Утром в день отъезда королевы Элиза поняла, что только теперь испытала всю муку одиночества. Она хотела просить королеву взять ее с собой, но вспомнила, как внимательно Элеонора советовала ей следить за землями на Корнуолле. Ей придется остаться, придется умножать богатство дома и владений.

Элеоноре удалось сказать ей наедине несколько прощальных слов:

— Помни, Элиза — и прошу тебя, не сердись за эти слова, — ты должна быть верной Ричарду, но не заводить вражды с Джоном! Я боюсь за Ричарда: он может действовать так… необдуманно, а Джон такой злопамятный!

— Но где принц Джон? И где… Готфрид?

Элеонора улыбнулась:

— Оба покинули Англию. Готфрид… я позаботилась, чтобы он добился посвящения в высокий церковный сан. А Джон… оба поклялись Ричарду, что не переступят границ Англии в его отсутствие, так что ему незачем опасаться попыток завладеть короной со стороны своих братьев. Хотя, по-моему, через несколько месяцев оба они вернутся под тем или иным предлогом. Не могу поверить, что Готфрид навсегда отказался от престола. А Джон ради власти готов перерезать глотку родному брату. Так что будь осторожна.

— Но что же будет с Англией?

— Судьба Англии тревожит меня сильнее всего. Ричард сделал канцлером норманна, человека по имени Лоншан. Я не доверяю ему, но… надо поскорее женить Ричарда!

На заснеженном дворе Элиза порывисто обняла Элеонору и пожелала счастья понурой Элис. Она долго махала вслед кавалькаде, пока та не скрылась из виду; затем Элиза вернулась в зал, над убранством которого так упорно трудилась… и ощутила страшный холод.

Брайан Стед неожиданно проснулся глубокой ночью в холодном поту. Огонь в камине давно потух, и в комнате было очень холодно.

Он видел ужасный сон.

Элиза была прямо перед ним, так близко, что он мог бы коснуться ее рукой. Она распустила волосы; ветер трепал их, окутывая тонкой золотой паутиной ее нагое, беломраморное тело. Она шла медленно и грациозно, с легкостью и изяществом кошки; ее полные груди манили, округлые белые бедра соблазнительно покачивались. Глаза Элизы вспыхивали, как драгоценные камни, она улыбалась и протягивала руки…

И проходила мимо, спеша в объятия любовника. Руки другого мужчины потянулись к ней, лаская шелковистую впадину талии, обхватывая упругие ягодицы, прижимая Элизу к себе…

Элиза изогнулась в чужих руках, чтобы взглянуть на Брайана, и ее глаза наполнились ликованием.

— Она родит Перси твоего ублюдка, а я принесу тебе ребенка Перси…

Сон длился невыносимо долго, и Брайан проснулся в мучительной агонии. Его тело вожделело женщину, но отнюдь не любую: он должен был овладеть колдуньей из своего сна, притом так, чтобы она была не в силах сдержать дрожь, чтобы не сомневалась, что принадлежит ему и только ему.

Чертова Гвинет!

Эта мысль была такой неожиданной и сильной, что Брайану показалось, будто он заговорил вслух. Он быстро обернулся, но Уилл Маршалл, спящий рядом, даже не пошевелился.

Уиллу снились добрые сны. Изабель ждала первого ребенка и ежедневно писала мужу. Брак принес Уиллу богатство и… счастье.

Брайан стиснул зубы. Если бы не Гвинет, он мог бы временами считать себя если не удовлетворенным, то хотя бы спокойным. Он считал, что Элиза наконец-то примирилась с браком, до тех пор пока Гвинет не явилась с известием о своей беременности.

Брайан не был полностью уверен, что ребенок не от него, пока Гвинет не приехала в Лондон. Теперь же он не сомневался: отцом ребенка был Перси; но вместе с тем Брайан окончательно понял, что отцом ребенка Гвинет Элиза считает его.

Когда Элиза не приехала в Лондон, Брайан разозлился так, что не мог думать ни о чем другом. Гвинет настигла его в городском доме, бросилась в его объятия и с плачем объявила, что носит его ребенка. Она спрашивала, что им теперь делать.

Брайан уже был готов обнять ее, ибо прекрасное лицо Гвинет показалось ему измученным, едва она вошла в комнату.

Но когда она прижалась к его груди, Брайан похолодел. Он не понимал, что за игру ведет Гвинет, однако она явно пыталась одурачить его.

Он точно помнил, когда в последний раз был с ней в ночь перед прибытием Ричарда в предместья Лондона. Если бы в ту ночь она забеременела, то сейчас могла бы похвалиться куда более заметным животом. Неужели она считала мужчин неспособными к простейшей арифметике?

— Прикоснись ко мне, Брайан, — умоляла она, обхватив руками свой живот. — Почувствуй нашего ребенка! Нашего ребенка! От этой жадной потаскушки, которая вцепилась в тебя, ты никогда не дождешься детей!

— Твой муж — Перси, Гвинет. А эта, как ты ее называешь, «жадная потаскушка» — моя жена.

— Жена! Да она до сих пор презирает тебя! Она отказалась приехать к тебе! Разве ты обязан хранить ей верность? О Брайан, мы созданы друг для друга! Она хочет Перси, и я знаю, что он все еще мечтает о ней. Пусть останутся друг с другом.

Гвинет ничуть не изменилась — ее голос звучал по-прежнему сладко, тело было таким же нежным. На мгновение Брайана охватило искушение повалить ее в постель и избавиться от мучительного голода и ярости.

Однако он устоял. Гвинет была уже не той женщиной, которую он когда-то желал.

— Брайан, я так тебя люблю! — надрывно прошептала она.

— Когда мы встретились летом, ты казалась вполне довольной своим браком.

— Я считала тебя потерянным. Я думала, что смогу это вынести, но ошиблась.

— Гвинет, твой ребенок не от меня, — упрямо произнес он.

— От тебя, Брайан. Я знаю об этом… и Элиза тоже знает.

— Элиза?

— Я навещала ее, Брайан. Я была так испугана и хотела, чтобы ребенок родился благополучно, под твоей крышей.

— Гвинет! — неожиданно он грубо встряхнул ее. Она запрокинула голову и взглянула ему в глаза в притворном испуге. — Что ты сказала Элизе?

— Ничего… она просто обо всем догадалась.

Гвинет не успела порадоваться своей победе, ибо Брайан отодвинул ее в сторону и вышел из комнаты.

На следующий день они выехали из Лондона. Времени побывать на Корнуолле не нашлось.

Но теперь… теперь был уже февраль. Воины Ричарда ждали его прибытия со дня на день. Ричард и Филипп ни о чем не договорились, они не доверяли друг другу. Крестовый поход был не только не начат, но и постоянно откладывался.

Брайан поднялся и выглянул через узкое, похожее на бойницу окно нормандского замка. К северу отсюда лежал Ла-Манш. По другую сторону Ла-Манша — дом.

Его дом. Дом и жена. Она должна признать это, смириться, должна ждать только его одного.

Королева сказала ему, что Элиза не получала от него никаких вестей. Брайан не поверил этому. Он помнил, как Элиза бежала в ночь после коронации Ричарда, помнил, как она угрожала ему неверностью, когда ее вынудили признать его власть…

Крупный пот вновь выступил на его спине. Разбудить короля сейчас было невозможно, но утром…

— Черт побери, Брайан! Нет, я не разрешаю тебе вернуться домой! Как раз сейчас, когда мне нужна твоя помощь в переговорах с этой французской лисой Филиппом…

— Ваша милость, с вами остается Уилл Маршалл…

— Как бы хорош он ни был, мне не обойтись без твоей мудрости, Брайан Стед. Через три дня мы призовем нормандских владетелей оказать нам поддержку, и тебе понадобится собрать рыцарей…

— Тогда дайте мне эти три дня, повелитель!

— Зачем? Ты успеешь только съездить туда и обратно, может, пробыть дома несколько часов…

— Мне хватит, — настаивал Брайан.

Ричард развел мускулистыми руками в притворном отчаянии.

— Всего три дня, Брайан!

Брайан низко поклонился и вышел.

Он отправился в путь один, оставив Уота, своего оруженосца, прислуживать Уиллу Маршаллу. Уилл задумчиво поскреб в затылке, когда увидел, как Брайан седлает своего жеребца.

— Ты спятил, — заявил Уилл. — Ты едва успеешь добраться до Корнуолла, как тебе придется возвращаться.

— Знаю, — мрачно ответил Брайан, подбирая поводья и поворачивая коня. Он усмехнулся. — Да, я спятил, Уилл. И надеюсь, что пары часов будет достаточно, чтобы ко мне вернулся рассудок.