– Эти увечья, – начал Шнайдерман, – они достаточно сильны, и я задумался, не признак ли это психотического самоистязания.
– Возможно, это истерия. Она вызывает царапины, слепоту, выпадение волос. Я встречался с открытыми язвами и потерей чувствительности в пальцах рук и ног. И все от самовнушения.
– Но явные синяки? Укусы и проколы?
– Конечно.
– Хорошо, если так, сэр. От мысли, что она режет себя ножом…
– Она выражает телом то, что не может никак иначе. Закипает изнутри.
Шнайдерман ощутил неимоверное облегчение. Затем взял свой блокнот и быстро пролистал. Он нашел то, что искал.
– И есть еще кое-что странное, – сказал Гэри. – В ее личной истории. Я надеялся, вы сможете прояснить. Найдете какую-то закономерность.
– Что там?
– Это случилось после смерти Франклина Морана. Она вернулась с младенцем в Пасадену. В этот же год снова сбежала. На этот раз в городок в Неваде.
Доктор Вебер внимательно слушал. Он наблюдал, как дым из трубки лениво поднимается и расходится под потолком. Шнайдерман пытался взглянуть на обстоятельства дела глазами своего руководителя.
– Она работает официанткой в кафе. Знакомится там с вышедшим на пенсию владельцем ранчо по имени Роберт Гарретт. Намного старше. Шестьдесят четыре. Переезжает к нему.
– Сколько ей?
– Девятнадцать.
– И что она делает, приглядывает за ним?
– Нет, она спит с ним. У нее от него две дочери.
– Что было потом?
– Он умер, – сказал Шнайдерман. – Естественной смертью. Это было во время весеннего паводка. Ее второй погибший мужчина. Но на этот раз она заперта в крошечной хижине. На улице холодно. Она не может выбраться. Дороги залиты водой. Они изолированы. Трое детей, двое – младенцы. И он просто лежит там мертвый.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь, – нахмурился Вебер.
– Понимаете, эти нападения сопровождаются запахом гниющего мяса.
Доктор Вебер посмотрел в глаза Шнайдермана и покачал головой. Его не убедили.
– Но это такая прямая связь, – настаивал Шнайдерман.
– Вот именно. Но в бессознательном редко существуют прямые связи. Может, время от времени что-то пробирается в символику сновидений. Но подобные теории почти никогда не правдивы.
– Но поймите, она боготворила эти отношения. Подавила все негативные аспекты, хотя их не могло не быть. И теперь…
– Забудь, Гэри. Может, связь и есть. Но сейчас надо думать об общей модели поведения.
– Да, сэр.
Шнайдерман вздохнул.
– Послушайте, Гэри, – продолжил доктор Вебер, – зачастую это очень старые проблемы. Настолько, насколько возможно, детский невроз. Что-то очень фундаментальное. Он может проявляться по-разному, но виден во всех ее отношениях.
– В каком смысле «виден во всех ее отношениях»?
– Ну, подумайте о том, что вы мне сейчас описали. Тот подросток, с которым она сошлась. Типичный ребенок-переросток. Они играют в секс. Затем старик. Это безопасный секс, Гэри. Она постоянно избегала настоящего.
– У нее трое детей.
Доктор Вебер отмахнулся от возражения.
– Дети появляются не от секса. Не от настоящего. Хотите гипотезу? Вот вам гипотеза. Она мастурбирует. И все. Весь этот цирк, который она придумала, скрывает то, что делает каждая маленькая девочка.
– Но зачем доходить до таких крайностей, чтобы…
– Именно это тебе и надо выяснить.
Доктор Вебер улыбнулся. Шнайдерман увидел Карлотту в другом свете. Теперь перед ним предстала полная, измученная личность – маленькая девочка в женском теле.
– Конечно, – добавил доктор Вебер, – это лишь гипотеза. Правда может оказаться совершенно иной. Поэтому в психиатрии никогда не скучно.
Шнайдермана всегда поражало, как доктор Вебер умел находить юмор в таких ситуациях. Интересно, придет ли время, когда он сам станет таким стойким или научится надевать жесткую маску?
– Возможно, сэр, – ответил Шнайдерман. – В любом случае, она вернулась с детьми в Лос-Анджелес.
– В Пасадену?
– Нет. Она не общается с матерью. Отец уже умер. Сердечный приступ. Она живет в западном Лос-Анджелесе.
– И живет до сих пор? – спросил доктор Вебер.
– Да, сэр. Работала в ночных клубах. Завела парочку парней. Ничего серьезного.
– Проституция?
– Нет, сэр.
– Вы уверены? Вы когда-нибудь встречали с проститутку?
– Я?
– Тут есть кто-то еще?
– Кажется, нет.
– Почему вы так смутились? Либо да, либо нет.
– Я никогда не говорил с проститутками, сэр.
– Тогда вы не знаете, платили ли Карлотте за секс.
– В ней осталось воспитание из Пасадены. Ведет себя как леди, не отдавая себе в этом отчета. Не думаю, что она стала бы спать за деньги.
– Ладно. Может, вы и правы.
– В прошлом году она познакомилась с Джерри Родригесом. Уравновешенный, амбициозный человек. Самообразован. Работает на быстро развивающуюся фирму. Финансы и недвижимость.
– Это серьезные отношения?
Шнайдерман тихо прокашлялся. Руководитель снова пристально за ним наблюдал.
– Похоже, есть какие-то осложнения, – ответил Гэри. – Самые серьезные – между Джерри Родригесом и сыном Карлотты, которому сейчас пятнадцать. Они сильно спорили, даже пару раз дрались.
– Треугольник, – заключал доктор Вебер.
– Именно. Проблема в том, что когда он приезжает в город, то живет с ней.
– И спит?
– Да.
– Удобно.
– В последний раз они с сыном подрались. Это почти стоило им отношений.
Доктор Вебер медленно повернулся в кресле. Казалось, он ждал, пока Шнайдерман что-то поймет, но тот только сидел и чувствовал себя идиотом.
– Это случилось до первых симптомов? – спросил доктор Вебер.
– Да, сэр. Затем он уехал из города. Пообещал все обдумать.
– Видите? Это поворотный момент для Карлотты. Именно такая ситуация и может спровоцировать срыв.
Шнайдерман наблюдал за доктором Вебером. Пожилой мужчина, казалось, радовался своему открытию.
– Этот Родригес, – продолжил доктор Вебер, – зрелый мужчина. Он хочет отношений. У Карлотты закончились игры. Закончились притворства с детьми и стариками. Столкнувшись с реальностью, она сдалась. Вернулась к детскому.
Шнайдерман видел ситуацию все более ясно. Доктор Вебер подталкивал его к свету.
– Мой единственный совет, – заключил доктор Вебер, – быть мягким. Не навязывайте ей ничего. По любой причине.
– Да, сэр.
Шнайдерман внезапно осознал, что в комнате невыносимо жарко. Его рубашка промокла. Он почувствовал слабость. Вдобавок ко всему, крошечный кабинет заволокло табачным дымом, и ему захотелось выйти, пробежаться по пляжу, прочистить легкие и забыть напряжение последних двух недель.
Шнайдерман встал и собрал свои записи. У него сложилось впечатление, что доктор Вебер хотел что-то сказать, но воздерживался.
– Это все, доктор Вебер?
– Не перенапрягайтесь, Гэри.
– В каком смысле?
– Слышал, вы пытались отдать другому врачу одного из пациентов. Это возможно в вашей программе, но нежелательно. Вам нужно учиться на разных делах. На разных проблемах.
– Да, сэр. Я подумаю.
20:40, 15 ноября
Карлотта сидела на холодных цементных ступеньках перед домом. Ночь была тихой, гнетущей и все еще пахнущей дневным смогом. Черные листья шелестели рядом с фонарем на крыльце, отбрасывая тени на ноги. Вдалеке послышалась детская беготня, затем наступила тишина.
Ее собственное детство казалось сном, таким далеким, что его словно и не существовало. Бледная девочка, испуганная тенями, которые отбрасывало солнце на темно-зеленые ковры. Бегущая по розовому саду, яркому и блестящему, с острыми шипами. Ни высокий мужчина в доме, ни нервная женщина в саду не говорили с ней. Они лишь искаженные, нематериальные тени. Карлотта почувствовала, как в ней снова поднимается страх, после стольких лет.
Ее сломала именно бедность, превратила во что-то простое и сильное. Придуманное больше ее не пугало. Мужчины, работа и одиночество. Жизнь была очень простой. Так почему сейчас вернулся старый страх?
