Комментарии к его словам излишни.
Конечно, этого еще мало для успешного функционирования самоуправления в масштабах всего государства. Многому придется наверное учиться людям на ходу, обжигая руки. Но сейчас, в отличие от 1917 года, другого, благополучного (!) пути у России не видно, и пока она не вступит на этот новый путь, она для него и не созреет окончательно.
В заключение хочется еще раз подчеркнуть, что изложенные в этой главе принципы общества самоуправления соответствуют не только специфике человеческой природы, но и вытекают из специфики положения современной России.
Напомню ряд важнейших пунктов этой специфики.
1. Сильнейшее неуважение к государственной власти как таковой, к ее институтам и учреждениям, к «казне» и казенному имуществу. Это неуважение существовало еще и в старой России и усилилось в советский период.
2. Тенденция (вековая инерция) к авторитаризму и бюрократизации любой власти.
3. В то нее время отсутствие демократического прошлого и развитого правосознания, а также сложнейшие задачи переходного периода требуют создания сильной, дееспособной центральной власти.
4. Отсутствие предпосылок для быстрого формирования сильных партий. (Сравним с Испанией, Португалией и даже с Восточной Европой — пока еще!).
5. Крайняя степень незаинтересованности и непривычки к добросовестному труду из-за долгого отсутствия какой-либо экономической конкуренции.
6. Сильная неприязнь к традиционным формам социализма.
7. И в то нее время потеря сложных коммерческих навыков у большинства населения, в том числе и у подпольных «бизнесменов», обладающих как правило лишь навыками к паразитированию на супербюрократической советской системе. Отсюда и неприязнь большинства населения (особенно в РСФСР) к подпольным «бизнесменам», к их «бизнесу» и к «коммерции» вообще.
И список особенностей, разумеется, не исчерпывается этими пунктами.
Можно было бы почти все описанные выше принципы самоуправления выводить именно из этих особенностей, а не из специфики человеческой природы. И в этом случае иметь более защищенную от обвинений в утопизме позицию! Но это было бы неоправданной уступкой конформизму: главное все-таки в соответствии самоуправления основополагающим свойствам и потребностям человеческой природы. Однако специфика положения в стране разумеется тоже важна, и она наложила свой отпечаток на предлагаемую модель. Все идеи созревали в стране и из наблюдения за жизнью страны!
Приведу для примера принципы устройства государственной власти.
Государство как Совет представителей самоуправляющихся и прочих коллективов (и выборы преимущественно по производственному принципу) — это отвечает не только характеру общества свободных самодеятельных ассоциаций, но в реальных условиях России представляется и наилучшим решением задачи быстрого создания сильной и дееспособной центральной власти, в то же время предельно защищенной от авторитарно-бюрократических тенденций. Это относится также и к идее использования научных учреждений в качестве замены партий.
И даже предлагаемое разделение государственной машины на три независимых вертикальных секции (политической, экономической, научно-культурной), если вдуматься, служит задаче усиления центральной власти, точнее, центральных в данном случае властей. Будучи более свободными в действиях, такие «секционные» госаппараты (при всех прочих установлениях) обещают быть и более авторитетными, более оперативными, и их функции не будут перекрываться, как, скажем, это было с функциями хрущевских Совнархозов и Министерств.
Связь остальных принципов самоуправления с реальным положением в стране, думаю, еще более очевидна.
В Советской России и в соцстранах Восточной Европы, в отличие от Западных стран, все подготовлено для строительства общества самоуправления. Ничего иного, повторю, что способствовало бы оздоровлению жизни, немыслимо построить. Остается только «маленькая» проблема — как ликвидировать тоталитаризм, который со всеми своими «органами» и танками расположился на этой земле, как собака на сене!
И в итоге еще, увы, не известно, кому дальше до общества самоуправления: социалистическим странам или буржуазно-демократическим!
Глава IV
Размышления о методах и возможностях борьбы
Две концепции
Сейчас, после крушения надежд на самопроизвольную либерализацию существующего в СССР режима или на его одряхление вплоть до «естественной» смерти, остались лишь две концепции борьбы.
Одну можно назвать — насильственно-эволюционной, другую — революционной.
Первую концепцию, на мой взгляд, наиболее полно и ярко сформулировал Л. Колаковский в своей статье «Тезисы надежды и безнадежности» («Культура» № 2, 71 г.). В этой работе Колаковский исходит из положения, что
«абсолютно неэластичных систем не существует и жестокость системы отчасти зависит от того, в какой мере живущие в ней люди убеждены в ее жесткости».
Поэтому он считает, что
«мышление по марксистскому принципу „все или ничего“ (т. е. убеждение, что ничего не добиться без свержения режима. — В.Б.) — губительно и… означает согласие на „ничего“, на капитуляцию, на примирение со всяческим свинством или соучастие в нем».
Колаковский убежден, что
«усиление (в настоящее время в СССР) полицейских методов не есть следствие усиленного сопротивления, а наоборот, следствие отсутствия сопротивления».
«Я говорю, — пишет Колаковский, — о реформистской ориентировке в смысле веры в возможность действенного, частичного и постепенного нажима в широкой перспективе».
Колаковский приводит в пример эволюцию капиталистических режимов Запада.
«Все естественные тенденции этой (капиталистической) экономики, производственные и общественные, которые рассматривал Маркс, были не его произвольной выдумкой, а итогом тщательного изучения общества». «Но Маркс, — говорит Колаковский, — не учел силу противотенденций — силу сопротивления широких слоев общества, в том числе и рабочего класса, которая и „вынудила“ буржуазное общество признать некоторые принципы социальной организации общества своей прочной основой. Эксплуатация не прекратилась, но была в значительной мере смягчена, а имущие классы согласились отречься от части своих привилегий, чтобы сохранить те, которые можно было сохранить без разрушения общества».
Если принять, что концепция Колаковского приложима к реальным советским условиям, то придется, между прочим, признать, что все обвинения в адрес советского народа во многом справедливы. У западной общественности хватило сил и мужества на постепенный нажим, а у советской — нет.
Однако, сам Колаковский признает, что аналогия с эволюцией западного капиталистического общества «не удовлетворяет полностью».
«Известно, — пишет он, — что социалистическая бюрократия на ошибках и поражениях буржуазии научилась, насколько опасной бывает всякая свобода объединений и информации. Поэтому сопротивление против эксплуатации и притеснения в системе советского деспотизма происходит в худших, чем когда-либо общественных условиях. Ни один эксплуататорский класс в истории не располагал таким объемом власти».
И все нее Колаковский очевидно недооценивает всей тяжести этих условий — интегрального действия всех «предельностей» госкапитализма в СССР. Находясь на Западе и даже имея за плечами опыт жизни в восточно-европейских странах, видимо очень трудно, а, может быть, даже и невозможно представить себе эти условия. Об этом мы уже достаточно говорили.
Аналогия с развитием капиталистических стран не только «не удовлетворяет полностью», но и опровергает концепцию Колаковского.
Неизмеримо больше свобод и возможностей было у общества в капиталистических странах по сравнению с тем, чем располагает советское общество. И притом еще чрезвычайно важном обстоятельстве, что капитализму было куда «отступать»! В сторону усиления государственного контроля над экономикой, в сторону усиления государства. И в эту сторону, казалось бы, не так уж трудно и рискованно «отступать».
