«Пролетарскому дедушке, Владимиру Ильичу, товарищу Ленину!

Разрешите поздравить вас, то есть вождя рабочих и крестьян! Принимаем тебя в свой кружок „Долой монахов!“, потому что ты скидывал с земного шара метлой попа в черной шапке.

Мы проявляем острое желание сжечь все иконы: если людям не на что станет молиться, они забудут про бога. Но нам сказали, что так бороться нельзя, и теперь мы создали свою коммуну. Собираемся мы на чердаке, потому что сарай наш сожгли скауты, а повсюду разруха и нету целых домов…»

Ребята волновались от слов, которые придумали. Никто не ожидал, что получится складно да так, что станет жалко самих себя…

Закончили письмо бодро:

«Дорогой Владимир Ильич! Просим не ехать на Генуэзскую конференцию к буржуям и не надо платить долги за царя. У нас и так нечего есть, а мы должны чужие долги платить.

Письмо пишем все беспартийные, зато коммунары! Ждем победы над издыхающей кровавой буржуазией!»

— Здорово получается, — восхищенно прошептала Варька.

— Погоди, еще не все, — сказал Илюша. Ему вспомнились слова брата Вани, и он от себя написал:

«Вы не беспокойтесь, Владимир Ильич. Мы подрастем и создадим всемирную Коммуну, чтобы все люди жили дружно!»

— Жалко, марки нету, — сказала Варька.

— Без марки дойдет. Ленина все знают.

Заспорив, ребята так расшумелись, что сторожиха внизу услышала их. Она решила, что на чердаке притаились воры, сказала об этом заведующему клубом Сережке. Он потихоньку поднялся по лестнице к чердачному люку, прислушался к голосам. Его суровое, тронутое рябинами лицо становилось все светлее.

Наконец он поднял крышку люка, влез на чердак и, как гроза, предстал перед растерянными ребятишками.

— Руки вверх! — шутливо скомандовал он. — Вы кто такие?

— Безбожники, — робко отозвался Кащей.

— Я тоже безбожник, но по чердакам не лазаю.

— Нам собираться негде.

— Зачем собираться?

— Бороться, — решительно сказал Илюша.

— Эк, куда хватил. Тебе здесь цирк, что ли?..

Илюше было обидно, что Сережка Калуга опять его не узнал. А завнардомом, не смягчая сурового тона, заметил Степин ящик и спросил:

— А это что за коробка?

— Почему «коробка»? — чуть-чуть обиженно ответил Степа. — Говорящее радио, а не коробка.

Сережка присел на корточки, с любопытством потрогал культяпками Степин аппарат.

— Откуда у вас радио?

— Степка сделал! — выкрикнула Варька.

— Кто из вас Степка?

— Я.

— Гм, слепой… Как же ты такую сложную штуку смастерил?

— Умеючи разве долго? — задиристо ответил Степа.

— Послушай, а для клуба можешь сделать радио?

— Могу. Только у меня проволоки нету.

— Да я тебя с ног до Головы проволокой обмотаю, братка. Знаешь, какое это дело — говорящее радио в нардоме! Со всего города молодежь к нам повалит, понимаешь ты это?

Сережка поглядел вокруг и только тогда обратил внимание на детские вещички, аккуратно выставленные в ряд, и укрепленный над ними красный флаг, стропила, празднично увитые зеленью.

— А это что у вас?

— Коммуна, — не очень смело ответил Илюша.

— Как ты сказал? — переспросил Сергей, еще пристальнее оглядывая бедную детскую одежонку, сложенную в общий котел.

— Коммуна, — повторил Илюша смелее.

Ребята не поняли, почему Сережка отвернулся и вытер культяпкой глаза.

— Вот черти конопатые… — растроганно проговорил Сережка. — Кто же из вас придумал это? Кто закоперщик?

— Илюшка… — похвалилась Варька. — Он из Юзовки, шахтер. А здесь на Солдатской живет, у Дунаевых…

— Постой-постой, — присматриваясь к Илюше, проговорил Сережка. — Я же тебя знаю. Ты Женькин братишка.

— И я вас давно знаю, дядя Сережа, — проговорил Илюша, радуясь, что теперь-то Сережа вспомнит все. — Мы виделись с вами в Донбассе, когда вы еще барона Врангеля ехали добивать. Помните, котелок с кашей принесли нам?

— Скажи на милость, а ведь правда! Только ты, помнится, не один был.

— Брат у меня потерялся…

— А ты как в Калуге очутился?

— Меня Пашка арестовал, чекист. А дядя Женя Дунаев в Калугу послал.

— Почему же ты раньше не признавался?

— Не знаю…

— А я видала, как ты, дядя Сережа, поймал в театре белогвардейца Каретникова, — сказала Варька.

— Мы сегодня Ленину письмо написали, — не удержался Степа, взял тетрадный листок и положил на барабан, чтобы Сережка мог прочитать.

— Правильно написали, — удивленно и радостно сказал тот, пробежав глазами строки детского послания, — молодцы. Значит, вы и вправду коммунары!

Слух о ребячьем тайном кружке мгновенно распространился по всему нардому. Лестница гнулась под тяжестью шагов, чердак наполнялся любопытными. Окружив сбившихся в кучу мальчишек, комсомольцы с интересом расспрашивали их о коммуне.

Примчался запыхавшийся Мустай и кинулся к своему другу:

— Илюшка, запиши меня коммуна!

— Очумелые, чердак провалите! — махала руками сторожиха.

Митя Азаров, узнав об Илюшином кружке, тоже прибежал в нардом.

— Да его качать надо, шахтера! — радостно говорил он об Илюше. — Зачем же ты прятался, стрючок этакий? А мы голову ломали, как за пацанов взяться. А тут готовая коммуна. Сколько же вас, огольцов? И девчонка? Тебя как зовут? Варька? Дай пять, Варюха! Будем вместе мировую революцию делать. Хочешь?

— Хочу! — сказала Варька.

Всем понравился смелый ответ Варьки. Комсомольцы глядели на счастливые и смущенные лица ребят, и никто не позволил себе смеяться над любовно поставленными в ряд вещичками первой ребячьей коммуны.

— До чего здорово получается! — не мог успокоиться Митя. — А ну, коммунары, петь умеете? — И, подняв кулак, он хрипловато запел:

Все, кто был рядом, подхватили:

Стекла в окнах дрожали от того, как грозно гремела в нардоме боевая, зовущая на борьбу песня комсомола.

О том, что в Москве появились юные пионеры, стало известно еще весной, но никто не знал толком, что представляют из себя эти отряды и для чего их создают.

В Клубе коммунистов, где теперь собирались Илюшины безбожники, в тесной комнатке было шумно. Из Москвы вернулся Митя Азаров, и ребятам не терпелось услышать новости о первых пионерах.

— Сперва объясню, что означает слово «пионер», — начал Митя, когда ребята расселись на табуретках, а то и прямо на полу, у ног докладчика. — Пионерами называют людей, которые прокладывают новые пути и открывают неизведанные океаны. Рискуя жизнью, они часто гибнут, но не сдаются.

В тишине было слышно, как дышат ребята.

— Пионерами были наши отцы-коммунисты и все революционеры, — продолжал Митя. — Они не боялись ненавистных царских штыков, поднимались на борьбу за свободу, умирали на баррикадах, гнили в тюремных застенках, а также на каторге, где их приковывали цепями к тачкам. Но они свергли царизм и совершили революцию. У этих героев остались дети-сироты. Из них, маленьких пролетариев, комсомол собирает отряды…

Когда Митя сказал, что сынков нэпманов, церковников и бывших скаутов не будут принимать в пионеры, все радостно зашумели, но тут же затихли, боясь пропустить хоть слово из рассказа Мити.

— Пионеры носят на груди красные косынки и при встрече отдают салют. Вот так! — Митя поднял над головой ладонь с вытянутыми пальцами. — Пять пальцев означают пять частей света, где еще стонут под игом капитала угнетенные. Их интересы для каждого пионера выше его личных, и он поднимает все пять частей света над своей головой.