– Да есть тут одна шаманка. А тебе-то что, краса моя? Не ревнуешь ли?

Светорада смотрела на своего Стемку сияющими глазами.

– Сокол мой ясный! Я ведь всегда знала, что твой удел высок и что я с тобой не пропаду. И как же хорошо, что сегодня к тебе приехала! Так надоело, что ты все время тут, а я в Ростове. А здесь ничего, – произнесла она, окидывая взглядом светлые бревенчатые стены, где из щелей между свежевыструганными бревнами торчали беловатые с зеленью пряди высушенного болотного мха – для тепла. И Света сказала Стеме, как она все устроит тут, когда поселится с ним на правах жены воеводы и хозяйки.

Стема пристально поглядел на нее.

– Светка, уж не надеешься ли ты, что и теперь со мной тут останешься?

Ее сияющие глаза потемнели, предчувствуя подвох, сказала:

– Конечно, останусь. Жена ведь я твоя. Или ты думал, что мерянке Согде тебя отдам?

Стема стал серьезен.

– При чем тут Согда, разбей ее Перун своей молнией!

– Так уж и разбей, – деланно улыбнулась княжна, не понимая, отчего так резко изменилось его настроение.

Стема огляделся, увидел, что воинам сейчас не до них – вон кто-то уже гусли притащил, плясать собираются, – и решил, что, если они незаметно уйдут, никто не поставит новому воеводе это в вину.

Он встал, увлекая за собой Светораду, и двинулся вдоль прохода к дверному проему. Откинув занавешивающую выход шкуру, вывел жену во двор.

Здесь уже стемнело, частоколы отдаленного тына островерхо выделялись на фоне темно-синего вечернего неба. Было прохладно, как всегда бывает весенними вечерами, когда солнышко-Хорос уходит на покой и земля вспоминает, что еще не прогрета до конца. Со стороны Итиля, за мысом, слышался плеск волн могучей реки, пахло сыростью, где-то вдали залаяла собака. Стема шел быстро, увлекая за собой Светораду, и она еле поспевала за ним. Света едва не налетела на мужа, когда он вывел ее из града на берег, где днем бабы лепили горшки. Сейчас здесь было пустынно, и их никто не мог подслушать.

– Ты не останешься тут, Светорада, таково мое слово! – строго и твердо произнес Стемид. – И не ссылайся ни на какую Согду. Что мне до нее, что мне до всех женщин под серединным небом?:[88] А без тебя мне хоть заря не всходи. И потерять тебя мне горше жизни, тяжелее, чем потерять веру в помощь богов.

Светорада, хотевшая было возразить, растроганно взяла в потемках его руку, почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.

– Ты не останешься, – повторил Стемид. – Если Ростов прячется в чащах и за болотами, то тут, на речном пути, постоянно идет движение. С полуночи уже прошли новгородские суда, идут и варяжские, а булгары и хазары правят струги с полудня, направляясь в Новгородскую Русь. Пока никто из них ничего не говорил о том, что творится у престола князей Олега и Игоря, но однажды и сюда могут дойти вести или, что еще хуже, приплывет кто-нибудь из торговых гостей, который Днепром ходил, а значит, может признать в тебе смоленскую княжну, некогда за Игоря Киевского просватанную. Ты ведь понимаешь, чем для нас обоих это может обернуться?

Он на миг умолк. Светорада тоже молчала, понимая, что ее Стема прав. Ей даже стало страшно. Он же продолжил:

– Может случиться, что однажды и сам Олег Вещий задумает посетить окраины Руси, придет сюда на стругах или кого из своих людей пришлет. И если я готов служить и добиваться власти и почета, чтобы дать тебе достойное существование, готов стать воеводой в столь неспокойном месте, как путь от варяг к хазарам, то ты не должна быть подле меня, не должна быть на виду. И ты вернешься в Ростов. Я так велю, а жена обязана слушаться мужа, так ведь, Светка моя? – почти шепотом добавил он, слыша, как она сердито задышала во тьме.

Светорада была воспитана править, он всегда помнил об этом, потому никогда ничего не делал, не посоветовавшись с ней. И пусть мужи так себя не ведут с женами, но ведь не каждому достаются в жены женщины княжеского рода, причем похищенные от высокородных женихов накануне свадебного пира.

Голос его звучал теперь совсем тихо и почти умоляюще. Стема обнял ее, шептал негромко, ласково, но при этом напряженно вглядывался в окружавший их мрак, опасаясь, что кто-нибудь услышит его. Он чувствовал, как у его груди бьется ее сердце, и для него не было ничего важнее, чтобы так и оставалось, чтобы у него всегда было ощущение, что она рядом. А если для этого им придется нечасто видеться, то тем слаще будут эти редкие встречи. И уже думая совсем об ином, Стема начал нежно целовать ее щеки, опустился к губам, коснулся их сперва нежно и ласково, потом, когда она едва заметно ответила, стал целовать со все возрастающей страстностью. Но княжна увернулась.

– Хитер ты, Стемка Стрелок. Всегда знаешь, как меня уломать. Но думается мне, что ты прав. Я знала, что непроста будет моя жизнь подле тебя, но я ни о чем не жалею, только бы нас никто не нашел… Только бы мы всегда были вместе.

Стеме казалось, что и прохладная ночь течет сладким медом, когда она так говорила. Неужто это та же капризная смоленская княжна, которую он когда-то почти ненавидел за ее причуды и вздорный нрав? Теперь рядом с ним была верная и понимающая женщина. И такая красавица! Едва сдерживая нетерпение, он подхватил ее на руки и понес прочь. И век бы так нес, оберегая от всех, пряча, владея ею, наслаждаясь… Никто ее у него не отберет! Никому ее не отдаст!

А в это время на плывущем вниз по реке Итиль хазарском корабле у высокого штевня стоял горбун Гаведдай. Несмотря на попутный ветер и скорое течение, он не дал гребцам отдыхать этой ночью и велел торопиться. Его не интересовали земли булгар, не заботили и торги, ради которых он отправился в это плавание. Он думал о том, что негаданно узнал: пропавшая на Руси перед свадьбой с Игорем княжна Светорада живет здесь, на самой окраине подвластных Олегу земель. Когда Гаведдай увидел ее на берегу, ему поначалу подумалось о редкостном сходстве этой девы с той, которая по сей день, словно болезненная заноза, сидела в сердце его господина царевича Овадии бен Муниша. Однако после слов Аудуна… Когда-то молодой Овадия сватался к дочери смоленского князя, но получил отказ. И с тех пор ни воинские походы, ни борьба за власть при дворе кагана,[89] ни самые красивые пленницы со всех концов земли не могли избавить его от тоски по Светораде Смоленской. Каково же будет благородному сыну кагана узнать, что исчезнувшая смоленская красавица безвестно живет на окраине Руси, а какой-то мальчишка рус называет ее своей женой?

Если весна в ростовских землях была куда холоднее, чем в краях, где Светорада жила ранее, то и пришедшее ей на смену лето не спешило побаловать людей теплом. Поэтому и частые дожди, и холодные рассветы, и пробирающая сырость по ночам здесь были привычны. Но на праздник Ярилы[90] народ все одно повеселился вволю. Светораде тоже было весело, особенно когда Стема прибыл из своего Медвежьего Угла в Ростов. После плясок и обильного пира в честь божества удали и жизни Ярилы, после песен и хороводов, когда они уединились вечером в их закрытой боковуше, Стема объяснял Светораде, отчего его так долго не было. Он говорил, как соскучился, однако Светорада замечала, что сам Стема доволен службой, рассказывает о торгах на реке с гордостью, как и о том, насколько он справляется с поручением и следит за миром на неспокойном речном пути.

Ее Стемид… Ее воевода, которого она чтит и уважает. Лежа на груди молодого мужа, она оглаживала новый шрам у него на скуле, почти привычно прикидывая в уме, что со времени его нанесения прошло около десяти дней. Эх, какая непростая у них жизнь! Да и бывает ли она простой?

– Я хочу родить тебе ребенка, – прошептала Светорада, целуя его закрытые глаза. – Так мне было бы спокойнее.