Ранесса потом рассказывала, что она в ту ночь проснулась от сна, в котором летала по небу, словно птица. Сон был удивительно красивым и очень похожим на явь. Убедившись, что все это ей только снилось, девочка заплакала. Потом ей подумалось: а ведь, наверное, она во сне научилась летать. Она выскользнула из родительской хижины и отправилась к дому врачевания, стоявшему близ Священного Круга. Ранесса влезла на крышу, раскинула руки и прыгнула в воздух. Однако она не взлетела, а упала плашмя внутрь Священного Круга. От удара о землю у нее перехватило дыхание. Но сильнее телесной боли была боль душевная, ибо ее удивительный сон оказался ложным. Она долго горько плакала, не думая о том, где находится, а потом заснула.

Кое-кто в деревне хотел, чтобы ее предали смерти. Однако старейшины, выслушав ее рассказ, посчитали ее просто сумасшедшей. Всем жителям строго-настрого запретили причинять Ранессе вред, но с того дня люди стали ее сторониться.

После ее слов по поводу Портала старейшинам стало не по себе. Джессан и Рейвен переглянулись. Забота о Ранессе лежала на них.

— Тебе не стоило выходить на жаркое солнце, Ранесса, — мягко произнес Рейвен, беря ее за руку. — Пойдем. Я отведу тебя домой.

Ранесса жила одна. После гибели отца она покинула родительский дом. Брат предложил ей поселиться у него, но она с насмешливым презрением отказалась. И тогда он построил ей хижину. Там она и жила, покидая свой дом лишь на время долгих и, судя по всему, совершенно бессмысленных блужданий, которые иногда продолжались по несколько дней. В селение она неизменно возвращалась голодной и злой, с язвительной усмешкой на губах. Она прекрасно знала, как многие в селении надеялись, что она исчезнет навсегда, и потому ее возвращение всегда вызывало недовольство.

— Я сама выбираю, куда мне идти, Рейвен, — сказала Ранесса, высвобождаясь из его руки. — Хочу послушать рассказ моего дорогого племянничка. — Она скривила губы. — Хоть какое-то разнообразие, а то прямо дохнешь от здешней скуки, каждый день одно и то же.

Джессан продолжал рассказывать и изо всех сил старался глядеть куда угодно, только не на свою безумную тетку. По ее странному сверлящему взгляду он мог без труда понять, что она считает весь его рассказ о встрече с Густавом полнейшей ерундой. Однако, дойдя до описания битвы, Джессан позабыл и про Ранессу, и про своего дядю, и даже про старейшин. Он снова переживал минуты того незабываемого сражения и подробно, как и подобает воину, описывал ход боя, не забыв похвалить дворфа за то, что тот мастерски изобразил жужжание целого роя «конского проклятия».

Жители вознаградили Джессана одобрительными кивками, а их симпатии к дворфу значительно возросли. Когда юноша рассказывал, как рыцарь вонзил свою меч в грудь врага, пробив доспехи, несколько воинов издали торжествующий клич, тогда как землепашцы шептали молитвы, прося богов даровать Густаву выздоровление.

— Он не поправится, — прозвенел жесткий и холодный голос Ранессы. — Смерть уже вьется над ним. Существо, которое он убивал, было мертвым, когда он его убил. Но теперь оно не мертвое.

С этими словами Ранесса резко развернулась. Волосы, словно плети, хлестнули ее по плечам. Бросив на всех взгляд, полный враждебности и презрения, она побрела прочь. После ее ухода люди облегченно вздохнули. Ее присутствие было как темная туча на ясном небе, и когда Ранесса ушла, солнце показалось всем еще ярче. Джессан украдкой посмотрел на дядю, который лишь пожал плечами и покачал головой.

— А что это ты принес в конской попоне? — спросил Рейвен, чтобы поскорее выбросить из головы их безумную родственницу.

Джессан готовился с гордостью показать всем собравшимся свое сокровище, но странное пророчество Ранессы напомнило ему о предостережениях рыцаря. Юноша был вынужден признать, что отсутствие под доспехами мертвого тела — отнюдь не пустяк, от которого можно отмахнуться.

— Там подарок для моего дяди, — ответил Джессан.

Больше о содержимом узла он не сказал ни слова. Подарки — дело личное, и тревинисы предпочитали не хвастать перед другими тем, что им досталось по случаю, особенно когда это могло вызвать зависть и нарушить нормальный уклад жизни в селении.

Старейшины выразили свое удовлетворение тем, что Джессан и Башэ вернулись целыми и невредимыми, похвалили их за мужество, а затем направились в дом врачевания, чтобы узнать, как обстоят дела у раненого рыцаря. Остальные жители пожелали Джессану удачи и вернулись к своей работе.

— Идем домой, Джессан, — сказал ему дядя. — Бери с собой свой узел. Так говоришь, это подарок для меня?

— Да, дядя, — ответил Джессан, когда они вместе шагали к дому.

— Из Дикого Города, стало быть, — нахмурился Рейвен. — Надеюсь, ты не потратил впустую деньги, что сумел там заработать?

— Нет, дядя. Я обменял шкуры на стальные наконечники для стрел. Они сделаны на совесть. Я проверил каждый, как ты меня учил. Вот они, — Джессан указал на сверток, висевший у него на поясе. — А подарок тебе я принес с поля битвы. Это боевой трофей. Доспехи врага, сражавшегося с рыцарем.

— Тогда по закону доспехи принадлежат рыцарю, — заметил Рейвен.

— Он не захотел их взять, — пожав плечами, ответил Джессан. — Он велел нам закопать их или утопить в озере. Тебе надо их увидеть, дядя. Такой ценностью нельзя бросаться. Мне кажется, что у бедняги просто помутилось сознание, — доверительным тоном добавил он.

— Возможно, и так, — согласился Рейвен. — Мне любопытно взглянуть на эти удивительные доспехи. Кстати, а тетке ты что-нибудь принес в подарок?

Джессан мешкал с ответом. Единственной вещью, которую он мог бы отдать Ранессе, был нож, снятый им с мертвого тела рыцаря в черных доспехах. Нож был довольно странный, ибо его сделали не из металла, а из гладко отполированной кости. Костяное лезвие было острым, но настолько тонким и хрупким на вид, что Джессан долго ломал голову над тем, для какой надобности погибший рыцарь держал этот нож. Нож был цельным, вырезанным из кости какого-то зверя. К тому же этой штучке было уже немало лет, кость пожелтела и имела зазубрины. Джессан хотел оставить диковинный нож себе в качестве боевого трофея. Он будет обращаться с ним надлежащим образом, как то заслуживает трофей. Если же отдать нож тетке, та наверняка станет чистить им рыбу.

— Не привез я ей никакого подарка. Да и с какой стати я должен был думать о ней? — спросил Джессан. — Ранесса меня ненавидит. Она вообще всех ненавидит. Если бы мы с Башэ погибли в пути, ей было бы все равно. Она только позорит нашу семью. Ты, наверное, не знаешь, что происходит, когда тебя нет в селении. Ранесса говорит обидные вещи всем подряд. Узнав, что у Колючки Шиповника родился мертвый ребенок, она стала смеяться. Она сказала, что нам надо радоваться, а не горевать, поскольку этот ребенок не увидел мира, где одни страдания и муки. Я думал, что Лосиный Рог убьет ее за такие слова. Мне пришлось принести им мяса, чтобы загладить вину Ранессы. А когда я хотел поговорить с ней об этом, она назвала меня глупым несмышленышем и сказала — как хорошо, что моей матери нет в живых и она не видит, какого дурака произвела на свет.

Голос Джессана дрожал от гнева. Он почти не помнил мать и немногие воспоминания о ней хранил как святыню.

— Да, у Ранессы есть злой дар делать людям больно. Не принимай ее слова близко к сердцу, Джессан, — посоветовал Рейвен. — Сомневаюсь, чтобы она действительно так думала.

— А я не сомневаюсь, — пробормотал Джессан.

— Что касается Лосиного Рога, не успел я войти в деревню, как он сразу же рассказал мне и о своем несчастье, и о словах Ранессы. В знак извинения я подарю ему что-нибудь из трофейного оружия. Он сказал, что ты вел себя с ним и с его женой как взрослый.

Рейвен внимательно посмотрел на племянника и понял, что упоминание о Ранессе омрачило ему весь праздник.

— Не переживай. Мы ей ничего не скажем. А теперь пойдем, ты покажешь мне эти удивительные доспехи.

Он положил племяннику руку на плечо. Они дошли до хижины, в которой жили вместе с тех пор, как родители Джессана погибли и он осиротел. Джессан подумывал, а не рассказать ли дяде про костяной нож. Однако юноше не хотелось ни рассказывать про этот нож, ни показывать его. Он догадывался, что скажет Рейвен. Нож погибшего рыцаря теперь принадлежал Густаву. Но рыцарь находился при смерти, и нож сейчас ему был нужен не больше, чем трупу, с которого Джессан снял эту вещицу. Уж если умирающему рыцарю не нужны черные доспехи, то нож — тем более.