— Старый воровской трюк, весьма подходящий для старого вора, — улыбнувшись, вполголоса произнес Густав.

Трюк этот был вполне оправдан: даже при самом легком и осторожном прикосновении к шатру колокольчики обязательно зазвенят. По той же причине Густав бросил у входа в шатер неубранную посуду, надеясь, что сам он не натолкнется на свои горшки и миски, если ночью придется совершить вылазку в кусты.

Решив, что он надлежащим образом приготовился к ночному визиту незнакомца и тот его не застигнет врасплох, Густав завернулся в одеяло и лег на землю. Подушкой ему служил все тот же мешок. Рядом он положил свой меч и несколько серных палочек, какие делали дворфы.

Густав был не из тех, кто тревожно ворочается с боку на бок, не в силах уснуть. Равным образом, он не собирался всю ночь пролежать с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к каждому шороху. Сон был столь же необходим воину, как меч, щит и доспехи. Густав приучил себя спать в любых условиях и засыпать усилием воли. Он прославился тем, что однажды беспробудно проспал всю осаду орков. Его товарищи рассказывали, как катапульты орков обстреливали стены валунами и обрушивали на людей огненный студень, превращавший каждого в живой факел. Густав не спал три ночи подряд, отражая атаки орков, и воспользовался первой же возможностью вздремнуть. Товарищи Густава немало удивились, когда на следующее утро он поднялся живым и невредимым. Он спал, как мертвый, отчего все решили, что он и впрямь мертв, и уже собирались бросить его тело в погребальный костер.

Утомленный событиями прошедшего дня, Густав крепко уснул, рассчитывая на чутье своей лошади и на серебряные колокольчики, которые он развесил на случай вторжения непрошеного гостя.

Однако разбудил его не грохот посуды и не мелодичный звон колокольчиков. Густава разбудил сон.

Густав никак не мог совладать с дыханием. Он силился вздохнуть и чувствовал, что не может втянуть воздух в легкие. Он умирал, умирал от удушья. И осознание того, что он умирает, мгновенно выбило Густава из сна. Он со стоном проснулся. Сердце его бешено колотилось. Сновидение было очень ярким. Густав почти не сомневался, что кто-то проник в шатер и попытался на него напасть. Он огляделся, но поскольку вокруг было темно, он все свое внимание сосредоточил на звуках.

Ночь была темной; облака закрыли луну и звезды. Внутри шатра было так же темно, как и снаружи. Колокольчики не звенели. Горшки и миски не гремели. И тем не менее поблизости кто-то был.

Лошадь Густава тоже почуяла чье-то присутствие. Она шумно храпела и била копытами по земле. Густав растянулся на спине. Его не покидало ощущение, что его пытались задушить. Ему было трудно дышать, словно какая-то тяжесть давила на грудь.

Воздух в шатре был тяжелым и спертым, наполненным странным зловонием. Густав сразу же узнал этот запах. Однажды ему довелось оказаться на поле битвы через три дня после сражения. Он запомнил, как пахнут трупы убитых, которые не закопали в землю, а оставили разлагаться и гнить на жарком солнце. Даже у самых стойких и закаленных воинов Виннингэльской армии от этого зловония кишки буквально поднимались к горлу.

Колокольчики слабо звякнули. Густав услыхал звук крадущихся шагов, приближающихся к шатру. Лошадь неистово заржала. Чувствовалось, она крайне напугана, чего никогда не случалось с этим хорошо вышколенным животным. Затем раздался треск и дробный стук копыт. Лошадь Густава, привыкшая к сражениям и не боявшаяся сотни нацеленных на нее вражеских копий, порвала привязь и унеслась в кусты.

Густав вполне понимал свою боевую подругу. Ему тоже доводилось видеть сотню нацеленных на него вражеских копий, но он еще никогда не испытывал такого страха, какой охватил его сейчас. К нему приближалось зло. Дьявольское зло. Древнее зло, появившееся раньше, чем был создан мир. Умевший различать все виды магии, Густав без труда узнал магию Пустоты.

Владевший этой магией был отнюдь не из числа бродячих чародеев с их жалким колдовством. Нет, он обладал силой, с какой Густав еще ни разу не сталкивался. И старый рыцарь не был уверен, сумеет ли он одолеть эту силу.

Шаги становились все громче. Смрад Пустоты делался все гуще, заставляя судорожно сжиматься желудок Густава. Дышать этим воздухом было все равно что вдыхать воду, перемешанную с жиром.

Чья-то рука коснулась стенки шатра. Колокольчики снова зазвенели, но Густав не слышал их из-за стука крови, прилившей к вискам. Лоб его покрылся испариной. Во рту пересохло, ладони сделались липкими. Густаву оставалось одно из двух: либо подняться, облачиться в магические доспехи и атаковать чародея за пределами шатра, либо дождаться, пока тот появится сам.

Густав твердо решил не выходить и притворился спящим. Ему хотелось увидеть адепта Пустоты, который так долго и терпеливо выслеживал его. Густава интересовала причина столь пристального внимания к своей персоне. Лежать с закрытыми глазами — это требовало исключительных волевых усилий. Густав попытался, насколько возможно, унять бешено стучащее сердце.

Он услышал звук треснувшей материи — незваный гость прорвался в шатер сзади. Серебряные колокольчики устроили яростный трезвон. Густав подумал, что от такого шума он вполне может проснуться. Он фыркнул и сел на постели, протирая глаза левой рукой.

Незнакомец вполз в шатер на четвереньках. Тьма мешала Густаву разглядеть его.

— Кто здесь? — спросил он якобы сонным голосом и одновременно чиркнул большим пальцем правой руки по серной палочке.

Вспыхнул огонь. Густав поднес зажженную палочку к лицу незнакомца… Перед ним на четвереньках стояла женщина удивительной, невероятной красоты. У нее были большие лучистые синие глаза, полные алые губы, волосы цвета осенних кленовых листьев. Женщина была одета в ярко-зеленое бархатное платье с глубоким вырезом. Через вырез соблазнительно перевешивались белые налитые груди.

— Я совсем одна, — почти прошептала она. — Мне негде провести ночь.

Густаву вновь стало трудно дышать; зловоние гниющего тела становилось невыносимым.

Он пристально вгляделся в женщину, и обманчивый образ дрогнул и рассыпался, словно лед под ударами молота.

Вместо красивого лица Густав увидел жуткое и отталкивающее зрелище.

Перед ним был череп давно разложившегося и сгнившего трупа. К черепу цеплялось несколько клочков сгнившей кожи. Живые глаза исчезли, но в пустых глазницах светился злобный, хитрый и изворотливый ум. Густав не увидел в них ни жалости, ни пощады, ни сострадания. Там не было ни ненависти, ни алчности, ни похотливой страсти. В них было только одно: Пустота.

Пустота. Она возникла раньше, чем явились боги и создали этот мир. И она останется, когда боги удалятся и наступит конец света. Он увидел в этих глазах такую же пустоту, какая была у него в сердце, когда умерла Адела.

В этих глазах Густав увидел и свою смерть. Он не сумеет справиться с этим исчадием. Он даже не сможет пошевелить рукой, чтобы защититься. Сила Пустоты опустошила его, выжала до капли, лишила воли к жизни.

Серная палочка догорела, опалив Густаву пальцы. Боль напомнила ему, что он пока еще жив, а значит — может сражаться. Прежде чем огонь погас, Густав успел заметить в костлявой руке трупа небольшой костяной нож.

Порождение Пустоты бросилось на Густава и ударило ножом. Нападение было быстрым и точно рассчитанным — костлявая рука метила прямо в сердце. Если бы не мгновенно возникшие доспехи Владыки, жизнь старого рыцаря неминуемо оборвалась бы.

Нож ударился о сталь. Доспехи отвернули костяное лезвие от сердца, но полностью защитить Густава не смогли. Благословенные доспехи Владыки можно было пробить лишь несколькими видами оружия, одним из которых было оружие, наделенное магической силой Пустоты. Лезвие ножа, метившее в сердце, ударило Густава в левое плечо.

Ужасная, жгучая боль пронзила все его тело и добралась до самой души. От боли у Густава свело желудок, что вынудило его скрючиться.

Труп издал какой-то нечеловеческий звук, сдавленный яростный крик, исходивший словно из могильной глубины. Преодолевая неимоверную боль, от которой все закружилось и поплыло перед глазами, Густав поднял меч. Труп находился совсем рядом. Густав ощущал, как по металлу доспехов царапают мертвые ногти. Густав из последних сил вонзил меч прямо в грудь исчадия Пустоты.