– Это сам Сабур, главный евнух Итильского дворца, – шепнул Светораде Гаведдай, догоняя ее в узком проходе с каменным сводом. Здесь им пришлось вытянуться в цепочку, и Гаведдай скоренько засеменил за княжной, продолжая шепотом объяснять, что евнух Сабур – один из самых важных распорядителей двора кагана и что ей оказана великая честь, если он лично решил встретить ее.
Светорада была молчалива и спокойна. Только на миг задержалась, когда Сабур, миновав лабиринт переходов, сделал знак Гаведдаю, чтобы тот отстал, ибо они входили на женскую половину дворца. Горбун только и успел, что поймать край покрывала княжны и припасть к нему губами, но Светорада почти не заметила этого жеста. Они прошли еще через ряд небольших покоев, где витал смешанный запах гвоздики и мускуса, пока не оказались в отдельном помещении. Здесь им навстречу кинулись несколько нарядных женщин, принявшихся кланяться и улыбаться.
– Да будет с тобой свет солнца и милость неба, прекрасная госпожа! – щебетали они.
Светорада огляделась. Она находилась в довольно просторной, но невысокой комнате, стены и полы которой были сплошь покрыты пестрыми коврами. Взгляд княжны скользнул по деревянному потолку, украшенному резьбой, по богато инкрустированной мебели. Повсюду на коврах в живописном беспорядке лежали вышитые подушечки, а на низких столиках и в нишах стояли изящные, поблескивающие в полумраке кувшинчики, вазочки, пузырьки. Полукруглое небольшое окно было забрано узорчатой решеткой, а два завешенных легкой тканью прохода вели в другие помещения. Евнух Сабур сказал, что там находятся ее купальня и спальный покой.
– Но сейчас вам следует отдохнуть с дороги, дивная пери, а также подкрепиться.
Евнух держался так величаво, будто все здесь принадлежало ему, но Светорада, почти не глядя на него, прошла мимо и приникла к решетке окна. В голове мелькнула мысль, что она здесь словно в золоченой клетке. Вид из окна, выходившего на стену соседней башни, не давал обзора, и это лишь усилило ощущение Светорады, что ей не хватает воздуха, что она заперта, упрятана, скрыта… И теперь ей придется привыкать к подобной жизни.
Однако, когда служанки, улыбаясь и кланяясь, принесли обеим женщинам поесть, оказалось, что она проголодалась, и, чтобы не думать о пленении, Светорада решила хотя бы получить удовольствие от пищи. Она только удивилась, поняв, что есть ей придется как в походных условиях, на полу, где служанки расстелили скатерть – дастархан. Да и еда, как выяснилось, состояла из одних фруктов – гранаты и виноград, арбуз, разрезанный и разложенный в виде цветка, сушеные абрикосы и румяные яблоки. Руслана на этот счет проворчала, что она с дороги лучше бы поела гороховой каши с курятиной или щей.
Но после того как путницы слегка перекусили, им принесли еще один поднос, на котором в небольших, но глубоких чашечках из яшмы и нефрита лежали всевозможные сласти: халва и шербет, изюм и засахаренный миндаль, ломтики сушеной дыни. Тоже еда, но не особо привлекающая внимание, когда по-настоящему голоден. Однако, как оказалось, кормить их тут намеревались всерьез и долго, в соответствии с местными традициями. Едва Светорада отодвинула от себя блюдо с дыней, как по знаку одной из женщин перед ними поставили тарелки с какой-то пряно пахнущей густой похлебкой, в которой плавали кусочки мяса, но при этом забыли подать им ложки. Светорада была озадачена: воспитание не позволяло ей есть руками – она ведь княжна, а не какая-нибудь нищенка! – и она предпочла сделать знак, что уже сыта. Когда же Руслана все-таки стала вылавливать пальчиками содержимое похлебки, одна из женщин оторвала пласт от лежавшей тут же на блюде салфетки, которая на самом деле была на удивление тонким хлебом, и показала, как сложить ее наподобие ложки и зачерпывать похлебку. Кушанье оказалось весьма вкусным. А потом им принесли еще одно яство. Сам Сабур явился во главе слуг, внесших в покой на огромном подносе блюдо из ароматного желтого риса с большими кусками мяса, источавшими дивный аромат.
– Этот плов приготовили к вашему прибытию, госпожа, – объявил он, склоняясь перед княжной.
Светорада, насытившись, уже не могла есть, и только из вежливости проглотила немного риса. Евнух заметил это и жестом распорядился, чтобы унесли остатки еды и приборы. Потом осведомился, расположена ли госпожа выслушать его, и, устроившись подле откинувшейся на подушки княжны, стал посвящать ее в тонкости жизни при дворе.
В женской половине дворца, рассказывал Сабур, есть рабыни, выполняющие грязную работу, есть и личные слуги, которые обслуживают избранниц кагана и его семьи. При этом он покосился на Руслану, которая, наевшись до отвала, стала подремывать тут же, на ковре, ничего не понимая из их разговора, который велся на хазарском языке. Толстяк заметил Светораде, что ей следует намекнуть своей ленивой служанке, чтобы та поскорее перенимала местные обычаи и вела себя, как и положено прислуге, если она хочет и далее жить в сытости и холе, да еще с ребенком. И добавил, что детей слуг полагается содержать в отдельных покоях, дабы они не утомляли своей возней прекрасных обитательниц гарема.
– Этот ребенок меня совсем не утомляет, уважаемый Сабур, – коротко ответила княжна. – И я желаю сама решать, сколь долго останется при мне моя служанка. Вам же следует зарубить себе на носу: я не пленница, а гостья шада Овадии бен Муниша. Поэтому ваши приказы будете отдавать другим, а не мне.
Сабур некоторое время молча смотрел на Светораду. Его не удивили ее слова. Поначалу все они строптивы и норовисты, пока не свыкнутся с местным укладом, и тогда у него почти не остается хлопот, так как за ними все больше следят младшие евнухи. И эта златовласая пленница, какой бы надменной она ни была, тоже вскоре смирится. Иначе и быть не может.
Правда, в следующий миг Сабур несколько опешил, когда Светорада, все это время пристально разглядывающая его, неожиданно произнесла:
– Вы не удивились мой фразе «Заруби себе на носу». А ведь это не здешнее выражение. Так откуда же вы? С Днепра?
Что-то промелькнуло в глазах невозмутимого евнуха.
– Я стал пленником слишком давно, чтобы задумываться о прошлом и помнить о молниях Перуна. Я уже много лет исповедую иную веру и чаще произношу фразу: «Нет бога, кроме Аллаха». – Сабур, прикрыв пухлые веки, провел по лицу кончиками пальцев. – Да, я сменил веру, как и сменил родину. Думаю, что и вы полюбите Хазарию, госпожа. Ее невозможно не полюбить.
Светорада предпочла не отвечать ему.
В остальном же разговор с Сабуром был для нее небезынтересен. Евнух поведал, что в гареме при дворце кагана живут тридцать его любимых жен, а также жены его сыновей. У кагана Муниша четверо взрослых сыновей; все они кочуют по степям, иногда увозя с собой кого-то из своих избранниц, иногда оставаясь на какое-то время в Итиле – для приятной и спокойной жизни. Овадия бен Муниш – старший сын кагана. И пока только он один не женат, а это весьма прискорбно для сына правителя, ибо, хотя старшему и любимому сыну кагана Муниша уже исполнилось двадцать шесть лет, полноправным тарханом[108] и даже ишханом[109] он может стать, только вступив в брак.
Светорада усмехнулась, вспомнив, как некогда долго и настойчиво добивался в Смоленске ее руки Овадия. Даже умилилась, подумав, что только из-за нее и своего стремления именно ее видеть женой сын хазарского кагана не получил по сей день полного статуса, который уже имели его младшие братья. Однако, как оказалось, у хазар все было намного сложнее. Сабур поведал княжне, что главной женой хазарина должна стать иудейка, дочь из рода рахдонитов,[110] составляющих правящую верхушку каганата. Причем благородный шад Овадия обручен с такой девушкой уже около десяти лет. Его невесту зовут Рахиль, она дочь уважаемого Шалума бен Израиля. Все это время Рахиль ждет, когда старший сын кагана удостоит ее настоящего брачного пира. Поведение Овадии в отношении Рахиль вызывает недовольство не только благородного рахдонита Шалума, но и самого кагана. Однако царевич всегда был своевольным и упрямым, и, хотя это не умаляет благородства сына кагана, тем не менее, ставит его в несколько двусмысленное положение.
