– День был такой хлопотный, я утомилась и хотела бы поспать. – И добавила через время, слыша, как нервно задышал Усмар: – Как и всякая женщина, я наименее всего люблю исполнять эту часть супружеских обязанностей.

Она и впрямь тут же заснула. Усмару же не спалось. Его рана затягивалась и чесалась под повязкой с целебными травами, какую умело наложила ему напоследок Согда. С этой шаманкой Усмара объединяло не только общее дело на Купалу, не только ненависть к Стрелку и его жене. Согда никогда не отказывала Усмару; даже когда он лежал раненый, она находила способ утешить его, лаская губами и языком обессиленное тело тиуна, а потом, когда от вожделения тот забывал о боли, садилась на него верхом и скакала, как на лошади. И пусть у Согды нет могущественной родни, как у Асгерд, пусть шаманка не закрывала его своим телом от стрел, она не скажет мужчине «нет». Наверняка и Медовая никогда не отказывает в близости своему мальчишке-воеводе. Уж какова она, Усмар помнил. Но теперь ему осталась только Асгерд, влюбленная, властная и холодная. Как долго он сможет терпеть подле себя такую жену? По крайней мере, до тех пор, пока к ним приставлены слуги ее отца. Усмар прислушался к тяжелым шагам одного из хирдманнов по палубе кнорра. Ишь зверюга лохматый. Ходит, бряцает своей саблей, а на Усмара поглядывает так, как будто тот кусок дерьма. Но в пути такой охранник очень даже кстати. Как и кормчий с заячьей губой. Этот уродливый Энунд не единожды ходил по Итилю, вот пусть и ведет корабли, чтобы без сучка, без задоринки. А там поглядим, как от них избавиться.

День сменил ночь, потом еще один, и еще… Плавание было спокойным. Облака высоко летели над широкими водами Итиля, порой солнце скрывалось в них, и тогда зека сердито темнела, требуя солнечной ласки и тепла. Но текучая тень скользила вперед, и река вновь вспыхивала в ярком свете.

Асгерд подолгу сидела с вышиванием у вздернутой клыкастой головы резного зверя на штевне, порой склонялась над работой, а порой просто смотрела на раскинувшуюся ширь реки, ее берега – один пологий, с подступающими к самым речным камышам деревьями, другой всхолмленный, живописный. Если к ней приближался Усмар, молодая женщина поворачивала к нему свое сияющее счастливое лицо, сверкая зеленоватыми, как у брата Скафти, глазами из-под надвинутой до золотистых бровей вышитой головной повязки. Усмар растягивал губы в улыбке, отвечая на ее ласковый взгляд. Что с того, что днем она так мила и предупредительна с ним, если ночью опять начнет хныкать и ссылаться то на усталость, то на не дающего ей покоя и бьющегося в утробе младенца?

Постепенно река все больше изгибалась к востоку. По всем приметам вскоре должны были начаться земли булгарских ханов, где реку корабелы называли Булгой. Под вечер, когда под порывами резкого ветра на широкой воде стали подниматься волны, кормчий Энунд предложил сделать остановку и пополнить охотой их провиант. Берега кишели дичью, они скоро набили в прибрежных зарослях уток и сварили вкусную похлебку. Уже смеркалось, когда Усмар отправил стражей на корабль, а сам прилег на расстеленной шкуре подле жены. Как обычно, Асгерд уже засыпала, только поудобнее примостилась на плече мужа. Но он вскоре осторожно снял ее голову и все ворочался, изнывая от чесавшейся под мышкой заживающей раны и от комаров, каких тут оказалось видимо-невидимо.

У костра остались дежурить один из нанятых мерян и лохматый варяг Грим с его кривой саблей. Варяг что-то бубнил, втолковывая своему собеседнику, как правильнее грести тяжелым веслом, чтобы к вечеру не так ломило спину. И вдруг резко умолк на полуслове. Усмара это насторожило. В тишине сквозь гудение комаров он различил знакомый звук, который снился ему в кошмарах после того страшного поединка с мужем Светы – короткий свист пущенной стрелы.

Усмар чуть повернулся и увидел, как Грим медленно оседает, будто враз заснул, а мерянин вертится, оглядываясь по сторонам. Но тут опять прозвучал короткий свист, что-то хрястнуло, и парень рухнул. Все, больше ничего не было. Но Усмар уже понял, что стрелы пускает не сама ночь. И тихо, чтобы никого не разбудить, стал отползать в сторону, стараясь быть все время в темноте и поскорее почувствовать себя в безопасности. Только бы добраться до камышей у реки, только бы скрыться в них…

Но не скрылся, не успел. Едва Усмар стал вползать в ломкие хрустящие заросли, как на него навалились, придавили, зажали рот.

Усмар лежал тихо, поняв по силе напавшего на него человека, что сопротивление бесполезно. Сейчас главное – чтобы не зарезали, не убили сразу, а там он что-нибудь придумает. И, задыхаясь от впихнутого в рот кляпа, он продолжал следить за силуэтами беззвучно выныривающих из темноты страшных незнакомцев. Многие из них были в кожаных шапках, у иных волосы были собраны в конский хвост, у других вообще на голове мешанина из непонятных палочек и завязок. Но все при оружии. И явились они как раз от реки, где остались привязанные корабли Усмара. Значит, рекой и пришли. Видно, со сторожами на кораблях управились столь же скоро, раз никто не подал сигнал тревоги.

Ночные разбойники и на стоянке двигались бесшумно: ветка не хрустнет ни у кого под ногой, галька не заскрипит. Сперва они безошибочно подкрались туда, где спали вооруженные воины, и почти без единого звука зарезали некоторых из них, потом стали тихо забирать оружие. Однако тут проснулась расположившаяся поближе к огню нянька Асгерд, Тюра. На старую женщину нападавшие не сразу обратили внимание, сочтя ее неопасной, но именно она подняла крик. И тут же захрипела, валясь на землю от удара тесака. Действовать так же неслышно ночные разбойники уже не могли, и вскоре вокруг раздались крики, стоны, лязг железа. И вот уже связанные и собранные в кучу пленные были окружены переставшими таиться разбойниками, а те весело гоготали; кто-то отдал приказ разжечь поярче костры, чтобы осмотреть свою добычу.

«Ловцы на людей», – с ужасом догадался Усмар. Он не раз слышал о таких, они не столько проливают кровь, сколько умело и тайно захватывают живой товар. Потом прислушался к их выговору и понял: хазары! Их язык несколько отличался от булгарского, однако понять их было можно.

Усмар понял, что, хотя заводилой тут был коренастый кривоногий хазарин с какими-то буклями на голове, скрепленными блестящими палочками заколок, все распоряжения отдавал низенький горбун в высокой нарядной шапке и уродливым татуированным лицом. Сейчас он доказывал коренастому:

– Я ведь говорил тебе, благородный Азадан, что этот поход принесет великую удачу. Видишь, мы и от булгар недалеко ушли, и уже два корабля с добром и около пяти десятков выгодных пленников захватили.

Тот, кого звали Азаданом, скалился, удовлетворенно оглядывая добычу.

– Сегодня же мы повернем к булгарам и распродадим их всех по хорошей цене.

– О нет, Азадан, так не пойдет, – засуетился горбун. – Вспомни, что пообещал тебе мой господин Овадия бен Муниш, если мы привезем ему женщину, которую он выбрал для себя. И не забывай, что именно наш царевич снарядил тебя для этого дела.

Азадан недовольно скривился.

– Наш уговор с благородным шадом[97] – это одно. Но не должен же я отказываться от добычи, какая сама плывет в руки! А потеряем ли мы несколько дней, или выполним все в срок… Главное – выполнить поручение, что я и сделаю, клянусь самим Тенгри-ханом!

– Ты не понимаешь, Азадан! – разгневался горбун Гаведдай. – У тебя уйдет много времени на то, чтобы продать этих людей на рынке рабов. Нам же надо торопиться, пока желанная для шада женщина не упорхнула еще куда-нибудь. Тогда ни тебе, ни мне не сносить голов. Полные добра корабли – хорошая добыча, а ты еще собрался живым товаром заниматься. Ведь это хлопотное и долгое дело.

– Ладно, чтобы успокоить тебя, я отберу из этих людей только тех, кто действительно что-то будет стоить, – нехотя согласился Азадан. – Здесь немало сильных мужчин для работ, да и эта женщина чего-то стоит. – Хазарин подошел к Асгерд, стоявшей со связанными за спиной руками, и, взяв женщину за подбородок, повернул ее лицо к огню. – Красавица! – довольно зацокал он языком, оглядывая ее.