— Я сниму его, Вольфрам, — мягко и ласково сказала она. — Но сперва сядь и спокойно выслушай меня.

Вольфрам сердито посмотрел на нее, но в конце концов плюхнулся обратно на стул, довольный тем, что монахиня пообещала снять ненавистный браслет.

— Вы не уговорите меня оставить его, — угрюмо буркнул он.

— Я даже и пытаться не стану, — сказала Огонь. — Мы и сами собирались освободить тебя от дальнейших поручений, поскольку наши пути расходятся и у тебя теперь другая судьба. Но мне хочется, чтобы ты правильно понял все, что случилось с тобой, и то, почему мы поступили именно так. Когда ты согласился стать наблюдателем, мы говорили тебе, что браслет поведет тебя туда, где тебе, по нашему мнению, стоило бы побывать. Но выбор всегда оставался за тобой, Вольфрам. Ты знал, что можешь оставить сигналы браслета без внимания, и тогда он постепенно остынет и перестанет тебя беспокоить.

— Я не мог оставлять его сигналы без внимания, если хотел, чтобы мне заплатили, — пробормотал Вольфрам. Сообразив, что он противоречит сам себе, дворф сердито лягнул ножки стула. — Что ж, это правда, когда-то меня интересовали только деньги. Но теперь все изменилось, хотя меня это почему-то не слишком радует. Ответьте мне, почему? — Вольфрам посмотрел монахине прямо в глаза. — Густав занимался действительно важным делом. Его поиски не были блажью чудака. Возможно, это было чрезвычайно важное событие, какое случается один раз в несколько столетий. Так почему же вы не отправили одного из своих монахов, чтобы он все записал со слов самого Густава? Зачем вам понадобилось посылать меня?

— Да, наши монахи иногда отправляются в различные уголки мира, чтобы стать очевидцами событий. Но мы должны быть очень осторожными, чтобы не повлиять на эти события, — объяснила Огонь. — Прежде чем послать монахов куда-либо, мы долго и серьезно обдумываем все до мельчайших подробностей. Когда тааны напали на Дункар, там не было никого из наших монахов. Ты спросишь — почему? Если бы в Дункар прибыл наш монах, люди сразу бы поняли, что должно случиться что-то очень важное, и повели бы себя соответствующим образом.

— Возможно, они спаслись бы от нападения, — с упреком возразил Вольфрам.

— А может, их армия двинулась бы на Карну, поскольку они считают карнуанцев своими злейшими врагами, — ответила монахиня. — Или они решили бы, что появление монаха связано вовсе не с войной, а с болезнью и скорой кончиной их короля. — Подняв руку, монахиня несколько раз взмахнула ею в воздухе. — Существуют мириады вариантов событий, но если по нашей вине произойдет хотя бы незначительное изменение, мы тем самым вмешаемся в деяния богов. Наши наблюдатели были в Дункаре, но о них никто не знал. Они запечатлели все, что происходило, в своей памяти, а потом сообщили нам.

— Те из них, кто уцелел.

— Да, — сказала Огонь. — Те, кто уцелел. Они, как и ты, Вольфрам, знали, что идут на риск. Соглашаясь работать на нас, ты знал, что рискуешь. У тех наблюдателей, как и у тебя, был выбор, и они могли бы заранее покинуть город. — Монахиня улыбнулась. — Тебя раздражает и не дает покоя вовсе не жар браслета. Нет, Вольфрам, тебя будоражит жар твоего ненасытного любопытства.

— Возможно, — неуверенно произнес Вольфрам. — Может, и так.

Он прикоснулся к браслету, и тот, к удивлению дворфа, легко снялся с руки. Вольфрам поднес браслет к свету, потом осторожно положил на стол перед монахиней.

— Я теперь свободен от дальнейших обязательств? Я могу распоряжаться жизнью по своему усмотрению?

— Ты всегда был свободен, Вольфрам, — сказала Огонь.

Дворф встал.

— Стало быть, вы не намерены рассказывать мне о Ранессе? Я так и не узнаю, зачем вам понадобилось, чтобы я притащил ее сюда?

Монахиня колебалась, словно решала, стоит ли отвечать, потом сказала:

— Это не ты привел ее сюда. Мне хочется, чтобы ты знал об этом, Вольфрам. Ты был ее провожатым. Ты лишь сократил ей путь. Ее желание найти нас было настолько сильным, что рано или поздно она все равно оказалась бы здесь. Что бы ни случилось, я не хочу, чтобы ты винил себя.

— Что бы ни случилось… — Вольфрам почувствовал, как по телу пробежал холод. — Винить себя? За что? Что может случиться?

— Мириады путей ведут нас в будущее, Вольфрам, — сказала Огонь. — И среди них — тот, который мы выбираем наконец, но нам никогда не узнать заранее, какой путь мы выберем. Иди отдыхать и оставь дела богов богам.

Теперь монахиня всем своим видом показывала, что разговор окончен и дворфу пора уходить. Голос ее звучал твердо, и в нем слышался холод. Этим монахиня недвусмысленно предостерегала Вольфрама, что рассердится, если он вздумает задержаться. Последние слова Огня встревожили и опечалили его. Наверное, он все-таки задержался бы, если бы краем глаза не увидел, как сзади что-то промелькнуло. В дверном проеме неслышно появился один из рослых омара.

Этот великан мог бы просто взять дворфа за шкирку и выбросить вон. Не желая подвергаться подобному унижению, Вольфрам ушел. Довольно расспрашивать это лживое существо, нацепившее на себя личину дворфа. Он все равно найдет ответы. И какое счастье, что у него на руке больше нет этого гнусного браслета!

Только теперь Вольфрам почувствовал, как он устал. Он едва переставлял ноги, широко зевая на каждом шагу. Разговор с монахиней занял весь остаток ночи. В сумрачное пространство монастырских помещений уже начинал вливаться тусклый серый свет, знаменуя наступление нового дня. Вольфрам решил, что сейчас посмотрит, как там Ранесса, а потом вволю выспится. Он честно заслужил отдых. Волоча ноги по направлению к общему залу, он вдруг вспомнил, что завещание Густава, жалующее ему замок и земли, осталось лежать на столе монахини.

Впечатляющий жест, но теперь Вольфрам сожалел об этом. Ничего, днем он снова сходит наверх, признает допущенную ошибку и попросит вернуть ему завещание. Быть владельцем замка ему совсем не хотелось. Пожалуй, он его продаст вместе с землей, а деньги отдаст на хранение какому-нибудь виннингэльскому ростовщику. Этой суммы ему вполне хватит на безбедное существование до конца дней.

— Отныне — никаких делишек, связанных с лошадьми, — пообещал себе Вольфрам. — Только лучшее конское мясо для его светлости Вольфрама.

Он усмехнулся, произнося свой новый титул.

Войдя в общий зал, Вольфрам встал как вкопанный.

Воздух наполнял едкий дым. Казалось, здесь произошло побоище. Столы были опрокинуты. Повсюду валялись обгорелые клочья одеял. Подстилки были выпотрошены, и мятый камыш устилал собой весь пол. Часть его сгорела. Отдельные стебли и сейчас еще дотлевали на полу.

Вольфрам вглядывался в пелену дыма, ища глазами Ранессу.

Ранесса исчезла.

ГЛАВА 11

Ранесса притворялась спящей, дожидаясь, пока дворф уйдет. Наконец он вышел из зала. Она слышала, как Вольфрам бормотал себе под нос, что должен встретиться с монахами и потребовать заслуженную награду. Лежа на подстилке, Ранесса вглядывалась в узор теней, густо покрывавших потолок. Как давно она мечтала попасть в этот монастырь! Теперь же, добравшись сюда, она не знала, зачем проделала долгий и опасный путь к Драконьей Горе. Голос, звучавший у нее в мозгу, пытался ей что-то объяснить, но она не понимала чужеземных слов.

Голос между тем снова и снова терпеливо повторял эти слова, как делают взрослые, разговаривая с несмышленым ребенком. И Ранесса, как ребенок, лишь сердилась на мешавший ей голос. Наконец, отбросив одеяло, она вскочила и закричала, обращаясь к голосу:

— Я слышу тебя, но не понимаю, что тебе нужно. — Она сердито оглянулась по сторонам. — Говори понятно. Ты можешь, Пустота тебя побери, говорить на моем языке?

Голос зазвучал снова, такой же тихий и терпеливый, но слова оставались чужими.

Ранесса в ярости бросилась к длинному столу, уставленному едой. Напрягшись, она ухватилась за край столешницы и, сдвинув ее с козел, резко опрокинула. На пол упали ковриги хлеба. По каменным плитам загрохотали деревянные миски. Раскатились желтые круги сыра, замерев в темных углах. Вслед за ними на пол полетели фаянсовые кувшины, превращаясь в груды белых черепков. Потекли реки и ручейки пенистого эля, наполняя воздух терпким запахом солода.