Он вовсе не надеялся, что, поскольку является преуспевающим шпионом, Эвелина обязательно даст ему такую же оценку. Он боялся увидеть разочарование в ее темных глазах, но ее отношение к нему было его личным делом, а не делом его страны и, уж конечно, не Эви. Он не мог сказать ей, что он не просто какой-то тунеядец с немотивированными поступками. Он поклялся молчать и отлично понимал необходимость соблюдения полной секретности. Он будет молчать до тех пор, пока начальство не освободит его от клятвы, потому что от этого молчания зависит не только его жизнь.

Теперь, когда он знал наверняка, что противник где-то рядом, он мог принять все меры предосторожности. Никто не охотится на Эви, напомнил он себе. Ему лишь нужно, чтобы она держалась подальше от любых подозрительных ящиков и находилась у него на глазах, чтобы он смог обеспечить ее безопасность.

К тому же напавший на него человек обнаружил себя. Он не рискнет еще раз предпринять фронтальную атаку. Пока он уверен, что интересующий его механизм находится в пределах достижимости, он не станет ничего предпринимать.

Хотя логика и опыт подсказывали соблюдать спокойствие, страх заставлял действовать —найти человека со следами побоев на физиономии, которые Джастин, несомненно, оставил.

Он вышел из библиотеки, даже не потрудившись запереть дверь, и направился в сторону спален, отмечая по пути изменения, которые претерпел монастырь: потолок отремонтирован, стены с подтеками воды заново окрашены, восточный ковер на полу скрадывал звук шагов, с висевшего на одной из стен портрета ему улыбалась какая-то кокетливая молодая женщина из семейства Пауэллов, жившая в восемнадцатом веке.

Пройдя дальше, он свернул в коридор, где размещались спальни. Эвелина занимала самую дальнюю угловую комнату, окна которой выходили сразу на две стороны и через них можно было сравнительно легко проникнуть в помещение. Но ведь никто не собирается нападать на Эви? Зачем бы?

Он остановился у двери, расположенной напротив ее спальни, и подвинул кресло к окну в конце коридора. Поиски напавшего на него человека он решил начать с коттеджа Блумфилдов. Завтра он по-соседски навестит их. И если больного брата не окажется дома или неожиданно исчезнет старший брат, Эрнст, такой факт позволит сделать кое-какие умозаключения: возможно, у одного из них подбит глаз. С мыслью о завтрашних действиях Джастин опустился в кресло, вытянул перед собой длинные ноги и откинулся на спинку. Не сводя глаз с двери в комнату Эви, он ждал, когда придет сон.

Хотя здравый смысл подсказывал ему, что Эвелине никто не может причинить зла, он мог спать спокойно только тогда, когда нутром чуял, что все в порядке.

— Кто поставил кресло у дверей моей спальни? — спросила Эвелина, обращаясь к Мэри, появившейся на пороге своей комнаты в ночной сорочке. — Вчера его здесь не было.

— Не знаю, — ответила Мэри и пристально вгляделась в лицо Эвелины. — Вы хорошо спали? Для утра вы выглядите немного усталой, Эвелина.

— Правда? — Эвелина пригладила волосы. Судя по всему, она провела не очень спокойную ночь. Ей снова снилось что-то ужасное и, хотя она не помнила содержания сна, она знала, что в нем присутствовал Джастин.

Глаза Джастина, вспомнила она. Ей снились глаза Джастина. И поцелуи, только во сне поцелуи были началом конца, который она не помнила, да, кажется, и не хотела вспоминать. Она поежилась и сердито взглянула на Мэри.

— Ничего подобного.

— Как скажете, — усмехнувшись, ответила Мэри. — Но вы покраснели, как вишневое желе. Кстати, кто там у вас в спальне? — Она приподнялась на цыпочках, сделав вид, что заглядывает через плечо Эвелины в ее комнату.

— Мэри! — возмущенно воскликнула Эвелина. Глаза Мэри поблескивали от еле сдерживаемого смеха.

— Я просто поддразнивала вас, Эвелина. Я знаю, что вы были одни.

— Ты неисправима, Мэри!

— Почему неисправима? Потому что предположила вас занимающейся наконец наслаждениями, доступными обычной женщине?

— Мэри Мольер, ваши родители, услышав такие слова, пришли бы в ужас!

— Возможно. Но французские буржуа всегда живут по правилам, тогда как у меня натура артистическая. В бурной страсти я черпаю вдохновение.

— Значит, если судить по блаженству, написанному на физиономии Бака Ньютона, можно сделать вывод, что свадебное платье миссис Вандервурт будет сделано в состоянии, близком к горячке?

Мэри расхохоталась:

— Вы слишком стараетесь быть хорошей девочкой, Эвелина. Хотя роль шаловливой женщины подошла бы вам гораздо больше.

Эвелина не имела ни малейшего намерения становиться плохой девочкой. Пусть Мэри проповедует свободную любовь, но внучке герцога не подобает нарушать правила приличия, хотя они казались подчас несправедливо строгими.

По правде говоря, весь ее опыт сводился к нескольким неуклюжим поцелуям с молодыми людьми на вечеринках. Они, конечно, даже отдаленно не напоминали то, о чем может мечтать девушка. Слюнявые поцелуи были похожи на облизывание щеки собакой племянника Стэнли.

Джастин, наверное, целовался по-другому. И если бы Джастин захотел вдруг поцеловать ее, то она, возможно, отступила бы от строгих правил. И такой случай, в волнении подумала она, вполне может представиться.

Она чувствовала, что нравится Джастину и, если судить по его собственному непрезентабельному виду, женщине, для того чтобы привлечь его внимание, совсем не обязательно слыть потрясающей красавицей. Возможно, ему вполне достаточно того, чтобы она была умной, энергичной и деловой…

— Не забивай себе голову моими любовными делами, Мэри. Полагаю, тебе и своих с избытком хватает, — бросила она Мэри.

— Но вы мне небезразличны! — парировала Мэри.

— Я ценю твое отношение, Мэри, и обещаю, что в следующий раз, когда мужчина набросится на меня, я тут же прибегу к тебе за советом. — Эвелина усмехнулась уголком губ, уверенная, что рассмешила Мэри. Но Мэри лишь покачала головой.

— Эвелина, иногда вы бываете такой дурочкой! — сердито заявила Мэри и отправилась в свою комнату, но, остановившись на пороге, добавила: — Грех оставлять мои платья тлеть в гардеробе!

Сделав противоречащее всякой логике заявление, Мэри с грохотом закрыла за собой дверь, оставив Эвелину в полном недоумении. Постояв немного, Эвелина направилась в библиотеку, чтобы посмотреть, что находится в ящиках, которые Джастин привез со станции вчера вечером. Не успела она войти в дверь, как в холле появился Джастин с корреспонденцией в руках.

В кои-то веки он был аккуратно причесан и гладко выбрит. Даже воротничок он не забыл пристегнуть к рубашке, что для обычного стиля одежды Джастина можно считать верхом элегантности.

— Вы куда-нибудь собрались поехать? — спросила она, пытаясь унять затрепетавшее сердце. Хорошо, если бы между ними сохранились прежние товарищеские отношения.

— Собрался поехать? — переспросил он, посмотрев на нее так, словно она лишилась рассудка. — Куда, черт возьми, могу я поехать, Эви? Мы находимся в сельской местности, и я, черт возьми, что-то не заметил, чтобы в Хенли-Уэллз построили оперный театр.

Она улыбнулась. Не стоило беспокоиться о том, что Джастин будет испытывать неловкость после сблизившего их вчерашнего эпизода.

— Есть что-нибудь для меня?

Он взглянул на корреспонденцию в своей руке с таким видом, словно не знал, что ответить. Потом все-таки вынул несколько писем и вложил в ее руку:

— Вот. Держите.

— Спасибо.

Он застыл в выжидательной позе.

— Вы не собираетесь их прочесть? — грубовато спросил он.

Она задумчиво окинула его взглядом. Если бы она не видела своими глазами, как он выходил из комнаты миссис Андерхилл, то никогда бы не поверила, что он бабник. Такая роль ему явно не подходила. Совсем. Сложив на груди руки, он с нетерпением смотрел на нее.

— Скажите, Джастин, за последние несколько лет вы ни разу не получали удара по голове?

— Что? — переспросил он, бросая красноречивый взгляд на письма в ее руке. — Думаю, вам следует прочесть полученные письма. Одно из них, по-моему, написано рукой иностранца.