Светорада проследила за взглядом уличанки. Там, в тени деревьев, виднелось роскошное сооружение в резьбе и позолоте – этакое ложе-качели, подвешенное между деревьями на канатах. На нем полулежала, закинув руку за голову, полная чернобровая женщина в широких ярко-алых одеждах. Вокруг булгарской царевны собрались другие обитательницы гарема, развлекая ее, угодливо улыбаясь и чуть покачивая ее подвешенное ложе. На Светораду Захра смотрела насмешливо и пренебрежительно, и у княжны не было особого желания представляться ей.

– Поблагодари за приглашение, Венцеслава, – сказала она, вновь протягивая ломтик яблока льнувшей к ней лани. – И передай, что я пока не готова качать ее качели. А тебя я хочу спросить, как вышло, что дочь князя гордых уличей стала прислуживать булгарке? По роду и положению ты не ниже ее.

На веснушчатом лице молодой женщины мелькнула тень.

– Она любимая жена царевича Юри. Мы все ей служим.

Светорада какое-то время размышляла, потом ответила:

– Я княжна, а не прислужница. К тому же я избранница старшего из сыновей кагана Муниша, Овадии. Жена Юри не смеет приказывать мне. Но если она пожелает присоединиться ко мне на прогулке, я с удовольствием поболтаю с ней.

Венцеслава отошла, а Светорада очень скоро поняла, какие пакости могут делать в гареме иные женщины. В частности, та же Захра. Именно по ее наказу Светораду стал донимать маленький негритенок. Княжна сперва только изумленно глядела на него: она, конечно, слыхивала, что на полудне существуют люди с такой темной кожей, но увидеть довелось впервые. Негритенок же, скалясь и хихикая, скакал вокруг нее, дергал за легкую вуаль, а когда Светорада хотела пройти мимо, он вдруг повернулся к ней задом, наклонился и стал обсыпать ее песком, загребая его между ног, будто собачонка. Послышался смех, кто-то стал отпускать оскорбительные замечания. Но тут Руслана наскочила на баловника, схватила его за ухо и задала ему такую трепку, что он зашелся в реве, потом кинулся к своей хозяйке жаловаться. Лицо Захры посуровело, а очередная подосланная к Светораде женщина грубо заявила, что царевна возмущена тем, что с ее любимцем так обращаются.

Княжна сочла ниже своего достоинства вступать в перепалку. Еще в Смоленске ее учили, что выпадом на ругань может прекрасно служить пренебрежение: потраченные в гневе силы только разбиваются о высокомерие, не получая ожидаемой подпитки.

Потом возле Светорады оказалась служанка с подносом, которая якобы случайно опрокинула на нее напитки и яства. Лишь чудом княжна успела увернуться, и пострадала только ее вуаль. Светорада демонстративно сняла ее, вызывающе тряхнув длинными косами, и небрежно передала легкую ткань Руслане, а затем вполне снисходительно и благосклонно стала успокаивать причитавшую служанку. Та даже умолкла, растерянно и виновато.

Но Захра не могла отказать себе в удовольствии, чтобы не унизить непокорную новенькую. И вскоре натравила на княжну своего песика – маленького, с плоской мордочкой и волочащейся по земле длинной палевой шерсткой. И когда Светорада, заинтересованная необычным видом собачки, присела на корточки, это крохотное злобное существо просто накинулось на нее со звонким лаем, так что княжна невольно взвизгнула, а потом и вовсе закричала, когда острые зубы вполне ощутимо вонзились ей в лодыжку.

Наблюдавшая со стороны Захра довольно засмеялась, когда княжна, прихрамывая, пошла прочь. Однако булгарка перестала веселиться, увидев, что навстречу русской вышли женщины, до этого просто наблюдавшие за ней со стороны. Это были иудейские жены шадов, которые пригласили Светораду в беседку на островке, и одна из них. Даже велела позвать лекарку, чтобы обработать и перевязать Укушенную ножку княжны.

– Ты хорошо повела себя, милая девушка, не снизойдя до изнывающей от скуки Захры, – сказала другая, узколицая и смуглая, с довольно крупным, хотя и тонким носом. – Меня зовут Сара, я истинная жена царевича Юри, и мне давно претит то самоуправство, с каким держится в гареме эта черная булгарка.

Однако особой неприязни к Захре еврейские жены не выказывали, в их отношении к ней скорее было безразличное снисхождение. Обычно они держались особняком, вели себя скромно, хотя одевались с роскошью, затмевающей даже наряды гаремных красавиц. Они носили по восточному подобию богатые тюрбаны на красиво распущенных волосах, а их украшения были такой несметной ценности и огранки, каких княжне никогда раньше даже видеть не приходилось.

– Хочешь кальян? – обратилась к ней Сара, предлагая чуть дымящуюся трубочку, соединенную с высоким замысловатым сосудом, от которого шел дивный приятный аромат.

Когда Светорада, следуя примеру иных, сделала глубокую затяжку и неожиданно закашлялась, еврейки добродушно рассмеялись.

– Ничего, скоро научишься, – заверила ее Сара, с удовольствием затягиваясь кальяном. – Мы порой собираемся тут, в саду, чтобы поболтать и покурить кальян. В остальное же время мы заняты по хозяйству. Нам претит однообразная жизнь в гареме с ее ленью и интригами.

Светорада сказала, что тоже чувствовала бы себя лучше, если бы занялась хозяйственными хлопотами, однако и Сара, и другие иудейки заметили княжне, что, хотя Овадия наконец-то привел в дом отца свою избранницу, вряд ли ей доведется стать при нем хозяйкой. Таковы традиции в Хазарии: у мужчин свои дела, их иудейские жены служат им верными помощницами, а все остальные просто украшают дворцовую жизнь, как те же лошади, дорогое оружие или богатая одежда.

Светорада невольно потупилась, понимая, что эти бойкие знатные иудейки не сомневаются в ее участи наложницы, и если она и привлекла их внимание, то очень скоро новизна впечатлений пройдет. Поэтому, когда княжну попросили рассказать о себе, она поведала только о том, что ее отец был могущественным князем на Руси и отказал в ее руке Овадии, понимая, что не много чести стать женой хазарина неиудейке.

– Он мудро решил, твой отец, – заметила Сара, кивая ей, и на ее тюрбане качнулся султан из перьев белой цапли. – Однако ты все же попала сюда…

У Светорады не было ни малейшего желания развлекать этих скучающих иноверок историей своей жизни, но они держались с ней любезно и приветливо, поэтому, чтобы утолить их любопытство, Светорада рассказала, что некогда шад Овадия подарил ей редкостной красоты кулон, называемый Каплей Сердечной Крови, но даже словом не обмолвился, что над этим украшением ворожили искусные хазарские шаманы. Светорада не знала, что, как бы ни складывалась ее судьба, Капля Сердечной Крови должна была свести ее с Овадией.

Слушая русскую княжну, иудейки вздыхали.

– О, эти языческие колдуны способны на такое. Но сам Овадия! Он носит имя одного из славнейших людей нашего мира,[112] он сын кагана, он воспитывался как иудей и с детства ходил в синагогу, и, тем не менее, его все время тянет к черным хазарам, к этим язычникам, которые не могут ничего созидать, а живут только разбоем да доят своих верблюдов!

Насчет верблюдов Светорада ничего не могла сказать, а вот про набеги степняков была наслышана с детства. Она спросила, отчего это иудейкам было так волноваться и чернить язычников хазар, если благодаря их походам столько земель вошло в состав Хазарии?

– Ax, девушка, ты многого еще не понимаешь в нашей жизни, – вздохнула Сара. – Войны для Хазарии ведут отнюдь не воинственные степняки, а наемники аларсии, причем почти все они наняты за золото наших отцов – рахдонитов. Аларсии, конечно, пользуются большим почетом, но платят им и чтят их только при одном условии: они должны непременно побеждать. Иначе всех их ожидает неминуемая казнь!

Рассказывая все это, иудейки держались приветливо и раскованно, и Светорада нашла их общество вполне приятным. Только под конец, когда одна из них – пухленькая и привлекательная, с милыми ямочками на щеках – неожиданно заявила своим товаркам, что русская довольно умна и они, возможно, с ней поладят, Светорада ощутила некое покровительственное снисхождение к себе. И даже то, что Сара сама вызвалась проводить княжну, было скорее проявлением ее хорошего воспитания, чем искренним расположением. А тут еще Сара сказала, что хорошенькая иудейка и есть обрученная невеста Овадии, Рахиль, и Светораде просто необходимо расположить ее к себе, ибо от того, как они поладят, зависит положение русской княжны в Итиле.