Сейчас же она сделала знак Верене и, когда та приблизилась, стала расспрашивать о гостях. Болтушка Верена с радостью оторвалась от ткацкого стана, чтобы выложить подруге-свекрови все, что ей удалось узнать.
– Пришлые из вятичей будут. Вернее, сам Стрелок из этого племени, а жена его благородной варяжской крови. Поэтому твой муж и пригласил их: знаешь ведь, как он добросердечно относится к людям со своей родины. Ты только погляди, как Скафти их обхаживает. Хотя, как я слышала, во дворе крепости этот пришлый превзошел его в двубое с копьями. Но Скафти что тебе дитя – ни на кого обиды не держит, а от жены пришлого глаз не может отвести. Но и она-то краса, что тут скажешь. Ты видела, Русланка, как Асгерд на нее зыркнула? Небось нашей гордячке придется теперь уступить гостье свое звание первой ростовской красавицы.
Руслана закончила сучить нить из кудели и бросила моток в корзину, взяла было пряслице для нового веретена, но вдруг сердито отшвырнула его – оно так и покатилось под лавку.
– Довольно, – сердито произнесла она. – Что это я как чернавка какая в углу таюсь? Мне тоже интересно поглядеть вблизи на гостей. Не так уж и часто под кровом Большого Коня появляются чужаки.
Она резко встала, но тут же невольно застонала, держась за поясницу. Большой обвисший живот тянул вниз, спина болела. Верена поддержала подругу, попробовала усадить на место, говоря, что если той угодно, то она велит кликнуть к ней гостей, однако жена Аудуна подошла к ним сама. Верена только вздохнула: вот Русланка ворчит, что ее в Большом Коне никто всерьез не воспринимает, а как же иначе, если в ней величавости ни на потертую овчинку? Все бегает, все кого-то расспрашивает, не осмелится даже что-либо взять без дозволу, во всем полагается на Гуннхильд, словно не она, молодая жена хозяина, тут госпожа, а ее падчерица. Потому-то гордые дочери Аудуна и видят в ней лишь прибавление в семью, но отнюдь не ровню себе.
В этот момент Скафти сказал гостям что-то смешное и все трое зашлись от хохота. Стрелок даже коленом о столешницу стукнулся, так что миски подскочили – ну не получалось у него сладить с этими низкими, по колено, варяжскими столами. Ни тебе локтем опереться, ни ногу под столом вытянуть. Света же держалась проще, чувствовала себя непринужденно, ела красиво, поддерживая ложку ломтиком хлеба, не чавкала, уголки губ аккуратно вытирала маленьким платочком. Вот на эту ее манеру аккуратно есть и обратила внимание подходившая Руслана. А еще она заметила, что вблизи гостья кажется еще краше: шапку она скинула, представ перед хозяевами с непокрытой, как у незамужней, головой; вся в золотистых кудряшках, нежно обрамлявших личико. Свет от огней сделал их такими же мерцающими, как и у Скафти, но если у пригожего пасынка Русланы они лежали гладкой густой волной, то у пришлой были легкими и вьющимися и в полумраке, казалось, испускали сияние. Да и сама она словно светилась весельем и радостью. Руслане еще не доводилось видеть такой привлекательной женщины. Однако и спутник ее был хорош, не так, конечно, как Скафти, но приятен лицом. А еще плечи широкие, улыбка… Он встретился взглядом с Русланой, и она улыбнулась гостю в ответ, не успев решить, достойно ли жене хозяина расточать улыбки чужакам.
Но тут же рядом оказалась Гуннхильд.
– Тебя что-то встревожило, госпожа? Не беспокойся, все в порядке, все под надзором.
Гуннхильд по-славянски говорила почти без акцента. Она быстро научилась и местной словенской речи, и мерянскому говору. Замужем Гуннхильд была за воеводой Нечаем, жили они ладно, хотя и виделись нечасто, а только когда тот приходил к жене из детинца. У овдовевшей к моменту приезда в Ростов Гуннхильд были две дочери от первого брака, и еще двоих она родила своему русскому мужу. И хоть пора ее первой молодости уже миновала, рослая Гуннхильд оставалась стройной и величавой; было в этой женщине некое спокойное достоинство, которое привлекало к ней, заставляя одновременно уважать ее и немного побаиваться.
Вот и сейчас Руслана не решилась сказать старшей падчерице, что просто умаялась сидеть в углу и прясть, что хочет пообщаться с новыми людьми, и послушно позволила Гуннхильд бережно взять себя под руки и отвести на прежнее место. Заботливая падчерица принесла ей горячего молока, подставила под ноги резную скамеечку, осведомилась, как молодая мачеха себя чувствует. Однако у Русланы все равно было ощущение, что та мягко и ненавязчиво отделалась от нее.
Из бокового входа появилась со стопкой полотна Асгерд, сообщив гостям, что баня для них истоплена, и они могут идти мыться с дороги. Гуннхильд дала им квасу, гостье выделила полотняную рубаху, а у Верены даже попросила платье для пришлой, ибо все понимали, что в пути, да еще на лыжах, женщине можно одеваться в порты, однако в благородном доме она должна выглядеть как женщина, а не как юноша с длинными косами.
Гостей не было долго, парились, видимо, до самых костей, до малинового свечения на коже. Само собой понятно: после такой-то дороги… Однако Верена, носившая в баньку для пришлой свое красно-коричневое платье на бретелях, потом пробралась к Руслане и со смешком сообщила, что такое увидала!..
– Ох, они такие!.. Я когда шла к постройкам в закут, где банька наша, то они, не заметив меня, как раз выскочили из парной и ну дурачиться в снегу! Смеялись, она визжала, а он валил ее голую на снег и целовал. Она же только довольна была да его самого снегом закидывала. Вот оглашенные! Дурачились, как дети, право. Пар-то так и валил от их разгоряченных тел, но я-то углядела, как этот Стрелок хорош. Жилистый, сильный, плечистый, а уд у него…
И, склонившись к Руслане, быстро зашептала, все время посмеиваясь. Та кивала, опуская очи, и не понимала, какое дело Верене до пригожего чудака. У нее самой вон Асольв загляденье, да и при чем тут мужской уд? Дело не в том, мал он или велик, главное – как муж свою бабу холит, а не что с ней на ложе проделывает.
Поэтому Руслана только и спросила, а гостья-то, мол, какова? Подружка хмыкнула: уж не намного лучше самой Верены. Даром что ли ее платье этой Свете впору пришлось.
Когда гости привели себя в порядок и вернулись в усадьбу, Скафти указал им на место возле самого большого очага, чтобы волосы просушили. Света сперва все больше русые волосы своего милого расчесывала, опять же шепталась с ним о чем-то и посмеивалась, будто ни до кого иного в доме у нее заботы не было. Но на деле все примечала: и что посадник Путята пришел в дом зятя, и что сразу же к Руслане подался. Света еще днем заметила, что дочка посадника очень похожа на отца: такая же смуглая и чернявая, с широкими черными бровями. Но дурнушкой Руслану не назовешь: небольшой мягонький носик, яркие губки, глаза большие, карие, но какие-то печальные и невыразительные. А отца своего она как будто побаивается, разговаривает с ним, не поднимая очей.
Вскоре появился и воевода Нечай с сыном Кимой. Кима нес на плече бочонок с медом – подарок родне. Нечай в первую очередь поклонился жене, потом приголубил дочерей – сначала своих младшеньких, а потом приветил и старших дочек Гуннхильд. Кима же, посадив одну из младших сестренок на колено, дурачился с ней, играя с ее тонкими, смешно торчавшими косичками.
В дверь то и дело кто-то входил, тянуло холодом, и Света отошла к женскому столу, где было теплее. Размотав головное покрывало, стала расчесывать свои на диво красивые волосы – длинные, пушистые, отливающие светлым золотом. А сейчас, чистые и легкие, они походили на солнечную реку, обтекающую ее фигурку, и завивались у лица в мягкие локоны. Все невольно засмотрелись на расчесывающую свои кудри молодую женщину. Она вскоре почувствовала всеобщее внимание, но, будучи привычна к таким взглядам, не засмущалась. Да и чего ей волноваться, если она под охраной такого удальца, как ее Стрелок. Света только порой поглядывала на него, видела его счастливо и гордо мерцающие из-под спадающего наискосок длинного чуба глаза, видела, как он сидит, чуть прислонившись спиной к подпоре столба. Рука Стрелка небрежно лежала на согнутом колене, но время от времени он слегка водил кистью, как будто повторял ласкающие движения ее гребня.
