— Помнишь, я обещала тебе книгу? — Тина зачем-то посмотрела по сторонам, достала из сумки сверток и передала Илюше. — Вот она. Только никому не говори, что дала я. Почему? Потом узнаешь… Прочитай, и мы поговорим о ней. Хорошо?

Проводив Тину, ребята пошли к себе на Солдатскую.

— Правда, Гога фартовый парень? — сказал Степа. — Подумать только, свои деньги заплатил, чтобы нас спасти.

Илюша думал именно об этом. Почему-то было неприятно, что выручил их Гога, а не кто-то другой.

Дом Каретниковых сиял огнями. Был первый день рождества. Хозяйка дома ходила из комнаты в комнату, волоча за собой длинный шлейф бархатного платья. На ней сверкали украшения из дутого золота — браслеты, кольца. На худой шее висели разноцветные стеклянные бусы, а пышную прическу венчала высокая гребенка с фальшивыми бриллиантами.

Неуклюжая кухарка Акулина с тарелками в руках далеко обходила шлейф барыни, боясь наступить на него.

По случаю предстоящего веселья играл граммофон, ставни на всех окнах были распахнуты, и свет множества керосиновых ламп освещал темную улицу. Довольно таиться, довольно жить за плотными ставнями, вернулось наше время, — как бы говорило это ликование праздничных огней.

Печи цветных кафельных изразцов были жарко натоплены, паркетные полы блестели, двери были раскрыты настежь, всюду вкусно пахло, и сквозь пряные ароматы пробивался неожиданно свежий смолистый запах рождественской елки. Она стояла в углу просторного зала поблизости от черного рояля. Ее ветви были перевиты серебряными нитями, разноцветными бусами, переливались блестками стеклянных шаров, золочеными орехами и бог весть как сохранившимися с давних времен шоколадными конфетами «Шантеклер» и «Жорж Борман».

В зале вдоль стен были расставлены мягкие кресла, обитые голубым шелком. По случаю рождества с них были сняты белые чехлы, и зал принял торжественно-парадный вид.

Первым из гостей явился старый товарищ Ивана Петровича, бывший инспектор гимназии, ныне заведующий совтрудшколой 2-й ступени, Борис Иннокентьевич с дочерью Элен, крестницей Ивана Петровича.

Элен была барышня в летах, она окончила гимназию в первый год революции, ее поклонники и женихи в свое время уехали к Деникину и Колчаку. Она ждала их с победой, а победы не получилось.

Иван Петрович церемонно раскланялся перед Элен и сказал:

— Нынешний вечер, мадемуазель, я ангажирую вас на все вальсы.

— Если не появится блестящий принц… — игриво ответила она, натягивая длинные, до локтей, бальные перчатки.

— Принц есть! Да еще какой! Шик-блеск иммер элегант! — Иван Петрович широким жестом указал на дверь своего кабинета.

Щеки Элен порозовели: она уже знала, что на днях нежданно-негаданно к Каретниковым вернулся старший сын Олег.

Дверь кабинета открылась, и вышел он сам — стройный, молодой, но уже лысеющий.

Некоторое время они с грустной улыбкой смотрели друг на друга. Потом Элен сказала тихо:

— O, cavalier de premier ordre[1].— Элен хотелось блеснуть перед Олегом тем, что она еще не забыла французский. А ведь он приехал оттуда, из далекой и благословенной Европы.

Олег учтиво поклонился и поцеловал девушке руку.

Раздался стук в дверь. Пришли Раски.

— Вот еще принц! — воскликнул Иван Петрович, впуская гостей.

Поль выглядел щеголем: на нем был фрак, лакированные узконосые ботинки, входившие в моду. Поль стал раздевать отца — невысокого сухонького старичка в потертой шубейке, которая придавала ему «пролетарский» вид. Под шубейкой скрывался аристократ в смокинге. Из-под рукавов выглядывали белые манжеты с золотыми запонками.

Торговые тузы царской России удивились бы, увидев в Калуге Ивана Францевича Раска, короля ювелирных дел Москвы, Петербурга и Киева. Впрочем, куда только не бросали волны революции «бывших» людей!..

Гога оставил товарищей и помчался в переднюю, на ходу шепнув старшему брату, что пришел Поль.

Олег сразу же прервал разговор с гостями и встретил Поля приветливой улыбкой.

— Можете не представляться, — сказал он и крепко, благодарно пожал ему руку. — Я все о вас знаю, решительно все… Я не верю в провидение, но именно оно свело нас. Ведь нам плыть в одну гавань, не так ли?

Поль был достаточно хитер, чтобы с первого взгляда не распознать своих, но Олег Каретников что-то слишком замысловато и загадочно изъяснялся.

— Нам придется дружить, Поль, — продолжал Олег, — крепко дружить… Впрочем, об этом после.

— Я бы счел за честь дружить с вами, — сказал Поль.

— После, после… — И Олег взял его под руку и повел к Элен.

Последним из гостей явился отец Серафим с матушкой. Попадья долго кряхтела, разматывая шаль.

— Почему Тина не пришла? — подскочил к ним Гога и стал помогать раздеваться.

— Разболелась, голубка, захворала, — певуче отозвалась попадья и закатила глаза в знак того, что не врет, а говорит истинную правду.

Нужно было доложить Полю. Гога нашел его в зале и отозвал в сторонку:

— Тины опять нет… Мне не нравится ее поведение.

— Мне тоже, — в задумчивости проговорил Поль, — и я не знаю, чем это объяснить.

— Переманили ее.

— Кто переманил? — строго спросил Поль.

— Комси-комса… Ведь у нее там возлюбленный.

— Азаров, что ли?.. Ну и пускай развлекается, — сказал Поль с обидой и, помолчав, добавил угрюмо: — Что ищет, то и найдет. Не будем омрачать праздника, идем веселиться.

Пир был в разгаре. За столом Олег пользовался всеобщим вниманием, к нему тянулись с бокалами, поздравляли с чудесным возвращением «с того света». Олег держал себя с достоинством, на вопросы отвечал уклончиво. Его прошлое было покрыто тайной. Даже отец и мать знали о нем далеко не все. Явился с повинной, но как это произошло, почему врангелевский офицер был прощен Советской властью, оставалось неизвестным.

Где только не побывал Олег Каретников с тех пор, как зимой восемнадцатого года записался добровольцем в белую гвардию! Сперва служил на Дону у генерала Май-Маевского. После разгрома деникинской армии перебрался в Крым, к Врангелю. Там был штабистом, служил в контрразведке. Впрочем, об этом он вспоминал без охоты… Из Крыма вместе с остатками белой армии пришлось бежать в Румынию. Потом — Париж. И наконец, он обосновался в Праге.

Там Олег круто повернул свою судьбу, он стал сменовеховцем. В Праге, среди белой эмиграции, образовались группы «сочувствующих» Советской власти. Бывший колчаковский министр Устрялов выдвинул идею, будто нэп, введенный в России, перерождает и неизбежно переродит Советскую страну в буржуазно-демократическую республику. Деятели «Смены вех» утверждали, что Советы обанкротились и уже катятся к старым порядкам. Этого и следовало ожидать, потому что не могут же, в самом деле, мужичье-лапотники управлять делами государства! Смешно даже подумать!..

Вскоре Олег добился разрешения Советского правительства вернуться на родину. И когда приехал в Россию, увидел, что сменовеховцы были правы. Иначе чем объяснить то, что отца, бывшего крупного частновладельца, не только не посадили в тюрьму, но даже разрешили вновь открыть магазин. Правда, он был записан на прислугу Акулину, но это пустая формальность, маскировка. В страна бурно развивалась частная торговля, открывались всевозможные заведения — кафе, казино, маленькие фабрики по производству мыла, спичек, церковных свечей. Торговля пока выглядела жалко, но стихия частной собственности разливалась, как половодье, и грозила затопить все.

— Олег Иванович, как вы нашли нашу Калугу? — спросила Элен и сама же ответила с грустью: — Совсем не та, правда?