Но женскими уловками и хитростями Элиза тоже умела пользоваться…

— Мама говорит, что я уже достигла возраста, когда могу выйти замуж, — заявила она королю на верховой прогулке в обществе короля. — Она предложила мне в мужья герцога Туренского, но, по-моему, такой союз был бы досадной ошибкой. — Она не стала объяснять Генриху, что презирает герцога Туренского за его утонченное щегольство, неумение держаться в седле, и прибегла к доводу из логики: — Его верность Анжуйской империи ничем не подтверждена, слишком часто в прошлом он оказывался на стороне французского короля.

— Ты совершенно права! — живо воскликнул король. — Нет, ты не станешь женой этого человека и не выйдешь замуж, пока я сам не выберу тебе пару! — Генрих покачал головой. — Можно торговаться, выбирая высочайшую цену и лучший союз для законной наследницы. Жаль, что я не могу поступить так с тобой, Элиза.

Так Элиза поняла, что она незаконнорожденная. Внебрачная дочь короля.

Генрих заверил ее, что об этом никто не знает. Он искренне любил ее мать, молодую крестьянку из деревни близ Бордо. Ласковая и добрая, она, смертельно ослабев после родов, попросила Генриха только об одном: ее дочь должна была стать знатной дамой, но и должна избежать клейма незаконного рождения.

Элизу увезли к бездетным герцогу и герцогине Монтуанским, как их законную дочь.

Узнав обо всем этом, Элиза была смущена и подавлена. Всю жизнь она нежно любила отца и мать, а теперь ей открыли, что благородный Уильям совсем не ее отец. Она внебрачная дочь короля.

— Будучи обязанным молчать, я лишил тебя слишком многого, — печально объяснил ей Генрих. — Дитя, я сожалею об этом и, может быть, смогу дать тебе что-нибудь взамен. Я дам тебе то, что не смог бы дать законным дочерям, — свободу и герцогство. Это великий дар для женщины. Ты сама сможешь выбрать себе мужа, детка. Ты будешь править собственными землями. Но запомни хорошенько, дочь моя: только обман поможет тебе сохранить Монтуа. Если о твоем происхождении узнают, не Монтуа со всех сторон налетят волки, требующие своего наследства по закону. Пока я жив, никто не осмелится оскорбить тебя но если со мной что-нибудь случится…

— О, прошу вас, не говорите так, ваша милость!

Элиза не могла заставить себя назвать этого мужчину отцом.

— Ваше величество, — осторожно спросила она, — вы действительно любили мою мать?

Элиза была неглупа. Она слышала о многочисленных увлечениях короля, не последним среди которых была прекрасная Розамунда Клиффорд, умершая много лет назад, или, как подозревали, отравленная по приказу королевы. Но, поскольку к моменту смерти Розамунды королева уже была заточена в темницу, Элиза не верила этому слуху.

— Да, любил. Я был безумно влюблен к тому времени, как ты появилась на свет. — Генрих поднял руку и показал ей кольцо с сапфиром на своем мизинце. — Твоя мать подарила мне его в тот день, когда мы впервые любили друг друга. С тех пор я постоянно ношу это кольцо.

Мари, герцогиня Монтуанская, умерла на следующий год. Генрих вел жестокую войну с Филиппом и Ричардом, однако нашел время приехать в замок.

Он выглядел страшно постаревшим и растерянным.

Но Элиза знала, что будет любить его всегда, независимо от того, как оскорбительно было для нее известие о своем незаконном рождении. Генрих был ее отцом, и сердце Элизы принадлежало ему.

— Отец, — спросила она, когда они остались вдвоем, — неужели нет способа заключить перемирие с Ричардом? Может быть, если вы освободите королеву…

— Никогда! — перебил Генрих. — Это она ожесточила против меня моих сыновей! Нет, Ричард еще поплатится за свою дерзость! Он просто нахальный щенок!

Король пришел в ярость, обвиняя Ричарда в дерзости, называя его ничтожеством и добавляя, что Элеонора опасна не менее, чем паук «черная вдова».

Элиза чувствовала, что во многом понимает затруднения Генриха, его беды, которые превратили великого короля-воина в старого и немощного ворчуна.

Он был уязвлен так, как только, может быть отец уязвлен сыном. Он привык считать сына мальчишкой, но Ричард Плантагенет, уже заслуживший прозвище Львиное Сердце, давно не был ребенком, выпрашивающим новую лошадку или лук. Он превратился в алчного зрелого мужчину. А Элеонора…

Да, Элиза могла поверить в то, что королевы следовало опасаться. Но она считала, что Элеонора до сих пор любит Генриха.

Казалось, Генрих проследил ее мысли.

— Элеонора… — пробормотал он, и Элиза поняла, что король погружен в мысли о жене. Он поднял голову, и на мгновение его лицо озарилось молодой улыбкой. — Впервые я увидел ее, когда она еще была женой французского короля. Старого Луи. Да, Луи следовало стать монахом, он был не пара Элеоноре. Вероятно, в то время во всем христианском мире не было более ослепительной красавицы. В ее мизинце было больше ума, чем во всей голове Луи. Как я желал ее! Конечно, вместе с Аквитанией. Мы создали Анжуйскую империю — я и Элеонора. Она так и не покорилась. Проведя в тюрьме все эти годы, она осталась горделивой и хитрой, как старая лиса! Вечно она что-то затевает и замышляет! Моя Элеонора — королева, и потому она… — Генрих замолчал и внимательно вгляделся в лицо дочери. — Но ты видишь, дитя, она сидит в темнице почти двенадцать лет! Будь осторожна и не пытайся, следуя ее примеру, поссорить своих сыновей с их отцом.

Услышав, как внезапно изменился его голос, Элиза позабыла, о чем они говорили, и обвила руками шею Генриха.

— Я никогда этого не сделаю, отец, ибо я влюблена!

— Влюблена? В кого?

— В сэра Перси Монтегю, отец. Он один из твоих лучших рыцарей. Мне известно, что его отец одобряет наш брак, и вскоре сэр Перси попросит моей руки.

Генрих рассмеялся:

— Отлично! Конечно, я знаю юного Монтегю. Я предпочел бы для тебя более блестящую партию, но…

— Но вы же обещали мне, что я смогу выйти замуж за того, кого полюблю!

— Так и есть.

— Отец, я останусь хозяйкой своих владений.

— Молодец! Ты крепко усвоила уроки своих учителей.

— Да, это можно сделать совершенно законно.

— Когда Перси попросит твоей руки, пришли его ко мне. Я благословлю ваш брак, если он тебе по душе.

Элиза попыталась отвести глаза.

— Благодарю вас, ваше величество, — признательно произнесла она, но ее сердце переполнилось жалостью к отцу и ненавистью к самой себе.

«Я многому научилась у вас, отец, — печально думала она. — Я навсегда запомнила, что ни мужчине, ни женщине не следует делать собственных детей заложниками в битве. Я понимаю: в жилах моих будущих детей будет столько же крови их отца, сколько и моей, и причинять вред их родителю — значит, вредить им. Я никогда не стану добычей человека, склонного к измене, — такого, как вы. Когда я говорю, что влюблена, я и впрямь влюблена, всем сердцем и душой, навсегда: Я люблю Перси, и он любит меня. Для нас двоих ничего не значат ни земли, ни титулы, мы закроемся от мира щитом своей верности и искренности».

Ее блуждающие мысли оборвались, когда Генрих откашлялся.

— Элиза, я…

— Что такое, ваше величество?

— Ничего. Только я…

Он так давно не произносил эти слова, не говорил их никому. Жизнь стала слишком горькой для короля Генриха II Английского, графа Анжуйского, герцога Нормандского. Слова замерли у него на губах и вырвались только некоторое время спустя:

— Я люблю тебя, дочь.

— И я люблю вас… отец.

В ту встречу она в последний раз видела его живым.

— О, Генрих, — прошептала Элиза, чувствуя на щеках слезы, — как мне жаль тебя… Если бы только ты научил меня обращаться с твоим законным сыном так же, как с тобой…

Она слышала, что привело к гибели короля: Ричард и Филипп заставили его подписать бумагу, по которой Генрих отрекался от своей власти и владений, от всего, что имел. Ряд побед в течение всей жизни завершился ошеломляющим поражением.

Он умер. Умер, обнаружив, что его младший сын был среди людей, причинивших ему столько зла. Принц Джон, прозванный Джоном Безземельным с тех пор, как старшие братья доделили между собой его наследство.