– Так уж и спокойнее, – негромко засмеялся Стема, но, видя острый блеск в ее золотистых глазах, не спорил. – Ладно уж, постараемся, – сказал, запуская пальцы в ее распущенные волосы, смотрел, как она откидывает голову, бережно поворачивал ее на спину и склонялся к ней.

Участившееся дыхание Светы казалось ему прекраснее плеска волн на Итиле, ее кожа была нежнее шелка, который он привез жене в подарок. Да, теперь он мог позволить себе наряжать и баловать свою княжну, мог позволить родить с ней ребенка, правда, пока слабо представлял, как это будет, но если она хочет, то и он не прочь.

Утром Светорада вышла проводить его, несмотря на ранний час и прохладу. Кутаясь в широкую накидку, смотрела, как Стема отъезжает, все время оглядываясь, и машет ей рукой. Его теперь сопровождали конные воины, да и сам Стема в его дорогой куртке с множеством начищенных блестящих блях смотрелся внушительно. И хоть голову не покрыл, растрепан был (торопился, даже не позволив ей как следует расчесать его отросшие волосы), но все одно смотрелся настоящим витязем, а не мальчишкой-стрелком, в которого некогда так безоглядно и страстно влюбилась смоленская княжна Светорада.

В утренней дымке стала видна фигура идущей от хозяйственных построек Верены. Молодая женщина несла миску с солеными грибами прошлогоднего сбора, по пути подхватила один, жевала с явным удовольствием. Верена этой весной вновь забеременела, вот ее все время и тянуло на солененькое.

– Что, распрощалась с милым? – сказала она, становясь рядом с кутающейся в накидку Светой. – А мне опять ваша возня за перегородкой спать всю ночь не давала. Все хотите нагнать нас с Асольвом и тоже ребеночка зачать?

– Попробовали, – просто отвечала Светорада.

А сама подумала, а вдруг и впрямь на этот раз получится?

Ей хотелось родить свое дитя. В глубине души она завидовала Верене, а та еще сказала, что, глядя на них со Стрелком, они с Асольвом так завелись, что она вновь понесла. После девочек-близняшек непременно ждут сына. Да что они, вон и Гуннхильд, несмотря на почтенный возраст, тоже забеременела. И Верена добавила, будто извиняясь: тот же Нечай редко заглядывает в усадьбу Большой Конь, а своей жене сумел ребеночка сделать. Вот и у Стрелка с Медовой должно сладиться в этом деле. Чтобы у такой любящей пары да все прахом пошло – да ни в жизнь! А из Светы мать выйдет превосходная – ее вся ребятня в усадьбе любит, так и льнет к ней.

И правда, вся детвора в Большом Коне отличала вниманием веселую и ласковую жену воеводы Стрелка. Она и сама охотно нянчилась и играла с ними, но особым ее расположением пользовался сын Аудуна и Русланы Взимок, родившийся в ночь обоснования Светорады в Ростове. Близняшки же подруги Верены и младшие дочери Гуннхильд, так те просто ходили за Светорадой по пятам, им нравилось слушать ее сказы о жар-птице или мече-кладенце. А старшая дочь Гуннхильд Бэра, как дитя, дурачилась с веселой Светой. Дети и подростки чутьем улавливали ее нежность и доброту к ним, да и веселая она всегда была, ласковая. Только Асгерд, как-то пришедшая в усадьбу отца и наблюдавшая за играми Светы с ребятней, отметила, что той, как видно, боги и забеременеть не дают, потому что она сама еще дитя – все бы ей петь, скакать да веселиться. Света расслышала только, что «боги не дают ей забеременеть», и опечалилась. В глубине души ее донимала тревога, отчего до сих пор их любовь со Стемкой не имеет ожидаемых последствий. И вспоминались странные слова лесного волхва, что ей трудно будет выносить дитя. Но ведь у них со Стемкой еще столько времени для любви, друг для друга и для продолжения рода… У них все получится. Ибо позволить себе завести ребенка они уже могли.

То, что пришлый Стрелок так скоро выбился в воеводы, в Ростове никого особо не удивило, как и то, что Стемид баловал свою жену, одевая ее в бархат заморский и легкие вуали-паволоки. Причем ей удавалось так умело сочетать кроенные из шелка платья с мерянскими меховыми узорами и местной традицией носить у висков треугольные подвески из бронзы, что вскоре и иные ростовчанки стали подражать этой манере Медовой. О ней вообще много говорили, и она была едва ли не самой известной женщиной в Ростове. И хотя Светорада, как и ранее, помогала Гуннхильд по хозяйству, делала она это скорее благодаря своей бьющей через край энергии, нежели из обязанности принятой в род.

Как-то следившую за работами на огородах Светораду заехал навестить вернувшийся с выездки лошадей Скафти. Ярл Аудун, который теперь почти не наведывался в Ростов, поскольку проводил все время в речном дозоре, за своими конями велел приглядывать старшему сыну. Вот и ныне, перегнав кобылиц с жеребятами на новую луговину, Скафти решил поболтать с женой воеводы Стрелка. Правда, разгоряченный скачкой, он сперва кинулся в воды Неро, проплыл легко и красиво, загребая сероватую гладкую воду сильными взмахами, но вода была уж очень холодна, и ему пришлось скоро вернуться. Надев штаны за кустами, Скафти подошел к Светораде, с удовольствием позволив той обтереть себя куском широкой холстины. Она угостила его разваренной репой с кусочками жареной утки, и теперь они просто разговаривали. Скафти полулежал на земле, покусывая травинку, а княжна сидела рядом на большом камне.

Скафти кинул ей свою куртку, приказав подстелить.

– Для тепла, – пояснил он, – а то лето еще не вступило в полную силу. Местные говорят, что только после Купалы[91] солнце войдет в силу. Потому все и ждут этот праздник. У нас на старой родине он назывался днем Середины лета, но отмечался хоть и весело, однако не с таким размахом, как тут. У вас же на Купалу люди словно сходят с ума, пьют, веселятся, любятся кто с кем, вроде как жалуя таким образом подателя летнего плодородия Купалу. Мне это нравится. Куда веселее, чем у нас, когда дальше хороводов и песен у костров дело не идет.

Светорада посмотрела туда, где огородники отгоняли от грядок оставленных Скафти коней. Светораде нравилась одна новая кобыла в табуне, поджарая, рыжая с атласным отливом, с тонкими ногами и большим пятном на крутолобой изящной голове. Аудун приобрел ее не так давно, но Светорада уже ездила на ней, ей нравилось ощущать под собой легкую мощь животного. Скафти, проследив за взглядом Светы, сам предложил проехаться вдоль озера. Ах, как же ей было любо взвиться на горячую кобылку, показать свое умение наездницы, а лошадка, даром что горяча, все же признала сильную волю всадницы, смирилась под ее маленькой, но твердой рукой. Вот они с варягом и промчались галопом вдоль берега, распугивая притаившуюся в камышах водную птицу, а потом свернули на лесную тропу.

Скафти неожиданно остановился, глядя в сторону деревьев, где сквозь подлесок виднелась чья-то фигура. Светорада тоже посмотрела туда. Сперва ей показалось, что это один из мерянских шаманов в своем рогатом головном уборе, потом она с удивлением поняла, что перед ними женщина.

– Это Согда, – сказал Скафти.

Светорада чуть закусила нижнюю губу. Она уже слышала, что в последнее время эта женщина перебралась из лесов на Итиле в ростовские земли, устроив в зарослях свою кумирню. Ранее видывать шаманку Светораде не доводилось. Красивая, медно-рыжие косы спадают едва ли не до колен, лицо необычное, а смотрит хмуро. Но только на Светораду, со Скафти заговорила даже приветливо. Тот спросил, что понадобилось возле града Согде.

– Ко мне скоро придут те, кому нужна моя ворожба, – отозвалась Согда, продолжая при этом оценивающе разглядывать Светораду, и ее узкие темные глаза стали колючими.

Когда Скафти со Светорадой возвращались от леса, они увидели на склоне Киму и молоденькую Бэру, которые шли, взявшись за руки. Скафти сказал:

– Этот Кима еще тот ловкач. Год назад все затрагивал Асгерд, потом вокруг тебя вьюном вился, а теперь решил увлечь Бэру. Нечай уже намекнул ему, что Бэра – дочь Гуннхильд и Киме почти что сестра. Однако этот белобрысый все настаивает, что они чужие по крови и он может сватать падчерицу отца. Вот и к Согде, наверное, обратился, чтобы она поворожила им, а потом и Нечаю с Гуннхильд словечко замолвила. Парню жениться невтерпеж, ну а Бэра, дурочка, слушает его. Меня вовсе считают первым бабским угодником в округе, но пусть бы к любезному Киме лучше пригляделись.