Густав тяжело проглотил слюну и закрыл глаза. Сил пошевелить головой у него уже не было. Когда он вновь заговорил, Джессану пришлось наклониться почти к самым его губам.

— Ты… человек. Государство Тромек не допустит тебя в свои пределы… без сопровождающих. Ниморейцам они… доверяют.

Голос Густава оборвался, но глаза продолжали внимательно глядеть на Джессана. Юноша, чуть помешкав, кивнул.

— Понимаю, мой господин. Одних нас не допустят в пределы земли эльфов, но этот нимореец Арим сможет добыть нам разрешение и отправиться вместе с нами.

Густава удовлетворил ответ, но еще больше его радовала мелькнувшая сразу же мысль: он завершил дело своей жизни. Ноша более не лежала на его плечах. Он передал ее. Он сделал все возможное, чтобы Камень Владычества в целости и сохранности вернулся к людям. Теперь можно оставить жизнь в этом теле и протянуть руки навстречу Аделе.

Густав закрыл глаза. Он стоял на песчаной полосе, серебрящейся под лучами яркого солнца. У ног плескалось широкое, живое, дышащее и движущееся море. Волны устремлялись к его ногам, подвигаясь все ближе. Над головой кружили чайки, сражаясь с ветром. По песку прыгали какие-то птички с коричневым оперением и плотно прижатыми крылышками. Всякий раз, когда волна подбиралась к ним, они проворно отскакивали прочь.

Волна накрыла ступни Густава. Отхлынув, она унесла часть песка из-под его ног. Каждая волна постепенно размывала песок под его ногами.

Он стоял на берегу и ждал, когда Адела придет за ним и поведет его по бурным волнам в тихую гавань.

Старейшины селения встали вокруг постели умирающего рыцаря. Они надели свои лучшие одежды и украсили себя всеми трофеями. Они говорили по очереди, начиная с самого старшего, и каждый рассказывал историю об одном из некогда живших доблестных воинов, призывая дух этого воина явиться в дом врачевания. Старейшины рассказали про Одинокого Волка, который оставался на поле битвы вместе с раненым товарищем, продолжая сражаться, и предпочел погибнуть под натиском превосходящих сил противника, но не бросил своего соратника умирать в одиночку. Они рассказали про Серебряный Лук, который пускал одну стрелу за другой в глаза бесчинствующему великану, преграждая тому путь, когда все остальные воины в страхе бежали. И много еще славных историй звучало вокруг смертного одра Густава, пока весь дом врачевания не наполнился духами погибших героев.

В самый разгар истории о храбром воине по прозвищу Пивной Бочонок полог двери резко распахнулся. На пороге стояла Ранесса.

Вместо одежды она была плотно закутана в свое одеяло. Ноги оставались босыми. Скорее всего, Ранесса навернула одеяло прямо на голое тело.

Старейшина умолк на полуслове. Он гневно посмотрел на возмутительницу спокойствия. Ранесса не имела права здесь находиться. Ее появление было оскорблением для старейшин и для умирающего рыцаря. Один из старейшин встал и взял ее за руку.

Она резко вырвалась.

— Не трогай меня, Седобородый, — холодно потребовала она. — Я здесь не останусь. Я пришла взглянуть на него и сразу уйду.

Ранесса сделала несколько шагов, пока не оказалась рядом с умирающим рыцарем. В течение десяти ударов сердца она пристально смотрела на Густава, после чего повернулась и исчезла столь же внезапно, как и появилась.

Старейшины переглянулись, покачали головами, удивленно подняли брови, а затем рассказчик закончил прерванную историю про Пивной Бочонок.

Наверное, рыцарь даже не заметил вторжения Ранессы. Вряд ли он слышал и рассказы о славных героях прошлого. Всем казалось, что он тихо движется навстречу смерти, когда неожиданно его глаза широко раскрылись. Он испустил хриплый крик, свидетельствующий о нестерпимой боли. По его телу пробежали судороги.

— Зло ищет его, чтобы утащить в Пустоту, — объявила Бабушка.

Старейшины спокойно следили за умирающим. Бабушка велела им готовиться к битве. Ведь ради этого они и пришли сюда и ради этого вызвали духов умерших. Целые полки погибших тревинисских героев окружали сейчас Густава, сражаясь с Пустотой за его душу.

Битва была тяжелой, но недолгой. Рыцарь громко и протяжно застонал, отчего всех пробрала дрожь. Потом его тело выпрямилось. С лица сошла гримаса боли и страданий. Густав открыл глаза, затем поднял руки.

— Адела, — произнес он последнее в своей земной жизни слово.

Бабушка закрыла ему глаза, которые уже не видели света этого мира.

— Свершилось, — произнесла она и с удовлетворением добавила: — Мы победили.

Ночью, при свете звезд, шестеро крепких воинов отнесли тело Густава туда, где тревинисы предавали своих умерших земле. Его похоронили рядом с другими воинами — честь, которую тревинисы редко оказывали чужестранцам.

На следующий день жители селения прощались с путешественниками. Тревинисам было несвойственно плакать, печалиться и стенать о невозможном. Когда Джессан проснулся на рассвете, готовясь покинуть родное селение, он был в превосходном настроении и жаждал поскорее оказаться в незнакомых местах и насмотреться на все тамошние особенности. Он отправлялся налегке, беря с собой лишь лук, изготовленный им под наблюдением Рейвена, стрелы с новыми железными наконечниками, немного пищи, бурдючок для воды и костяной нож.

Юноша навел порядок в хижине, аккуратно свернул все половики и одеяла и поставил у стены. Прежде чем присоединиться к Башэ и Бабушке, ему предстояло выполнить еще одно дело. Сжав зубы, он направился проститься со своей теткой. Джессан не сомневался, что услышит от нее какие-нибудь отвратительные слова вроде тех, которые она вчера сказала Рейвену. Можно представить, с каким дурным напутствием пришлось отправиться в Дункар его дяде. Идя к Ранессе, Джессан надеялся избежать прилюдного унижения, которое пришлось вчера вынести Рейвенстрайку.

— Тетя Ранесса, — позвал Джессан, встав у двери ее хижины.

Ответом ему было молчание.

Джессан немного подождал, и в его сердце затеплилась надежда. Он позвал еще раз, и вновь не услышал ответа. Откинув полог завесы и отчаянно надеясь, что не увидит ничего недостойного, Джессан просунул голову внутрь. Он чуть не задохнулся от гнилостного смрада, пахнувшего ему в лицо. Юноша быстро огляделся. Ранессы внутри не было. Трудно сказать, куда она ушла. Возможно, опять отправилась куда глаза глядят. Джессан поспешил удалиться. Он выполнил свой долг, и никто не сможет его упрекнуть.

Он условился встретиться с Башэ и бабушкой возле Священного Круга. Подойдя ближе, Джессан услыхал такие стоны и рыдания, что подумал, будто за ночь в селении еще кто-то умер. Добежав до Круга, Джессан обнаружил, что плач и стоны исходят от пеквеев, которые никак не могли пережить расставание с Бабушкой и умоляли ее не покидать селение.

Над толпой рыдающих и всхлипывающих пеквеев возвышалась седая Бабушкина голова. Джессану подумалось, что пеквеи готовы утопить Бабушку в своем горе и слезах. Старейшины тревинисов тоже пришли проститься с Бабушкой и недоуменно переглядывались при виде диковинного зрелища. Здесь же находился и Башэ. Он держался особняком и смущенно смотрел на соплеменников. Его смущение еще более возросло, когда он увидел Джессана. Джессан, в свою очередь, заметил Вольфрама, который наблюдал за происходящим и ухмылялся.

— Что происходит? — сердито спросил Джессан у друга, чувствуя, как кровь у него приливает к затылку и неприятно обжигает лицо. — Над нами все смеются.

— Мне самому неприятно, Джессан, — ответил Башэ, чье лицо было красным от стыда. — Но я не виноват. Бабушка говорила, что подобное может случиться, и мы постарались уйти незаметно, когда пеквеи еще спали. Но Бабушка не сумела идти бесшумно. Накануне она пришила к своей юбке несколько серебряных колокольчиков.

Джессан молча выругался.

— Вытащи ее из этого безумства! — негромко велел он и искоса посмотрел в сторону старейшин. — И давайте трогаться в путь!

Башэ растворился среди пеквеев. В какой-то момент он исчез из виду, затем вынырнул рядом с Бабушкой.