– Билл?

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Не успела она издать и звука, как холодная рука зажала ей рот. Карлотта вырывалась, но ее ногу схватили, а руки прижали по бокам.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Ее придавили. Край кровати прогнулся от веса. Ее глаза расширились в ужасе. Но там ничего не было. Бедро похолодело. Ледяное поглаживание. Она начала резко брыкаться.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Палец нежно очертил ее грудь.

Карлотта сильно закрутила головой, задыхаясь. Рука сильно прижала ее волосы ко лбу. Предупреждение. Ей нельзя было кричать. Секунду ничего не происходило. Полная тьма, в которой ничего не видно, даже ближайшую стену.

– Кто ты? – прошипела Карлотта.

Она почувствовала, как пальцы спускаются по ее животу.

– Откуда ты взялся? – выплюнула она.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Ее ноги раздвинули. Аккуратно. Что-то придерживало ее ноги. Рядом с бедром оказалось что-то, не похожее на палец. Воздух расслабился. Как будто потеплел. Волоски на ее руке зашевелились, затем всю кожу начало покалывать бесчисленными иголочками.

– Кто ты?

Карлотта дышала с трудом, воздух из легких вырывался большими выдохами.

В темной спальне ей показалось, что она видит себя в зеркале. Но потом поняла, что воздух перед ней становится прозрачным. Он светился. Над полом перед ней начал подниматься пар.

– Боже мой! – прошептала женщина.

Оно застыло, превратившись в вещество, похожее на дым, но более плотное. От него исходил холодный, липкий зеленый свет, смертоносный.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Мускулы – предплечье – словно зашипели в воздухе, рвано и хрипло, пар расширился, затем засветился. Ее тело окрасило зеленым, бедра затерялись в новых тенях.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Шея… широкие плечи… вены… выпирающие… уши…

Карлотта отползла к изголовью кровати, старясь спрятаться в тени.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Лицо, смотревшее на нее сверху вниз, похотливо улыбалось.

Стены вокруг них обоих засветились. Казалось, они расширялись, пока Карлотта не потеряла ощущение пространства, глубины, остался только растущий, перекатывающийся свет, который был перед ней чем-то большим, чем просто свет. Она начала бредить. Жарко. Тяжело. Пусто. Дыхание перехватило.

Тень ноздрей, раздутых от восторга при виде нее… жестокие губы… глаза… глаза… раскосые глаза… миндалевидной формы… сверлили ее насквозь… смотрели похабно… знали все о Карлотте…

Его длинный палец на ее губе. Он стал целым.

– Ш-ш-ш-ш-ш.

Она безмолвно, дрожа, поползла по кровати, не понимая, где она и куда направляется. Затем конечности ей отказали, стали как резиновые, и она попыталась позвать, но не смогла произнести ни слова. Ее тело было горячим и красным.

На талию легла рука. Мягко повернула, как цветок. Казалось, в ее мозгу вращались галактики. Повсюду было зеленое тепло. Она вжималась в него, растворялась в нем с невообразимой силой, пока не перестала существовать.

– Оооооооооо.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.

По позвоночнику пронеслась черная дрожь отвращения. Сознание ее покинуло.

Утром Карлотта лежала обнаженная, поперек кровати. Дверь все еще была открыта. У нее не было сил подняться. Постепенно за пределами спальни начали подниматься звуки дня. Она услышала, как за стеной Билли зашевелился в своей комнате. Карлотта открыла глаза. Медленно села на край кровати. Окна были сухими, в разводах грязи со вчерашнего вечера.

Карлотта пошла в ванную, закрыла дверь и приняла душ. Она мылась почти час.

В среду, 17 ноября, Шнайдерман чувствовал тревогу. Он передал одно из своих дел другому ординатору. Теперь у него было больше времени на Моран, и он откопал интересный исторический материал. У целых полков солдат бывали одинаковые галлюцинации. Старики разговаривали с лошадьми по дороге на похороны. Галлюцинации в периоды стресса бывали у самых разных людей. Но способность мыслить здраво всегда возвращалась. Нарушения восприятия реальности не ломали функционирующее эго. И когда Карлотта так и не пришла в тот день, а Шнайдерман позвонил в школу секретарей и узнал, что она не посещала занятия целую неделю, его начало одолевать смутное предчувствие.

Он позвонил Карлотте домой.

– О, доктор Шнайдерман, – сказала она. – Видимо, я пропустила наш сеанс. Даже не знаю, что случилось…

В ее голосе было что-то неприятное, размытое, словно она не отдает себе отчета в том, что говорит. Последовала пауза.

– Вчера я спала в кровати. Спать на диване уже не имеет смысла после того, что было с Билли, и вот я проснулась, а он был на мне…

– Вы в порядке?

– Да… я… я просто не знаю, что делать…

– Где Билли?

– А, он здесь. Не пошел сегодня в школу…

– Ясно. Вы хотите приехать в больницу?

– Нет. А какой смысл? Чем это поможет?

Шнайдерман попытался представить, как она сидит, схватившись за телефонную трубку и силясь вспомнить, кто она, а Билли смотрит на нее с другого конца комнаты.

– Карлотта… Вы можете рассказать, что случилось?

– Да. Ну, я рассказала Билли, так что… но это все так…

– Вам нечего стыдиться. Все равно, что рассказать сон.

– Да… но я… он… я его видела.

– Вы его видели?

– Боже! Да…

– Физически? В смысле, вы… что… вы можете описать то, что видели?

– Могу, доктор Шнайдерман. Это было… невероятно…

Шнайдерман попытался подавить свое нетерпение. Теперь она придала видимую форму своим иллюзиям. Укрепила их, чтобы отрицать их стало еще труднее. Шнайдерман не мог не оценить упорства, с которым она цеплялась за галлюцинации.

– Как он выглядел, Карлотта?

– Высокий… шесть футов…

– Почему вы так уверены?

– Он почти задел головой дверь… значит, он выше, почти семь футов, и… – она замялась.

– Что?

– Это был китаец…

– Китаец?

– Да. У него были узкие глаза, высокие скулы… такое лицо. И тогда я подумала, что он наверняка китаец.

– Почему не кореец? Не японец?

– Я не знаю, кто он, доктор Шнайдерман. Я говорю лишь то, что вижу.

– Конечно. Конечно. Что еще?

– У него были голубо-зеленые глаза. Он был очень мускулистым, на шее выступали вены, как у атлета…

– Что на нем было надето?

– Ничего.

– Он был голым?

– Абсолютно…

– Он был сексуально возбужден?

– Он… ну, не совсем… что-то между…

– Да. Я понимаю.

– Он… ну, понимаете… был очень большим. Это напугало меня сильнее всего.

– Да. Понимаю.

– Он постоянно повторял: «Ш-ш-ш-ш». Типа того. Шипел. И прижимал палец ко рту. Будто показывал мне секрет.

– То есть себя?

– Да. Именно. Он показывал мне себя.

– Как думаете, почему он так поступил?

– Потому что я его попросила.

Шнайдерман замолчал. Он вслушивался в каждое слово, пытаясь уловить смысл того, что крылось за словами. Иногда он чувствовал, что она, как энергичная личность, срывает маски и берет на себя контроль, а иногда отдаляется, оставляя только свои слова.

– Ну, – сказала женщина, – я не просила. Я как бы крикнула: «Кто ты? Что тебе надо?» Вроде того…

– Понимаю. Так бы поступил каждый.

Последовала длинная пауза. Шнайдерман облизал губы. Было очевидно, что это не все. Но она хотела, чтобы он вытащил это сам.

– И что было потом? – спросил доктор.

– Потом он подошел к моей кровати… и…

– И совершил там половой акт?

– Да. Полный. А потом я… я как бы потеряла сознание. Это было уже слишком. Я растворялась в свете, в свете, которым был он сам, таком зеленом и холодном. Видимо, я отключилась…

– Как вы себя чувствуете?

– Выжженной. И грязной, телом и душой, испорченной…

– Да, Карлотта. Я понимаю. Конечно. Это очень тяжело. Вы не хотите приехать в больницу?

– Нет, я не хочу никого видеть. Мне нужно взять себя в руки…

– Я могу прислать машину. Или сам приехать.

– Нет, я не хочу вас видеть… пока что…

– Но вы придете завтра?