность во имя защиты и неприкосновенности, в один прекрасный день обернувшаяся против него же…

2001 год

— Садись, Фартовый. — Пнув ногой хорошо знакомый табурет, хмуро бросил Туз, едва Олег вошел в одиночную камеру авторитета.

Не раздумывая, Чернышевский подчинился. После всех перипетий, из которых его вытащил положенец, мужчина не имел права артачиться.

Бегло осмотрелся — здесь все так же, как и в первый визит. Прошедшие три года мало что изменили. Такая скудная, но относительно жилая обстановка, и Туз, по-прежнему не расстающийся с колодой карт.

Вопреки сильно преувеличенному мнению окружающих, авторитет вызывал Олега к себе лишь несколько раз. После известия о смерти деда, чтобы разобраться, что заставило так бесшабашно вновь броситься на Волка. И пару раз, чтобы скрасить одиночество и перекинуться в картишки. Какова истинная причина сегодня — предстояло выяснить.

Выражение лица кавказца не предвещало ничего хорошего. Дальнейшие слова стали тому безапелляционным подтверждением.

— Мне тут с воли малява пришла. — Внимательно уставившись на Чернышевского, Туз вздохнул: — Поговаривают, Сизый решил активизироваться.

— В смысле? — Пытаясь взять в толк, уточнил Олег.

Он устал от нелепых догадок. Устал от ожидания чего-то неизбежного и пока неизвестного. Внутреннее чутье подсказывало, что вскоре что-то окончательно лишит его покоя.

— Я тебе говорил, что долго здесь не продержусь? — Вопросом на вопрос ответил положенец. Олег машинально кивнул и тот продолжил: — Через месяцок-другой мне с зоны откидываться. Только Николашу такой расклад мало устраивает. Если в городе появится настоящий вор в законе, обычному барыге, занимавшему эту нишу не по праву, туго будет. Война начнется. Ты понимаешь, о чем я? — Пытливо вздернул бровь.

— Догадываюсь. — Односложно согласился Чернышевский, мысленно прикидывая, какова его роль в разборках бывалых авторитетов за исключением личных счетов с одним из них.

— В общем-то, не выгодно Сизому, чтобы я выходил. Равносильно, как невыгодно, чтобы продолжал властвовать за решеткой. Волк из трусов выпрыгивает, не дождется, когда станет на мое место.

— Я не совсем понимаю, к чему Вы клоните. — Недоуменно махнул головой Олег.

Повисла короткая пауза. Несколько мгновений Туз угрюмо сверлил Чернышевского глазами. Когда мужчина успел перебрать сотни возможных вариантов, выдал наиболее безумный:

— Все просто — ты должен убрать Волка.

— Что? — Олег почти подскочил на стуле, если бы не придержавшая рука Тузика, стоящего позади.

— Тебе необходимо убрать Волка. — Невозмутимо повторил авторитет.

— Вы, очевидно, чего-то путаете. — Бегло оглянувшись, уверенно отрезал: — Я не намереваюсь ввязываться в ваши сомнительные разборки с Сизым. Уж тем более не буду никого убивать.

— Послушай, успокойся. — Жестом осадив поток возмущения, кавказец пояснил свою позицию: — Если считаешь, что до сих пор в них не ввязался, сильно ошибаешься, парень. Ты ввязался, когда перешел дорогу Сизому. И я предлагаю оптимальный вариант решения проблемы не потому, что в ближайшие дни планируют убирать меня. А потому что, если это случится, тебе здесь тоже житья не будет. Волк ждет удобного случая, чтобы убить тебя. Когда случай подвернется, сильно сомневаюсь, что замешкается. Так почему ты должен его жалеть?

— Дело не в жалости. — Неуверенно возразил Олег. — Это всего лишь Ваши домыслы.

— Будь это домыслами, я бы поделился ими с Тузиком, а не звал тебя.

— Все равно это звучит абсурдно.

— Что ж абсурдного? — Рассматривая карты. — Понимаешь, так или иначе, хуже от прихода Волка к власти будет тебе. Выйду я на волю, или умру, тебе не жить. Как ни крути.

— Почему именно я? — Нервно сглотнув, уточнил Чернышевский.

— А кто, Тузик? — Взглянув на помощника. — Ему это не надо. Он дорогу Волку не переходил.

— Спасибо, конечно, за заботу, но я как-нибудь разберусь без крайностей. — Вставая, пробормотал Олег.

Жизнь за решеткой его изменила, но не до такой степени. Пускай не раз желал хорошенько проучить или даже отомстить Волку за все его принижения. Но однозначно не такой ценой. Крышевание и приятельские отношения с авторитетами одно, а убийство совсем иной уровень. Ввязываться в криминальную среду столь глубоко Чернышевский не собирался.

— Что же. — Философски подметил Туз. — Тогда видно с твоей Риткой тоже придется кое-кому разобраться.

— Что? — Упоминание девушки мигом всё внутри перевернуло, заставляя наступить на горло любым принципам и убеждениям. — При чем здесь Рита?

— Ну как причем? Девочка в борделе работает. Ой, опасная профессия. — Поцокал языком кавказец. — Ой, опасная. В свое время слышал много рассказов о неадекватных клиентах, после которых девчонки инвалидами становились. Это в лучшем случае. Порой девочки сами друг друга убирают. Конкуренция она есть везде, сам понимаешь.