Элиза помедлила, прежде чем подбежать к повозке. Обернувшись, она всмотрелась, боясь увидеть Брайана, но тот, видимо, еще помогал раненым на лестнице.

Слеза скатилась по ее щеке, и Элиза раздраженно смахнула ее. Она поступала правильно, так, как и следовало поступить. Это ее единственный шанс избавиться от Брайана Стеда, не стать его настоящей женой… Какая жалость, что именно сегодня она увидела его другим, вызывающим уважение и восхищение.

15 сентября 1189 года

Монтуа

Никогда еще Элизе не приходилось с такой радостью видеть зубчатые стены своего замка на фоне голубого утреннего неба.

Путешествие с монахинями оказалось действительно безопасным, но мучительно долгим, вместо семи-восьми дней оно растянулось на целых две недели. Сестра Агнесса-Мария страдала от мозолей, а сестра Анна-Тереза стала жертвой болезненных волдырей, разросшихся во всю ее спину, и потому путники часто останавливались, не в силах идти или ехать дальше.

Ночи им пришлось проводить на переполненных постоялых дворах, вонючих и грязных. Но спать Элизе мешали не только духота и вонь; когда остальные мирно погружались в сон, ее мозг начинал лихорадочно работать.

Она не могла забыть последние минуты, проведенные вместе с Брайаном. Но как только перед ее глазами возникал образ Брайана, склонившегося над раненым, его тут же сменяли другие видения: Брайан в ночь их встречи; Брайан с торжествующими глазами в церкви, Брайан, низко склонившийся над рукой Гвинет, нежно целующий ее. Никогда он не смотрел на Элизу так, чтобы нежность смягчала суровость его черт…

Иногда, лежа между похрапывающими монахинями, Элиза впивалась ногтями в одеяло, охваченная странными приступами жара, за которым следовала дрожь, заставлявшая стучать ее зубы. Эту дрожь вызывали воспоминания о поцелуе Брайана в церкви, но тут же их заслоняли воспоминания о ночи в охотничьей хижине, и Элиза чувствовала себя так, словно оказалась под проливным ливнем или в пылающем костре.

Просыпаясь утром от беспокойного сна, она чувствовала себя более разбитой, чем предыдущим вечером. Раздражение мало-помалу превращалось в подавленный гнев, который закипал от малейшего повода, и Элиза уже не сомневалась, что в своем гневе превосходит Брайана Стеда.

Наконец наступил день, когда путники пересекли Ла-Манш и оказались на континенте. Пятеро вооруженных людей в одежде Монтуа ждали в условленном месте. Элиза и Джинни расстались с монахинями, не забыв одарить их за помощь.

И вот теперь Элиза видела стены, башни и бойницы родного замка, горделиво и величественно возвышающегося среди зеленого ландшафта. Она рассмеялась, наслаждаясь возвращением домой, на собственные земли, и, повернувшись в седле, радостно обратилась к горничной;

— Джинни, мы почти, дома! О, не могу дождаться того часа, когда искупаюсь и высплюсь, не слыша храпа и не чувствуя в боку острый локоть сестры Анны-Терезы!

Джинни улыбнулась, но промолчала. Элиза нахмурилась от недостаточного, по ее мнению, восторга со стороны служанки, пожала плечами и вновь повернулась в седле. Джинни вела себя все более сдержанно с тех пор, как они достигли континента: это было весьма странно, ибо Элиза испытывала беспокойство только в Англии, все время оглядывалась через плечо, дабы убедиться, что за ней никто не гонится.

Она подумала, что Джинни тревожится оттого, что обе они не знали встретивших их стражников. Элиза сама изумилась, узнав, что Мишель не отправил встречать ее старых, знакомых ей слуг — и это Мишель, который всегда так заботился о покое и удобстве своей хозяйки! Однако, пока Монтуанский замок стоял на своем месте, а Мишель управлял поместьем, никто не осмелился бы надеть одежду цветов Монтуа без его согласия. Юноши, сопровождающие Элизу, казались сдержанными и радостными. Нелепо, если это заставляет Джинни волноваться. Разве только она боится гнева Брайана Стеда…

Теперь перед ними расстилалось Монтуа. Едва они окажутся за крепкими стенами города, их никто не посмеет прогнать оттуда, кроме самого короля Англии, а Элиза отлично знала, что Ричард не станет терять время на такую чепуху, особенно теперь, когда ему предстоит столько дел в Англии и крестовый поход. День их возвращения домой не мог быть более чудесным: пухлые белые облака легко плыли по сияющему небу; под ними лежали зеленые поля и леса.

Элиза вновь рассмеялась и отпустила поводья. Она наслаждалась скачкой, подставляя лицо ветру, чувствовала себя возбужденной, счастливой и… свободной. Совершенно свободной! Ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она испытывала это опьяняющее чувство свободы, когда была хозяйкой своей судьбы.

Наконец они достигли ворот города, и привратники немедленно пропустили путников. Элиза промчалась мимо кузницы и базарной площади, по мосту и в ворота замка. Во дворе она отпустила поводья, спрыгнула с седла кобылы, слишком радостная, чтобы сдерживаться, и, как ребенок, промчалась через дверь в большой зал.

— Мишель! — крикнула она, стаскивая перчатки. — Мишель!

Увидев, что в очаге ярко горит огонь, она направилась к нему. День был теплым, но в замке всегда стояла влажная сырость, и огонь будто приветствовал ее дома. Элиза начала прикидывать, что скажет управляющему на его поздравления с замужеством, размышлять о том, чем объяснит намерение укрепить замок против собственного мужа… И вдруг застыла на месте, поняв, что видит нечто невозможное…

Элиза встряхнула головой, будто прогоняя сон, ибо то, что она увидела, не могло быть явью: должно быть, это просто игра света и тени, и ничего больше.

Она стояла, не шевелясь и вглядываясь в дальний угол зала. Казалось, даже ее сердце перестало биться.

Он был здесь. Брайан Стед сидел в резном кресле герцога Уильяма. Вытянутые ноги он взгромоздил на стол, положив одну на другую. Длинные пальцы беспечно постукивали по столу, пальцы другой руки сжимали серебряный кубок. Отпив глоток, он взглянул на Элизу, слегка приподняв вороную бровь, и на его лице заиграла сардоническая улыбка.

— Наконец-то ты дома! — произнес он, не делая попыток сдвинуться с места. — Путешествие было довольно долгим.

Она не верила своим глазам: Стед был здесь, сидел, развалясь, в кресле герцога Уильяма — в ее кресле! Зрелище было слишком ужасным, чтобы поверить в него…

— Что ты здесь делаешь? — спросила она глухим голосом. В ее голове лихорадочно вертелись мысли, она с трудом переводила дыхание.

— Что я здесь делаю? — учтиво переспросил он. Элиза услышала, как его голос опасно повысился, и напряжение согнало улыбку с губ. — Ты написала о том, что в Монтуа неспокойно. С твоей стороны было так… благородно взять заботу о поддержании порядка на себя, но совсем не обязательно. В сущности, в моем обществе ты могла бы оказаться здесь гораздо быстрее. — Он отставил кубок и сбросил ноги на пол, поднимаясь. — Но известно ли тебе, жена, что по прибытии сюда я обнаружил нечто странное? Твой управляющий заверил меня, что здесь не было и нет никаких волнений. В сущности, Мишель был даже оскорблен этим — он умный человек, способный позаботиться о герцогстве в твое отсутствие. Он был весьма удивлен, увидев меня, он полагал, что мне следовало прибыть вместе с тобой. По-видимому, когда ты просила его в письме выслать стражников к побережью, то позабыла добавить, что спешишь домой одна.

Элиза невольно попятилась, хотя Брайан стоял далеко от нее.

— Где Мишель? — услышала она свой вопрос, но тут же удивилась его нелепости. Старый Мишель не сможет защитить ее от Брайана Стеда.

— Присматривает, как готовят праздничный обед для тебя, герцогиня, — невозмутимо ответил Брайан. — Стражники в северной башне уже давно возвестили о твоем прибытии.

Элиза обнаружила, что ее пересохшие губы не позволяют выговорить ни слова; облизнув их кончиком языка, она заговорила:

— Этот разговор — настоящая комедия, и это известно нам обоим. Ты не останешься здесь, я этого не допущу. Можешь убираться с миром, иначе я позову стражников и заставлю вышвырнуть тебя отсюда силой. Мне бы не хотелось так унижать тебя, но если ты не уйдешь, мне не останется выбора…