Пока все, товарищ Сталин.

— Значит на сегодняшний день у вас готов первый этап, прорыв линии Маннергейма?

— Так точно!

— А как будете действовать потом, думали?

— Думали, товарищ Сталин, но многое будет зависеть от политических решений, а политические вопросы вне нашей компетенции.

— Даже так? Это вы хорошо сказали, вне компетенции. Ну что ж это верно. Товарищ Берия, что там затевают империалисты? — Нарком НКВД встал, внимательно оглядел собравшихся и отчеканил: -

— Высадку в Норвегии к 8-12 апреля крупными силами. Цель- захват Нарвика и перекрытие канала поставки железной руды для немцев. Начнут угрожать Швеции, шведы пропустят их корпус через свою территорию. К 20–22 апреля крупные силы могут быть в Финляндии. Сейчас в Англии заканчивает подготовку французская авиагруппа, ее перебросят к финнам уже до конца марта, их задача будет прикрывать развертывание экспедиционного корпуса. — Могут ли шведы присоединиться к этим силам?

— Пока они декларируют нейтралитет, но когда войска окажутся на их территории…, король может дать согласие на формирование добровольческих частей, ведь одна бригада размером с дивизию уже воюет. — Берия, еще раз оглядев кабинет, сел.

— Вопрос к товарищу Кузнецову- смогут немцы помешать высадке?

— Никак нет, товарищ Сталин, на море АнглоФранцузы сильнее.

Сталин задумчиво походил по кабинету, подошел к столику с курительными принадлежностями, вернулся к общему столу.

— Война с коалицией не в наших интересах. Не для этого пакт подписывали. Войну закончить к 1 апреля. Товарищ Шапошников, можно захватить Хельсинки к 1 апреля?

— Нет. При определенных условиях — Выборг.

— Хорошо, мир подпишем в Выборге. Готовьте операцию сроками к 1 апреля и захват Выборга. Мы думаем, что ваши предложения по кадрам, наркомат Обороны утвердит, понимаем, что нехватку войск Генштаб заменит проверенными командирами, вот только…. Вы уверены, что Мерецкова нужно оставить?

— За одного битого, двух не битых дают, товарищ Сталин.

— Двух не битых у нас нет. Главная Ставка считает, что пусть этот битый реабилитируется в 13-й армии, а в 7-й пусть будет товарищ Жуков.

— Есть, товарищ Сталин!

Рев артиллерийской подготовки, длившейся уже седьмой час, был слышен в Миккели и Ленинграде. Для окруженцев сидящих в траншеях под Кямаря это было как райская музыка. Четыре тысячи орудий и минометов ежеминутно выбрасывали в воздух десятки тонн металла и взрывчатки. На шести основных направлениях плотность стволов превышала три сотни на километр фронта. Грендаль мог гордиться по праву, колоссальная работа проделанная за три недели подготовки дала зримый результат. Сотни тысяч тонн боеприпасов, десятки тысяч артиллеристов, скрупулезная работа сотен штабов, километры фотопленки, кипы карт и схем огня, а главное связь и управляемость этой гигантской машины смерти. За семь часов были три паузы, по единому сигналу враз замолкал артиллерийский оркестр и ни один ствол не смел плюнуть снарядом или миной до следующей команды. Жаль что этой картиной могли любоваться не многие, еще вечером пехота и танки были отведены на полтора километра назад, впереди в блиндажах сидели только арт наблюдатели с телефонами и начальники штабов дивизий и бригад, тех которым скоро придется идти вперед. В 12.55 артиллерия в очередной раз замолкла и люди почувствовали-услышали зудящий гул идущий откуда-то сзади-сверху. Ясный зимний день как-то померк, солнце как при затмении начало закрывать облако, по другому не скажешь, сорока километровое облако состоящее из самолетов. Впереди мелькнули силуэты И-16-х, которые в пологом пикировании сбросили дымовые бомбы, обозначив передний край, за ними шли те кем по праву гордилась страна Советов — Красные Соколы. Смушкевич поднял в воздух все! От И-15 с двумя пятидесятками под крыльями и Р-5 до гигантов ТБ-3 и новейших ДБ-3Ф. На фронте в сорок километров и на высотах от пятисот до четырех тысяч метров, единой волной шли две с половиной тысячи самолетов. Конечно опытный взгляд различил бы и увеличенные дистанции и не четкость звеньев, но у кого он был, этот опытный взгляд? Всех подавляла МАССА. Бомбы сыпались почти тридцать минут. Советская пехота с благоговением смотрела вверх, ничего себе — авиационный парад! Им было не вдомек сколько ора и мата стоило что бы эта летающая орда смогла добраться сюда, а самое трудное, развернулась и ушла обратно, держась за раскрашенными как зебры красными полосками, лидеров. Не знали пехотинцы, что не зря их отвели на полтора километра от передовой, ох не зря. Часть бомб закономерно плюхнулась и на советскую сторону, но это не отменяло главного — ни чего живого на той стороне остаться не могло. Не зря же саперы и разведчики (Командование СЗФ с подачи Генштаба ограбили все погранучилища и ОСНАЗ НКВД), последние полторы недели резались с финнами на нейтралке и вокруг ДОТов, после этого то там, то здесь бахали большие и малые подрывные заряды, а матерящиеся саперы с разведчиками волокли истекающих кровью раненых или мертвых товарищей в тыл, это те кто смог вернуться. Многие так и сгинули, целыми группами.

Снова взревела артиллерия, командиры поднимали роты и батальоны и выводили их на передовую. Глазам изумленных пехотинцев предстала пустыня. Обыкновенная черно-серая пустыня. На три километра в глубину. Пушки замолчали, раздались свистки и стрелки привычно развернувшись цепью пошли вперед. По узким коридорам между ротами деловито порыкивая моторами поползли Т-26-е с бронесанями на прицепах. Штурмовые группы двинулись к своим объектам. Сопротивления почти не было, на фронте в сорок километров линия проклятого Маннергейма была прорвана!

Конечно кое-где вдруг оживали пулеметы, выкашивая кинжальным огнем взвод-другой, а подходивший химический танк расстреливал расчет ПТР из замаскированной ячейки, где то внезапно начинал кучно класть мины минометный взвод, беря кровавую плату с наступающих, по зигзагам ходов сообщения мелькали спины убегающих финнов, что бы через пару сотен метров развернуться и снова открыть меткий огонь. Все это было, но наступающим советским войскам было ясно как белый день — это агония. Единого фронта не было, а значит группы стреляющих упрямцев обходили танки с десантом, несколько очередей, хлопки гранат и щелканье сорокопятки, жиденькое «Ура» и пехотная цепь снова поднимается и идет вперед, с интересом разглядывая трупы, казавшихся непобедимыми финнов.

К 20.00 Особый танковый корпус под командованием комкора Павлова доложил, что установлен контакт с окруженными частями. Впервые с декабря 39-го красноармейцы и командиры испытали упоительное чувство — Победа! Войска медленно но верно шли вперед.

16/III-1949 г. 22.00 Москва. Кремль. Кабинет Сталина.

Климент Ефремович Ворошилов выглядел именинником и сиял как начищенный самовар, кажется он в тихую пропустил рюмочку. Вождь прохаживался по ковровой дорожке и слегка улыбался в усы. Товарищ Молотов сидя чуть в стороне, с грудой бумаг, радостно поблескивал стеклышками очков. В приоткрытую дверь заглянул Поскребышев:

— Начальник Генштаба.

— Пусть проходит, конечно. — Сталину, как это с ним бывало крайне редко, хотелось проявлять широкое, кавказское гостеприимство. Почти строевым шагом вошел Шапошников, спина прямая, в правой руке, с по-старорежимному чуть отведенным локтем, красная папка. Серое от хронического недосыпа лицо, мрачно-холодное.

— Здравия желаю! — Замер на вытяжку в трех шагах от двери. Ворошилов, не сдержав распиравших его эмоций, опередил даже хозяина кабинета:

— Здравия желаем, здравия желаем, дорогой Борис Михалыч! — Первого Маршала несло, но сам он этого не замечал.

— Ты че такой смурной? Или тебя не радует НАША победа?! — По лицу начальника Генштаба пробежала легкая судорога, казалось что интеллигентнейший Борис Михайлович сейчас или обматерит своего непосредственного начальника или плюнет на ковер.